Торжества прославления нового святого прошли в Сарове в присутствии императорской семьи в июле 1903 г. Это событие привлекло множество паломников. По разным оценкам, в торжествах участвовало от 150 до 300 тысяч человек, съехавшихся со всей России. Празднование продолжалось 4 дня. Все это время царь находился в гуще народа, ощущал преклонение монархически настроенной толпы, имел возможность без всяких посредников, напрямую, говорить с крестьянами, духовенством, местным дворянством. Это тесное общение укрепило в императоре веру в его народ. Приближенные заметили, что после саровских торжеств слова «царь» и «народ» все чаще стали соседствовать в речи монарха.
Для него, для этого народа, Николай II и проводил свои преобразования. И этому народу не нужны были политические реформы. Что бы ни происходило в стране, царь считал, что изменений в государственном строе империи «хотят только интеллигенты, а народ не хочет». Если же крестьяне и рабочие и участвуют в движении, то только потому, что поддались преступной пропаганде, позволили обмануть себя революционным агитаторам. Это убеждение Николай II сохранял до последних дней своего царствования.
В какой-то мере он даже надеялся на поддержку и защиту народа против конституционных требований либералов. В конце 1904 г., когда на повестку одного из государственных совещаний впервые был поставлен вопрос о введении представительства, царь заявил, что «мужик конституции не поймет, а поймет только одно, что царю связали руки, а тогда – я вас поздравляю, господа!».
Император был глубоко убежден, что какие бы требования ни выдвигала либеральная интеллигенция, реальных оснований в России для изменения политического строя нет. Парадокс, однако, заключался в том, что Николай II хотел быть монархом, любимым всеми своими подданными, мечтал о социальном мире в стране. Конструктивный диалог с оппозицией казался ему предпочтительнее конфронтации, даже если ради этого диалога приходилось идти на какие-то уступки. Но уступчивость власти приводила только к повышению требований и новым уступкам.
Первый шаг в этом направлении был сделан Николаем II во время русско-японской войны. Охватившее русское общество негодование на вероломное нападение и патриотический подъем оказались кратковременными, неудачи военных действий стали еще одним предлогом для толков о необходимости отказаться от чисто бюрократического пути управления и провести кардинальные реформы. Николаю II, все помыслы которого были в это время на фронте, такая позиция общественных кругов представлялась досадной помехой. Но чем шире разворачивалось в стране оппозиционное движение, тем чаще задумывался он о необходимости снизить растущее напряжение. Наконец решение было принято. В августе 1904 г. вновь назначенный министром внутренних дел князь П. Д. Святополк-Мирский официально заявил, что главными направлениями его деятельности будут расширение прав местного самоуправления и печати, либерализация политики по отношению к окраинам, веротерпимость и даже разрешение рабочих сходок для обсуждения экономических вопросов – все то, о чем так много и долго говорили либералы. Но вопреки ожиданиям объявленная Святополк-Мирским «эра доверия» обществу привела не к примирению, а наоборот, к эскалации требований.
Поздней осенью – зимой 1904 г. в России проходили осенние сессии городских дум и земских собраний, резолюции подавляющего большинства которых включали требования отмены чрезвычайных положений, введения гражданских свобод, политической амнистии и даже народного представительства. В поддержку этих резолюций сразу же началась планомерная «банкетная» кампания – по всей России устраивались многолюдные банкеты с политическими речами за «осетриной с хреном», как иронизировали современники. Банкеты завершались принятием резолюций с требованием политических реформ вплоть до введения конституции. Один из лидеров московских либералов того времени, Василий Маклаков, вспоминал, что требование представительства «превратилось в шаблон, который не волновал никого». Решения оформлялись в виде адресов, от которых «не ждали практических последствий, но за них и не боялись репрессий».
Репрессий действительно не было. Царь отреагировал только однажды. Поводом к этому стал адрес Черниговского губернского земского собрания. Как и многие другие, он содержал рассуждения об отсутствии в стране гражданских свобод, засилье бюрократии и необходимости призвать свободно избранных представителей земства для выработки необходимых реформ. Вот только передан он был председателем губернского земского собрания А. А. Мухановым по телеграфу. Реакция Николая II последовала незамедлительно. Резолюция, которую он потребовал опубликовать, гласила: «Нахожу поступок председателя черниговского губернского земского собрания дерзким и бестактным. Заниматься вопросами государственного управления не дело земских собраний, круг деятельности и прав которых ясно очерчен законами». В обществе эту резолюцию сравнивали с произнесенной в начале царствования фразой царя о «бессмысленных мечтаниях». Действительно, за истекшие 10 лет царствования позиция императора не изменилась ни на йоту. «Отчего могли думать, что я буду либералом? – спрашивал он в том же ноябре 1904 г. – Я терпеть не могу этого слова». Народное представительство в любой форме рассматривалось им как шаг к конституции, к парламенту, а согласиться на это он не мог.
Император был готов пойти на любые другие уступки – расширить права местного самоуправления, устранить излишние стеснения печати, пересмотреть закон об инородцах, ввести начала религиозной терпимости и государственное страхование рабочих, обеспечить самостоятельность судов… И все это действительно делалось. Но на все намеки, предложения и даже требования созыва народных представителей или земского собора он еще в январе 1905 г. отвечал: «Что же мне делать, если это против моей совести?»
Наступил февраль. Судьба войны решалась в мукденском сражении, а газеты помещали статьи самого пессимистического характера, общественные лидеры требовали представительства с широкими правами вплоть до подчинения ему правительства, а ближайшие сановники и даже родственники со всех сторон уговаривали уступить, пока не стало слишком поздно, пугали революцией, народными волнениями, расколом общества…
Великий князь Сергей Александрович.
Время требовало от него решительных действий, а вокруг императора все меньше оставалось людей, на кого он мог опереться, кто разделял с ним веру в необходимость сохранения в России неограниченного самодержавия. Одним из этих немногих был великий князь Сергей Александрович. Но утром 4 февраля 1905 г. случилось несчастье. При выезде из Кремля в карету великого князя была брошена бомба. Карету разнесло в щепки, а пассажира разорвало на мелкие куски, так что не все части тела удалось впоследствии собрать. Для Николая II это было ударом. А между тем он не мог даже поехать на похороны (в отличие от других великих князей Сергей Александрович был похоронен не в Петербурге, а в Москве, в Чудовом монастыре). Императору доносили, что террористы готовят покушение и на него, а его гибель могла стоить России чрезвычайно дорого – шла война, наследнику не было и года, а брат Михаил стоял далеко от государственных дел.
В конце концов 18 февраля император подписал рескрипт на имя министра внутренних дел А. Г. Булыгина с поручением разработать проект привлечения «достойнейших, доверием народа облеченных, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений». Речь шла ни много ни мало как о создании представительства – Государственной думы – той самой «парламент-риляндии адвокатов», о которой император еще недавно отзывался как о ненужном и даже вредном для России учреждении. Сложно даже представить, какой прессинг должен был испытывать Николай II, чтобы решиться на такой шаг, но раз решение было принято, он уже не сходил с избранного пути. Манифест об учреждении Государственной думы был подписан 6 августа. Дума должна была стать законосовещательной и собраться на первую сессию в середине января 1906 г. События, однако, приняли совершенно иной, драматический оборот.
1905 год
Этот год стал временем испытания не только политической воли Николая II, но и его веры в монархизм русского народа.
Все началось вечером 8 января, когда императору сообщили о готовящейся в Петербурге рабочей манифестации и принятых полицией для ее предотвращения мерах. На следующий день выяснилось, что размах движения был гораздо больше, нежели думал Николай II. Уже несколько дней, как бастовавшие рабочие задумали принести петицию о своем тяжелом положении царю в Зимний дворец. Манифестация состоялась, несмотря на предупреждения градоначальства о ее запрете и отсутствие Николая II в столице – император с семьей первую зиму жил тогда в Царском Селе.
В воскресенье, 9 января, рабочие с утра выступили несколькими колоннами из разных частей города, чтобы к 2 часам дня сойтись у Зимнего дворца. Некоторые несли иконы и царские портреты. Всего в шествии участвовало до 300 тысяч человек. Дойдя до кордона войск, демонстранты не остановлись: впереди шли руководители, которые увлекали за собой толпу. Не остановливал их и холостой залп. В некоторых местах офицеры пытались уговорить рабочих повернуть назад. И были случаи, когда в ответ из толпы раздавался выстрел. В конце концов войска открывали огонь и толпа рассеивалась. По разным данным, 9 января погибло от 96 до 130 человек и было ранено несколько сот. Но поражало не столько количество убитых, которое молва сразу же преувеличила, сколько сам факт массового выступления и столкновения толпы с войсками на улицах столицы. «Тяжелый день! – записывал Николай II вечером в дневнике. – В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело!» Но еще больше, чем сам факт выступления, возмутило его содержание петиции, которую несли рабочие. После ее прочтения у царя исчезли всякие сомнения в том, что шествие было организованной революционерами провокацией.