— Дома, воевода. Наши люди сейчас по чужим углам ютятся — кто у местных жителей, кто в бараках. Временное жильё — оно и есть временное. А дом — это основа, корень…
— Людям тяжело без своего угла, — поддержал Мирон. — Особенно старикам. Они к каждому брёвнышку привыкли, каждый скрип половицы знают.
Я улыбнулся, вспомнив недавнее совещание:
— Об этом не беспокойтесь. Я уже обсуждал со своими людьми необходимость транспортировки домов в Угрюм. Процесс этот нам не в диковинку — обкатан и будет выполнен.
Старосты заметно расслабились. Семён даже выпрямился на скамье:
— Правда? А как же это делается?
— Дома разберём по брёвнам, промаркируем каждое, отсортируем — негодные заменим новыми. Потом перевезём и соберём на новом месте. За несколько недель управимся.
— Слава богу, — выдохнул Фома. — А то люди переживают — мало ли, вдруг придётся в чужих домах зимовать.
Я перевёл взгляд на приземистого Ерофея и пожилую женщину:
— А что скажут старосты Копнино и Шувалихи?
Ерофей прокашлялся, явно собираясь с мыслями:
— Мы благодарны за приют, воевода. Без вас наши деревни Гон бы стёр с лица земли. Но… наши люди хотят вернуться домой.
Старуха заговорила неожиданно звучным для её возраста голосом:
— Скажу прямо — устали наши жители на чужом месте. Не от плохого отношения — упаси бог, все здесь добры к нам были. Просто… тяжко жить нахлебниками, пусть и временными. Свой дом, своя земля — они душу греют.
— И мы готовы подтвердить все обязательства, — быстро добавил Ерофей. — Протекторат, подати, рекруты — всё, как договаривались. Слышали мы про ваше маркграфство — готовы быть вашими подданными. Просто жить будем у себя.
Я откинулся на спинке стула, изучая их лица. Понимал я причины такого решения — не только тяга к родным местам двигала ими, но и извечная крестьянская осторожность, нежелание полностью отрываться от корней. К тому же жизнь в переполненном остроге, где приходилось тесниться в чужих домах, действительно была нелегка.
— Что ж, я не держу людей силой, — спокойно произнёс я. — Если ваши жители хотят вернуться — пусть возвращаются. Все мои обязательства по протекторату остаются в силе. Буду защищать вас от внешних угроз, помогать с торговлей, предоставлю целителей в случае нужды.
Марфа Кузьминична заметно расслабилась:
— Спасибо за понимание, маркграф. Не все правители так бы отнеслись.
— У каждого своя дорога, — философски заметил я. — Главное, что мы теперь связаны общими обязательствами. А где именно вы будете жить — дело десятое.
Ерофей закивал с явным облегчением:
— Мы уж постараемся, воевода. И рекрутов пришлём лучших, и с податями не подведём.
Такой вариант меня также устраивал. Я вовсе не планировал превращать Пограничье в безлюдную пустошь, забирая всех жителей в Угрюм. Теперь, когда условия создания острога выполнены, это не было так необходимо. Деревни под протекторатом Угрюма становились и сырьевыми базами и опорными пунктами, которые помогут нам в будущем контролировать территорию.
Я поднялся, давая понять, что встреча подходит к концу:
— Договорились. Фома, Мирон, Семён — с вами обсудим детали переезда и размещения. Нужно выбрать участки под дома, спланировать новые улицы. Мы замыслили расширить острог, достроив новые бастионы. Они и станут вашими кварталами. Ерофей, Марфа Кузьминична — вашим людям помогу с возвращением, выделю подводы и охрану для дороги.
Старосты поднялись, благодарно кланяясь. Когда они вышли, я остался в зале, размышляя о человеческой природе. Три деревни выбрали безопасность за крепкими стенами, две — свободу на своей земле. И те, и другие по-своему правы.
Время покажет, кто сделал верный выбор. Но я не сомневался — когда Угрюм разовьётся ещё сильнее, станет настоящим центром региона с мощёными улицами, каменными домами и процветающей торговлей, жители Копнино и Шувалихи сами придут проситься под защиту наших стен. Просто им потребуется больше времени, чтобы преодолеть вековую крестьянскую недоверчивость и привязанность к насиженным местам.
А пока — пусть живут, как хотят. Главное, что связи установлены, обязательства взяты, и постепенно вся округа объединяется под моей рукой. Медленно, но верно Угрюмская марка обрастает землями и людьми, превращаясь из захолустной деревни в серьёзную политическую силу.
Солнце едва поднялось над горизонтом, когда весь острог начал собираться на главной площади. Столы были накрыты ещё с вечера, музыканты настраивали инструменты, а воздух наполнялся ароматами праздничной выпечки. После всех ужасов Гона людям действительно требовался повод для радости.
Антип стоял у крыльца нового дома, построенного его собственными руками, в лучшей своей рубахе, нервно поправляя ворот. Рядом Силантий опирался на резную трость, но в глазах его светилась отцовская гордость. Старший охотник выглядел торжественно, несмотря на всё ещё заметную хромоту.
— Не дёргайся так, — проворчал он, хлопнув сына по плечу. — Всё будет хорошо.
Из дома Агафьи вышла Настасья в белом платье, расшитом узорами. Марфа, её попечительница из Анфимовки, шла рядом, поддерживая девушку под руку. За ними следовала целая процессия женщин с песнями.
Процессия двинулась к часовне. Небольшое здание не могло вместить и десятой части желающих, поэтому внутрь пропустили только самых близких — родителей и близких жениха и невесты, а также несколько свидетелей. Остальные толпились снаружи, стараясь заглянуть в открытые двери.
Отец Макарий в праздничном облачении едва помещался в тесном пространстве — его могучая фигура занимала добрую четверть часовни.
— Придётся потерпеть тесноту, — негромко сказал он, поправляя епитрахиль. — Зато по канонам всё будет.
Когда молодые вошли в часовню, отец Макарий повысил голос, чтобы его слышали и те, кто остался снаружи:
— Дети мои! Собрались мы здесь свидетельствовать радостное событие. После всех испытаний, что выпали на нашу долю, вдвойне приятно видеть, как создаётся новая семья.
Помня их желание получить моё благословение, я выступил вперёд:
— Антип, Настасья, — произнёс я, глядя на смущённые лица молодых. — Вы оба доказали свою зрелость. Антип — построил дом своими руками, как и обещал. Настасья — терпеливо ждала, соблюдая все приличия. Благословляю ваш союз и желаю долгих лет совместной жизни.
Толпа снаружи одобрительно загудела. Кто-то крикнул «Горько!», но был тут же одёрнут — до венчания рано.
Отец Макарий начал обряд. Его мощный голос разносился далеко за пределы часовни, читая молитвы. Молодые обменялись кольцами — простыми серебряными, но для них драгоценными. Когда священник объявил их мужем и женой, площадь взорвалась криками радости.
— Горько! — теперь уже дружно закричали все.
Молодые вышли из часовни под ликующие крики. На площади Антип неловко поцеловал Настасью, и народ захлопал. Музыканты заиграли весёлую мелодию, столы ломились от угощений — Захар постарался на славу. Люди ели, пили, танцевали с таким энтузиазмом, словно пытались наверстать все праздники, пропущенные из-за подготовки к Гону и самого нашествия.
Полина кружилась в танце с Тимуром, Василиса беседовала с подругой Марией Сомовой о чём-то своём девичьем, даже обычно угрюмый метаморф Матвей Крестовский улыбался, глядя на пляски.
— Хорошая свадьба, — подсел ко мне Борис. — Людям это было нужно.
— Согласен, — кивнул я. — После всего пережитого им необходимо помнить, ради чего мы боремся.
Празднество продолжалось до глубокой ночи. Молодых проводили в их новый дом под песни и шутки, гости постепенно расходились, унося с собой ощущение праздника.
Рано утром, когда большинство жителей ещё спали после вчерашнего веселья, у ворот острога собралась наша группа. Два внедорожника стояли заправленные и готовые к дальней дороге. В кузове одного аккуратно уложены ящики с полутонной слитков Сумеречной стали, в другом — Реликты и кристаллы Эссенции для продажу.
— Все готовы? — спросил я, оглядывая собравшихся.
Проверив крепления груза в последний раз, Тимур занял место за рулём одной машины, а Безбородко — второй. Гаврила, Евсей, Михаил, Ярослав, а также Полина и Василиса распределились по салонам.
— Домой, значит… — пробормотал Голицына. — Лишь бы всё получилось…
— Получится, — уверенно отозвался я. — Не бойся, с тобой ничего не случится. Я не позволю.
Глава 17
Дорога до Московского Бастиона тянулась уже больше двух часов. Я откинулся на спинку сиденья Бурлака, наблюдая, как за окнами мелькают сосновые леса, постепенно сменяющиеся ухоженными полями. До контрольно-пропускного пункта оставалось не больше получаса, когда достал магофон и набрал сохранённый номер.
— Терновский слушает! — рявкнул министр после третьего гудка.
В трубке слышался гул голосов и звон посуды — видимо, застал его за обедом.
— Игнат Всеволодович, это Платонов. Мы приближаемся к Бастиону.
— Платонов? — в голосе министра звучало неподдельное удивление. — Вот это сюрприз! Месяц прошёл! Я бы подумал, ты в своём Пограничье сгинул во время Гона, если бы твоя физиономия не маячила на новостных полосах. Живой, значит!
— Жив-здоров, как видите. И везу то, о чём мы договаривались.
— Постой-постой, — Терновский явно собирался с мыслями. — Ты что, прямо сейчас едешь? Без предупреждения?
— А зачем лишний раз светиться? — уклончиво ответил я, поглядывая на Безбородко за рулём. — Было бы неплохо, если бы на КПП нас особенно не мурыжили. А то знаете, как бывает — начнут всё досматривать, и лишние люди узнают о наших делах.
Я намеренно не стал предупреждать Терновского заранее. Чем меньше времени у министра на подготовку, тем меньше шансов, что он придумает какую-нибудь каверзу. Внезапность — лучший союзник в делах с не самыми надёжными партнёрами.
Терновский хмыкнул, явно оценив ситуацию:
— Хитёр ты, Платонов, как лис. Ладно, понял тебя. Сейчас позвоню куда надо. На восточном КПП вас встретят формально, не беспокойся.