В коридорах учреждения шла кипучая жизнь, мелькали озабоченные лица помощников, с которыми Адольф таинственно шептался по укромным закоулкам. Лица эти были по большей части особенные, оригинальные. Вот, держась за руки, вынырнули из-за угла, пробежали мимо Эдик, Вадик и Артур. Следом за ними, звеня медной серьгой в ухе, сгибаясь под тяжёлой треногой, припустил замешкавшийся Гектор. Все четверо скрылись за углом, сгинули.
Ерошка, позабыв, о чём это он хотел спросить Шлягера, проводил их глазами. Выбежал навстречу коротконогий мастер Кукиш с деревянным циркулем в руках. Злой, клокочущий от постоянного недовольства. Раздражение шкворчало в груди его, как будто жарили там сало. Коричневое лицо собрано было в такие морщины, словно он собирался чихнуть или прямо вот сейчас горько заплакать. Этот Кукиш никому не уступал дороги, даже Шлягеру с Бубенцовым. Не из хамства и неуважения, а так уж полагалось ему по должности, позволялось по градусу. Расставленный циркуль опасно поблескивал заострённым наконечником.
— Где же всё-таки будет проходить церемония? — в который уже раз домогался Бубенцов.
Отскочил в сторону, пропуская стремительного Кукиша.
— В месте злачне, — загадочно осклабившись, в который раз пояснил Шлягер. — В месте злачне, в земле покойне.
— Давно уже занимает меня один вопрос, — сказал Бубенцов, озираясь на пробежавшего обратно Кукиша. — Что это у нас за таинственный замок? Тот, что на юго-западе Ордынского района.
А Кукиша уж и след простыл.
— Давно уже жду от вас этого вопроса, — ответил Шлягер. — Дело в том, что...
И отскочил в сторону, пропуская бегущего Кукиша.
Губы Шлягера шевелились, он, по-видимому, отвечал обстоятельно и подробно. Но слова его терялись в мелькании вагонов, тонули в грохоте проносящегося между собеседниками товарного состава.
4
Скоро, однако, разъяснилось, что имел в виду Адольф Шлягер, произнося загадочные слова про «место злачне, землю покойне». Инаугурация назначена была в Колонном зале Дома Союзов. Да, именно так. Разосланы приглашения по всем посольствам. И ходил Шлягер с потрёпанной книжкой в руках, готовился, долбил громко иностранные вокабулы: «зайт берайт — будь готов, иммэр берайт — всегда готов! Гад блаз ю — будь здоров! Гехаб дишвол...»
В Колонном зале Дома Союзов. Вот какое оказалось место. Круг, таким образом, символично замыкался. Когда Бубенцов узнал о том, где будет проходить церемония, сердце его тревожно дрогнуло. Несмотря на праздничную суету, острое предчувствие нехороших перемен затмило ум, затомило душу.
Похожее расстроение случается иногда с людьми в канун Нового года, когда всякого человека между праздничными хлопотами и приготовлениями внезапно посещает чувство утраты. Вот вроде бы и был он, этот прошедший год, а теперь кажется, что как будто не было его вовсе. Прошёл, промелькнул, сгорел спичкой, и нечего уж больше ожидать. Тревожное прозрение пронзает душу страшной догадкой: да не так ли и вся жизнь сгорит — неприметно, не оставив никакого следа, как этот прошедший год?
Глава 2
Гвардия поддержит!
1
Всё, что происходило в дальнейшем, казалось Ерофею Бубенцову повторением былого. Реальность происходящего в иные моменты представлялась чередой оживших воспоминаний. Как будто те же самые люди наполняли фойе, теснились у гардероба, улыбались, пожимали руки друг другу. Да ведь, если приглядеться, и в самом деле — те же!..
Тут был краснорожий услужливый Благовой и прочие чиновники, доставшиеся в наследство вместе с властью. Прибавился, правда, какой-то «адвокат» — подозрительная юркая личность с масляными круглыми щеками, как будто объевшаяся блинов. Многое, многое повторялось буквально. Бубенцов нарочно уронил пышный букет, и тотчас, сталкиваясь, отпихивая друг дружку, кинулись поднять услужливые прихлебалы. Всё как тогда! Нынешняя действительность перемешалась с действительностью давно прошедшей, прошлое наползало, проникало в настоящее. Всё двоилось, теряло очертания. Две действительности, пародируя друг дружку, взаимно умаляли одна другую. Две равноценные реальности, сталкиваясь, перемешиваясь, придавали окружающему миру зыбкую иллюзорность, недостоверность. И не пил ведь ни капли Ерофей Тимофеевич Бубенцов в сей торжественный день, но чувствовал себя пьяным. Как во сне провёл официальную торжественную часть, рассеянно улыбаясь, вставая, снова присаживаясь, опять вставая. Механически, косноязычно прочёл по бумажке заготовленную речь. Откланялся под аплодисменты и крики «ура!».
Всё так же рассеянно улыбаясь, кивая незнакомым людям, которые беспрестанно забегали вперёд и приветствовали его, спускался в окружении свиты по мраморной лестнице.
Он надеялся, что с переходом в банкетный зал сознание вынырнет наконец из липучего сна. Напрасно! Даже столы были расставлены в прежнем порядке. Как будто специально ничего не меняли, не убирали с прошлого раза. Всё шло привычным чередом, как и год назад, когда он с хмельными своими друзьями впервые вошёл под эти высокие своды.
Сияло во всю стену то самое зеркало. То самое! Конечно, умом Бубенцов понимал, что зеркало совсем иное, вставленное взамен разбитого. Нарочно подойдя, потрогал раму, провёл пальцами по стеклу. Сдвинулся к левому краю и убедился, что та самая волна, забавно искажающая черты, на прежнем месте. Но ведь не бывает копий, которые столь совершенно повторяли бы все изъяны оригинала! Однако реальность опровергала доводы рассудка. Зеркало, несомненно, было то самое, которое он некогда разбил. А значит, хранило это зеркало в глубине своей ту самую жизнь, что, казалось бы, давно прошла. Нет, дорогие мои, — жизнь не проходит! Она всегда одна и та же, только чуточку иная. Год назад он был один. А теперь рядом с ним красивая, бледная Вера в сияющем длинном платье. Вот, пожалуй, и все отличия.
Да ещё ухмылялся из дальнего угла остроглазый Шлягер, приметивший манипуляции Бубенцова с зеркалом. Шлягер стоял меж дочерьми Глеба Львовича Хроноса, Таней и Аней, о чём-то беседовал с ними. Судя по пакостной улыбке, говорил комплименты. Сам старый Хронос стоял обочь, кушал персик.
По просторному залу, перегороженному длинными столами, вольно передвигались люди с тарелками в руках. Кое-где образовывались уже плотные кучки. То тянулись, притягивались друг к другу, сбивались в круг, подобно атомам, знакомые меж собою. Из атомов образовывались сложные молекулы, облепляли столы.
Показался меж колоннами опытный банкетный хмырь в чёрно-оранжевом — да-да, тот самый! И с тою же деловитой ухмылкой на бритом лице. Он, как и в прошлый раз, стяжал где-то пять бутылок красного вина. И пронёс их все сразу, зажав горлышки между шестью растопыренными пальцами.
Всё течёт, ничего не меняется.
Вера легонько коснулась, пожала локоть. Этого ласкового движения хватило на то, чтобы сон, околдовавший Бубенцова, стремительно растаял, исчез. Реальность утратила множественность, перестала отражаться сама в себе. Ерофею стало просто и весело. Первое, на что обратил он внимание, был проходящий мимо стола Адольф Шлягер. На душе Бубенцова потеплело. Он удивился нежданным чувствам. Как будто успел привыкнуть, едва ли не сродниться с этим ничтожным, недостойным человеком.
Фигляр, как следовало ожидать, и на этот раз был «в образе». Аккуратная, скромная бедность. Честный государственный служащий, стеснённый в средствах. Галстучек в горошек, как на школьном портрете у Владимира Ильича Ленина. Измятый, застиранный воротник рубашки. Пиджачок кургузый, тесноватый, заставляющий сутулить спину, суживать плечи, втягивать выдающиеся из рукавов костистые руки. Обшлага обтрепались до бахромы, подшиты чёрными нитками. Видать, не очень ловко держалась колкая игла в неумелых пальцах одинокого вдовца. Старомодные узкие штаны пузырились на коленях. Адольф неприкаянно скитался по залу, стесняясь своего присутствия здесь, стыдясь бедной своей одежды, дичась столь блестящего, образованного общества.
Бермудес же, напротив, развернулся во всю ширь. Важный, представительный, расхаживал в накрахмаленной рубашке с сине-красным галстуком, в новом чиновничьем костюме в полоску. Гремел, балагурил, похохатывал. Бермудес, как донесли уже Бубенцову, готовился возглавить районное министерство культуры. Во всяком случае, принимал уже подношения от музеев, творческих союзов и частных лиц.
И конечно, Бубенцов с какой-то внезапной ностальгической тоскою поглядывал в тот заветный угол, где в прошлом году гуляли они с друзьями на презентации Сёмы Ордынцева. Там теперь Джива, расставив в стороны руки, встречал завернувшего к нему Адольфа Шлягера. На супротивном конце стола пил пиво какой-то доброжелательный работяга. Джива улыбался всеми золотыми зубами. Адольф Шлягер так же широко склабился в ответ. Бубенцов видел, что между ними тотчас завязалась дружеская беседа.
2
— Ну что, козёл! — скаля зубы, говорил Джива. — Думал, с рук сойдёт? Лучшего бойца завалил! Зачем? Отвечай, волчара! Да ещё торшер из него сделал!
— Торшер? — с презрительным снисхождением отвечал Шлягер. — Понимал бы, азиатская морда! То светильник! Масонский символ. Иммер берайт! «Несите свет миру!»
— Голодранец, — ещё более презрительно улыбался Джива. — Верни мои сто тысяч! Знал бы, я б тебе и рубля взаймы не дал!
— Вернём, вернём. В своё время всё вернём. С процентами, лихвою и дивидендами. Ерофей Тимофеевич заведёт новые порядки. Мы твою коррупцию пресечём! Гад блаз ю!..
— Хе... «Пресечём». У меня Сёма Ордынцев ленточки разрезал. Не лез не в свои дела. И этот будет смирно сидеть в президиумах. Выступать на детских утренниках.
Завальнюк, попивая пиво, рассеянно прислушивался к спору клиента и заказчика. Сто тысяч, о которых сейчас упоминал Джива, были уже переданы ему Шлягером. В качестве аванса. Киллер Завальнюк и в самом деле был похож на рабочего, отдыхающего в Доме культуры или в заводском клубе в выходной день. Пиджак свободно наброшен на плечи. Рукава стираной клетчатой рубахи закатаны. Крепкие загорелые руки в золотистых волосках, короткие цепкие пальцы, привыкшие к молотку и зубилу. Добродушное лицо с мясистым носом-картошкой, светлыми бровями, морщинками вокруг глаз. Благожелательно улыбнулся, поймав случайный взгляд Дживы. Так улыбается человек, живущий в ладу с совестью, честно и без прогулов отработавший свой век у станка на тяжёлом производстве. Внешний облик удачно довершала щёточка пшеничных усов, аккуратно подстриженных. Идеальный киллер! Опытность в своём деле, умелость в сочетании с вполне ещё свежими физическими силами.