— Иса! — малыш протянул ей камешек. — Масивый!
— Красивый, — автоматически поправила Василиса, но улыбнулась. — Где ты его нашёл, маленький геолог?
— Там! — мальчик махнул рукой в сторону окна. — Иса гусная?
— Грустная? Немного, — призналась она, обнимая братика. — Но с тобой мне лучше.
Дверь открылась без стука. Вошла Елена, мазнув раздражённым взглядом по своей падчерице.
— Граф Гендриков приехал познакомиться, — объявила мачеха. — Он ожидает в гостиной. Мирон, иди к гувернантке. Твоей сестре нужно побеседовать с гостем.
— Нет! — малыш вцепился в Василису. — Иса моя!
— Мирон! — в голосе матери появились стальные нотки.
Но мальчик только крепче прижался к сестре. Василиса поцеловала его в макушку.
— Иди к маме, солнышко. Я потом расскажу тебе сказку про каменного дракона, хорошо?
— Обещаешь?
— Обещаю.
Когда мальчик нехотя вышел, Елена приблизилась, разглядывая Василису как товар на рынке.
— Гендриковы — уважаемый род. Ваш брак усилит наши позиции, — как нечто само собой разумеющееся, протянула мачеха.
— Я не выйду замуж за этого старого козла! — пылко возразила девушка. — Моё место в академии.
Елена всплеснула руками, её красивое лицо исказилось гневом.
— Как ты смеешь⁈ И как ты разговариваешь со мной! — она сделала шаг ближе, глаза сверкали яростью. — Я пытаюсь устроить твоё будущее, а ты… Вся в свою мать! Та тоже была упрямой и неблагодарной!
— А как вы разговариваете о моей матери? — почти выплюнула Василиса. — Думаете, я не знаю, что вы крутились вокруг отца ещё когда она болела?
Мачеха замерла, её губы растянулись в холодной улыбке.
— Наивная девочка. Твой отец — мужчина во цвете лет, правитель одного из величайших княжеств. Думаешь, он стал бы коротать остаток жизни в одиночестве ради памяти о больной жене? — каждое слово било как хлыст. — Я дала ему то, чего не могла дать твоя мать. Радость, спокойствие, достойную спутницу жизни.
Оттолкнув, Строганову, девушку пулей вылетела из комнаты.
Видение снова изменилось. Василисе семнадцать, она стоит в отцовском кабинете. На столе разложены документы из Смоленской академии — аттестация пройдена с отличием.
— Я хочу продолжить обучение, — говорит она. — Профессор Каменев готов взять меня в свою исследовательскую группу. Это уникальная возможность!
— Нет, — отрезал князь, даже не подняв взгляд от бумаг.
— Но почему? У меня лучшие оценки на курсе!
— Потому что ты уже достаточно училась. Пора возвращаться к обязанностям княжны. Балы, приёмы, подбор подходящей партии…
— Я не хочу замуж! Я хочу развивать свой дар, изучая геомантию!
Дмитрий наконец поднял голову и посмотрел на дочь как на неразумного ребёнка.
— Василиса, ты же умная девочка. Неужели не понимаешь? Твой дар — это хобби, развлечение. Ты княжна Голицына. У тебя есть долг перед родом.
— Мама говорила, что мой дар — это благословение!
— Твоя мать была романтиком, — князь поморщился. — Она не понимала реалий большой политики. Я уже присмотрел несколько подходящих кандидатов. Молодой граф Шуйский, например… Весьма хорош собой в отличие от старого Гендрикова.
— Я не вещь, которую можно продать!
— Не драматизируй. Я не продаю тебя. Я забочусь о твоём будущем. Ты ещё слишком молода, чтобы понимать, что для тебя лучше.
— Мне семнадцать лет!
— И что? В твоём возрасте все думают, что знают лучше. Но поверь мне, дочь, я прожил достаточно, чтобы понимать — шахты и штольни не для княжны. Ты будешь делать то, что я скажу.
Василиса смотрела на отца с болью и разочарованием.
— Ты обещал маме, что дашь мне быть собой…
— Я обещал заботиться о тебе, что я и делаю, — князь вернулся к своим бумагам. — Разговор окончен. Можешь идти.
Я чувствовал, как эта череда разочарований и предательств разрывает душу Василисы на части. Мать умерла, отец душит контролем, считая её вечным ребёнком. Только камни не предавали — холодные, вечные, безразличные к человеческой боли. Как заманчиво стать одним из них…
«Нет!» — я вложил в это слово всю силу Императорской воли, не приказывая, но взывая к её внутренней силе. — « Василиса Дмитриевна Голицына! Ты — наследница древнего рода, твоя кровь помнит десятки поколений сильных людей! Неужели ты сдашься там, где они выстояли?»
Её сознание дрогнуло, на миг собираясь воедино.
«Зачем бороться? — её ментальный голос звучал устало. — Всё равно я никому не нужна. Для отца я вечный ребёнок, для мачехи — помеха…»
«А твой брат? — возразил я. — Маленький Мирон, который дарит тебе глиняные фигурки и называет Лисой? Ты единственный человек в том дворце, кто любит его просто за то, что он есть. Ты бросишь его одного?»
Я почувствовал, как что-то изменилось. Мысль о брате зацепила её, не давая окончательно раствориться.
«И твой отец, — продолжал я. — Да, он контролирует тебя, да, он не понимает твоих стремлений. Но он любит тебя, пусть и не умеет это правильно показать. Он потерял жену и боится потерять дочь. Хочешь, чтобы его страхи сбылись?»
Я не столько услышал, сколько почувствовал безмолвный всхлип.
«А жители Угрюма? Дети в школе, которых ты учишь? Они смотрят на тебя с таким восхищением! Полина, с которой ты подружилась? Несмотря на соперничество, она уважает тебя. Все они ждут твоего возвращения».
Я сделал паузу, собираясь с силами для последнего довода.
«И я. Я считаю тебя своим другом, Василиса. Одним из немногих людей, которым я доверяю. Твоя мать сказала, что камни не предают — но и люди способны на верность. Я не предам твоё доверие, как не предала бы она. Неужели ты оставишь меня строить шахту в одиночестве?»
В глубине каменной толщи разгорелась искра. Маленькая, но упрямая. Воля Василисы начала собирать разлетевшиеся осколки сознания.
«Ты прав, — её ментальный голос окреп. — Я не могу. Не должна. Мать велела мне быть сильной, и я буду. Не ради отца или мачехи. Ради себя и ради тех, кто мне дорог».
Я почувствовал, как она начинает брать стихию под контроль. Не бороться с камнем, но и не растворяться в нём, найдя баланс, став мостом между собственной сущностью и землёй.
«Вот так, — подбодрил я. — Ты справишься. Я буду рядом, пока не закончишь».
«Спасибо», — в её ментальном голосе звучала искренняя благодарность.
Убедившись, что опасность миновала, я начал медленное возвращение.
Первым делом я проверил Василису. Её каменная оболочка выглядела стабильной, дыхательные отверстия больше не затягивались. Хороший знак.
Остаток дня и всю ночь я провёл рядом, создавать гильзы, медитируя и восстанавливая силы. На рассвете каменная корка вокруг Василисы начала трескаться. Я поднялся, готовый помочь, если понадобится, но она справилась сама.
Княжна выбралась из своего каменного кокона как бабочка из куколки — медленно, с усилием, но самостоятельно. Её кожа имела сероватый оттенок, который быстро сходил, возвращая естественный цвет. В глазах горел новый свет — свет Мастера, познавшего свою стихию.
— Получилось, — выдохнула она, опускаясь на землю рядом со мной.
— Получилось, — подтвердил я. — Хотя ты меня изрядно напугала.
Василиса опустила взгляд.
— Прости. Я не думала, что прошлое накроет меня именно там, в глубине. Все эти воспоминания… Они всегда со мной, но обычно я держу их под замком. А там, когда границы личности размылись…
— Я видел, — тихо сказал я, — часть твоих воспоминаний.
Она вздрогнула, но потом кивнула.
— Наверное, оно и к лучшему. Теперь ты действительно знаешь, почему я сбежала.
— Но ты не сбежала в камень. Ни тогда, ни сейчас.
— Благодаря тебе, — Голицына подняла на меня благодарные глаза. — Если бы не ты, я бы потерялась там навсегда.
Она поднялась и, не давая мне времени отреагировать, крепко обняла.
— Спасибо, друг мой. За всё.
Я осторожно обнял её в ответ. В этом жесте не было ничего романтического — просто благодарность и тепло между двумя людьми, прошедшими через испытание вместе.
— Всегда пожалуйста, — ответил я. — Для чего же ещё нужны друзья?
Лошадь под седлом ступала осторожно, обходя выбоины на разбитой дороге, ведущей к Жохово. Вернув Василису в Угрюм, сам я решил отправиться вместе с одной из групп в оставленную жителями деревню для сборки урожая.
Конечно, я мог бы остаться в Угрюме и довериться докладам подчинённых, но привычки прошлой жизни давали о себе знать. Я никогда не полагался на чужие глаза, когда речь шла о жизни и смерти людей. Еда — это основа выживания, и я должен был лично убедиться, что операция пройдёт правильно.
К тому же Арсеньев настаивал на полевых испытаниях своей жатки, а оценить эффективность нового изобретения мог только тот сам артефактор. Мне же было важно проследить, чтобы какой-нибудь залётный Бздых случайно не убил наше юное башковитое светило.
Вдобавок, ходили слухи о мародёрах из соседних княжеств, которые могли повадиться грабить покинутые дома — с такими паразитами лучше разбираться сразу и жёстко.
Однако главное — дружинники должны видеть, что их воевода разделяет с ними опасность. Моральный дух войска всегда зависел от примера командира, и если я хочу, чтобы люди сражались до последнего, они должны знать — я не отсиживаюсь за каменными стенами, пока они рискуют жизнями.
Утренний туман ещё не рассеялся окончательно, окутывая покинутую деревню призрачной дымкой. Вид заброшенного человеческого жилья поражал своей безнадёжностью — словно время остановилось в момент паники, когда люди бросали всё и бежали от надвигающейся угрозы.
Покосившиеся заборы, распахнутые настежь ворота, через которые виднелись дворы с разбросанной поклажей. На огородах желтели неубранные ранние огурцы, а в садах под деревьями гнила опавшая черешня. Заколоченные окна домов смотрели на мир мёртвыми глазами, а ветер гонял по улицам листья и мелкий мусор.
Особенно удручающе выглядели поля за околицей. Золотистые колосья пшеницы склонились под тяжестью зерна, готового к сбору, но никому уже не нужного.