— Отлично. Тогда решение принято — Угрюм переходит под покровительство Сергиева Посада как автономная Марка. А вы, Прохор Игнатьевич, получите титул маркграфа.
Князь откинулся в кресле, довольный достигнутым соглашением.
— Официальная церемония состоится одновременно с вручением орденов. Там же будет публично объявлено о вашем титуле. Это придаст событию должный вес.
— Благодарю за доверие, Ваша Светлость. Постараюсь оправдать.
— Уверен, что оправдаете, — Оболенский протянул руку для рукопожатия. — Добро пожаловать под знамёна Сергиева Посада, будущий маркграф Платонов.
Мы пожали руки, скрепляя соглашение.
— Ваша Светлость, — заметил я, — считаю необходимым предупредить. Я планирую в ближайшее время записать обращение для Эфирнета с официальным заявлением о разрыве вассальных отношений с Владимиром и переходе под ваше покровительство.
Князь приподнял бровь.
— Так быстро? Не хотите дождаться официальной церемонии?
— У меня есть документальные доказательства коррупции владимирских чиновников — требования взяток за защиту во время Гона, отказы в помощи Пограничью. Хочу обнародовать всё это вместе с объявлением о переходе. Пусть вся страна увидит истинное лицо Веретинского и поймёт причины моего решения.
— Хитро, — одобрительно кивнул Оболенский. — Вы не просто уходите, но и наносите репутационный удар. Правильно, нужно ковать железо, пока горячо… Действуйте.
Следующие несколько минут обсуждали технические детали — размер податей, права и обязанности, процедуру официального объявления. Когда основные вопросы были решены, я поднялся, готовясь уходить.
У самых дверей я остановился и обернулся.
— Ваша Светлость, есть ещё один вопрос. Касается Родиона Коршунова.
— Вашего человека? Да, Трофимов докладывал о его участии в поимке агентов. Весьма эффективная работа.
— Именно. Человек проявил себя наилучшим образом. Было бы справедливо отметить и его заслуги.
Князь прищурился.
— И что именно вы имеете в виду?
Я озвучил свою просьбу. Князь выслушал, помолчал несколько секунд, обдумывая, затем кивнул.
— Конечно, это возможно.
— Благодарю, Ваша Светлость.
Я вышел из кабинета с ощущением, что только что изменил ход собственной судьбы и всей современной истории. Владимир потерял Угрюм, а я обрёл могущественного союзника и новый статус.
Оставалось только объявить об этом всему Содружеству.
Два дня спустя
Парадная лестница княжеского дворца утопала в сиянии многочисленных светокамней. Я поднимался по мраморным ступеням, чувствуя на себе взгляды лакеев и стражников. Справа от меня шла Полина в изумрудном платье. Слева — Родион Коршунов в новеньком смокинге, купленном специально для сегодняшнего вечера. Мой начальник разведки заметно нервничал, постоянно поправляя галстук-бабочку.
— Проклятая удавка, — пробормотал он себе под нос. — В наружке было проще…
— Не дёргайся, — тихо посоветовала Полина. — Ты только сильнее затягиваешь узел.
В парадном зале уже собрался весь цвет Сергиева Посада. Дамы в роскошных платьях, господа во фраках и мундирах. Воздух звенел от перезвона бокалов и негромких разговоров. Стоило нам появиться, как многие головы повернулись в нашу сторону.
— Боярин Платонов! — первым подошёл какой-то пожилой купец с окладистой бородой. — Позвольте выразить восхищение вашей доблестью! Как вы умудрились восстановить стену? Это же невозможно!
— Ничего невозможного, — ответил я, стараясь быть вежливым. — Просто нужно было правильно распределить имеющийся материал.
— Но ведь тысячи тонн камня! — не унимался купец. — И всего за какие-то минуты!
— Потихоньку-потихоньку…
Следующий час превратился в череду похожих разговоров. Любопытные аристократы, купцы и промышленники окружали меня, засыпая вопросами о битве, о восстановлении стены, о моих планах. Я отвечал коротко, стараясь не вдаваться в подробности. Полина элегантно отвлекала особо назойливых, а Коршунов просто молча стоял рядом, создавая своим видом некий барьер.
Сквозь толпу ко мне пробиралась знакомая фигура в строгом тёмно-синем платье. Виктория Горчакова выглядела озабоченной, её обычно уверенное лицо было омрачено тревогой.
— Боярин Платонов, — она кивнула мне, затем Полине. — Графиня Белозёрова. Простите, что прерываю, но мне необходимо с вами поговорить.
— Конечно, Виктория Константиновна. Что-то случилось?
Она отвела меня чуть в сторону, понизив голос:
— Вы навещали Илью и Елизавету после… после того, что произошло?
Я почувствовал беспокойство.
— Нет. Не хотел навязываться. Подумал, им нужно время, чтобы… справиться с потерей, — ответил я.
Горчакова посмотрела на меня так, словно я сказал какую-то нелепость.
— Время? Боярин, им сейчас нужна поддержка близких людей, а не одиночество! Вы же были другом их семьи!
Я собрался ответить, но она перебила меня.
— Я не зря спросила, Прохор Игнатьевич. Вы отважный воин, но если б я знала вас хуже, подумала бы, что вы чёрствый сухарь. В такие моменты человеку необходимо знать, что он не один. Что есть те, кому не всё равно.
Её слова задели меня сильнее, чем она могла предположить. Я вспомнил, как сам переживал смерть Хильды. Как запирался в своих покоях, отгоняя всех, кто пытался утешить. Как нуждался в одиночестве, чтобы прожить эту боль, переварить её, принять. Только побыв наедине со своим горем, я смог вернуться ко двору и поддерживать маску нормальности. Мне было необходимо это уединение, эта возможность скорбеть без свидетелей.
И я, не задумываясь, решил, что Илье с Лизой нужно то же самое. Дал им то, что требовалось мне самому во время потери близкого человека — пространство и время. Но немудрено, что не все переживают утрату так, как я.
— Вы правы, — признал я. — Надеюсь, ещё не поздно это исправить.
Виктория обрадовалась:
— Лиза вчера спрашивала о вас. Думаю, ей было бы важно знать, что вы помните о них.
— Обязательно навещу их, — пообещал я.
В этот момент раздался звук фанфар. Церемония награждения начиналась.
Князь Оболенский стоял на возвышении в парадном мундире, увешанном орденами. Рядом — придворные и высшие офицеры. Трофимов держал бархатную подушку с наградами.
Первыми награждали простых солдат и младших офицеров. Каждый получал свою медаль или орден под аплодисменты зала. Я наблюдал за лицами этих людей — усталыми, но гордыми. Они заслужили признание.
— Боярин Прохор Игнатьевич Платонов! — наконец прозвучало моё имя.
Я поднялся на возвышение под взглядами сотен глаз. Князь смотрел на меня с лёгкой улыбкой.
— За проявленную доблесть при обороне Сергиева Посада, за спасение жизней граждан и восстановление городских укреплений награждается Орденом Святого Владимира первой степени!
Матвей Филатович взял с подушки тяжёлый золотой крест, покрытый красной эмалью с чёрной каймой. В центре на белом поле красовался вензель святого Владимира под княжеской короной. К кресту прилагалась широкая трёхполосная лента — чёрная по края и красная в центре, а также восьмиугольная звезда с девизом «Польза, честь и слава».
Князь собственноручно надел мне звезду на левую сторону груди и повесил ленту с крестом через плечо. Зал взорвался аплодисментами.
— Но это ещё не всё, — продолжил Оболенский, когда шум стих. — Недавние трагические события, при всей их тяжести, сделали нас сильнее. Мы увидели истинные лица — как героев, так и предателей. В ближайшее время в нашем княжестве пройдут реформы, направленные на искоренение коррупции и укрепление обороноспособности.
Он сделал паузу, обводя взглядом притихший зал.
— Также рад сообщить, что территория нашего княжества приросла. Марка Угрюм добровольно перешла под покровительство Сергиева Посада!
По залу пробежал шёпот. Далеко не все были в курсе этой новости, хотя Эфирнет весьма сильно всколыхнуло моё публичное обращение к Владимирскому княжеству.
— Боярину Прохору Игнатьевичу Платонову жалуется титул маркграфа Угрюмского! Отныне к нему надлежит обращаться «Ваше Сиятельство»!
Аплодисменты на этот раз были разными. Кто-то хлопал искренне, восхищаясь моим взлётом. Кто-то — из вежливости. А в некоторых взглядах я читал плохо скрытую зависть и даже враждебность. Что ж, неожиданное возвышение «выскочки» не могло всем прийтись по душе.
Через некоторое время после церемонии Трофимов подошёл ко мне.
— Его Светлость просит вас зайти в кабинет. На чашку кофе.
Я кивнул. Перед уходом шепнул Полине, чтобы не скучала, и последовал за помощником князя.
В кабинете Оболенский уже переоделся в более удобный камзол. На столе дымились две чашки ароматного напитка.
— Присаживайтесь, маркграф, — князь указал на кресло. — Как ощущения от нового титула?
— Непривычно, Ваша Светлость. Но я справлюсь.
— Не сомневаюсь. Кстати, Трофимов упоминал, что у вас есть для меня что-то?
Я мысленно поблагодарил себя за предусмотрительность. Перед церемонией я передал Владимиру на хранение меч, понимая, что носить оружие в тронный зал не позволят.
— Обещанный клинок, Ваша Светлость. Как и договаривались.
Князь заинтересованно подался вперёд. Трофимов вышел и через минуту вернулся с длинным свёртком.
Я развернул ткань, являя взору полуторный меч. Клинок длиной в девяносто сантиметров мерцал серо-синим отблеском Сумеречной стали. Узкое четырёхгранное сечение идеально подходило для пробивания доспехов или прочной шкуры Стриг и Жнецов. Протяжённое рикассо позволяло использовать различные хваты. Изогнутая гарда защищала кисть, не мешая сложным манёврам.
Но главным украшением был крупный красный кристалл Эссенции в навершии рукояти. Я вложил в него заклинания Медвежьей силы и Воздушного шага. Самое то для мечника.
Вчера Тимур Черкасский по моему приказу тайно привёз мне из Угрюма слиток Сумеречной стали. Несколько часов я работал над клинком, вкладывая в него не только мастерство, но и уважение к будущему владельцу.