Ехавший в одной карете с Павлом Ростопчин оставил образное описание этого путешествия: «Проехав Чесменский дворец, наследник вышел из кареты. Я привлек его внимание на красоту ночи. Она была самая тихая и светлая; холода было не более 3 градусов; луна то показывалась из-за облаков, то опять за нее скрывалась. Стихии, как бы в ожидании важной перемены в свете, пребывали в молчании, и царствовала глубокая тишина. Говоря о погоде, я увидел, что наследник устремил взгляд свой на луну, и при полном ее сиянии мог я заметить, что глаза его наполнились слезами и даже текли слезы по лицу… Вслед за сим он тотчас сел в карету и в 8 с половиною часов вечера въехал в Санкт-Петербург, в котором еще весьма мало людей знали о происшедшем».
После кончины Екатерины II, последовавшей утром 6 ноября, Павел Петрович уже отдавал распоряжения в качестве нового правителя государства и принял присягу от ближайшего окружения. По словам Ростопчина, «император со всею фамилиею в сопровождении всех съехавшихся во дворец, изволил пойти в церковь. Пришедши, стал на императорское место, и все читали присягу вслед за духовенством. После присяги императрица Мария, подошедши к императору, хотела броситься на колена, но была им удержана, равно как и все дети. За сим каждый целовал крест и Евангелие и, подписав имя свое, приходил к государю и к императрице к руке». Императора в первые часы пребывания в новом качестве беспокоил один вопрос: присягнет ли ему граф Алексей Орлов, участник свержения Петра III и напрямую причастный к его смерти. Он послал Ростопчина к Орлову с требованием привести его к присяге. «Его не было во дворце, – заметил Павел, – а я не хочу, чтобы он забывал 28 июня». Ростопчин нашел бывшего фаворита Екатерины больным в своем дворце и объявил ему о цели приезда и кончине императрицы. «Продолжая плакать, – вспоминал Ростопчин, – он говорил с огорчением насчет того, как мог государь усомниться в его верности; говорил, что, служа матери его и Отечеству, он служил и наследнику престола и что ему, как императору, присягает с тем же чувством, как присягал и наследнику императрицы Екатерины». Завершает свой рассказ о последнем дне жизни императрицы Екатерины будущий руководитель внешней политики Павла и московский генерал-губернатор следующими меланхолическими размышлениями о человеческой природе: «Сколь ни велики были ее дела, а смерть слабо действовала над чувствами людей. Казалось, все были в положении путешественника, сбившегося с дороги, но всякий надеялся попасть на нее скоро. Все, любя перемену, думали найти в ней выгоды, и всякий, закрыв глаза и зажав уши, пускался без души разыгрывать снова безумную лотерею слепого счастья».
Похороны
«По повелению Его Величества назначено перенесение тела покойного государя Петра Фёдоровича из Невского монастыря в Петропавловский собор для погребения с Ее Величеством, и во дворце сего ноября с 15 дня допускаемы будут всякого звания люди опричь мужиков», – так писал 7 ноября 1796 года неизвестный автор своему родственнику в Ярославль. Это потрясшее современников небывалое событие сопровождалось созданием специальной «печальной комисии». Останки Петра III были подняты из могилы и вместе со старым гробом поставлены в «новый сделанный великолепный гроб, обитый золотым глазетом, с гербами императорскими», затем гроб был перенесен в Нижнюю Благовещенскую церковь Александро-Невской лавры, где был открыт, и император к «телу покойного государя изволили прикладываться». В это время из Москвы в большом ящике, покрытом парчой, везли императорские регалии: большую императорскую корону, державу и скипетр.
Ожидалась «сокоронация». 25 ноября короновали одновременно императора и императрицу, что произошло в русской истории впервые. Корону, привезенную из Москвы, доставили в Александро-Невскую лавру в сопровождении огромной свиты. В лавре Павел «возложил корону на гроб своего родителя», на следующий день такая же церемония состоялась над телом императрицы во дворце. Затем 2 декабря тела усопших были выставлены в большой галерее Зимнего дворца, и через три дня состоялась церемония захоронения в Петропавловском соборе. Каждый гроб был поставлен на колесницу из восьми лошадей, первым двигался катафалк Екатерины, затем Петра III, на гробу которого находилась самая важная регалия – императорская корона. Две недели оба гроба находились в соборе для поклонения народа, затем были преданы земле. Надписи на гробницах гласили «Самодержавный… государь Пётр III, родился в 1728 г. февраля 16 дня, погребен в 1796 г. декабря 18 дня». «Самодержавная… государыня Екатерина II, родилась в 1729 г. апреля 21 дня, погребена в 1796 г. декабря 18 дня». По этому поводу спустя несколько десятилетий публицист XIX века Н. И. Греч с иронией заметил: «Подумаешь, что эти супруги провели всю жизнь вместе на троне, умерли и погребены в один день». Павел символично наказал убийц Петра III. Так, при перенесении праха Петра III из лавры во дворец по приказанию нового царя Фёдор Барятинский и Алексей Орлов шли за гробом, причем последний нес императорскую корону. Современники вспоминали, что, получив этот приказ, граф «зашел в темный угол и взрыд плакал. С трудом отыскали, а еще с большим трудом убедили его взять корону в трепетавшие руки».
Возникает вопрос: зачем Павел Петрович организовал подобную церемонию, которая, по словам его биографа Н. К. Шильдера, «еще недавно не приснилась бы самому смелому воображению»? По мнению современного исследователя М. М. Сафонова, «вырыв из могилы гроб Петра III, не то отравленного, не то задушенного в Ропше и похороненного не без умысла рядом с могилой несчастной правительницы Анны Леопольдовны в голубом мундире голштинского драгуна в скромном гробике, Павел, прежде всего, стремился во чтобы то ни стало не допустить повторения подобных событий в будущем, короновав уже коронованную Екатерину одновременно с неуспевшим короноваться при жизни Петром той же самой короной и почти одновременно. Павел как бы заново, посмертно, обвенчал своих родителей и тем самым, свел на нет результаты дворцового переворота 1762 г. и реабилитировал репутацию покойного, очерненного екатерининской пропагандой, заставив убийц Петра III нести императорские регалии, тем самым, выставив этих людей на публичное посмеяние, Павел хотел как бы сказать всем потенциальным заговорщикам: «Ни одно преступление не останется безнаказанным. Поднявшие руку на своего законного государя рано или поздно будут публично наказаны. Возмездие неизбежно».
Коронация
В день погребения родителей Павел объявил о коронации и осуществил ее 5 апреля 1797 года, в день Пасхи, по традиции в Успенском соборе Московского Кремля. К коронации множество приближенных Павла получили чины, ордена, титулы, новые поместья и тысячи крепостных. Среди тех, кто не был забыт новым императором, оказался и один из братьев друга Павла, Екатерины Ивановны Нелидовой, – Аркадий, – сразу же после смерти Екатерины назначенный Павлом своим флигель-адъютантом с чином подполковника; в день коронации он стал полковником.
Коронация Павла I и Марии Фёдоровны. Художник М. Ф. Квадаль.
Сама Нелидова получила 23 ноября 1796 года от императора богатый подарок (какой – лишь можно догадываться), но не приняла его, написав Павлу, что в данном случае поступает так, как всегда в подобных случаях. Она подчеркнула, что ценила лишь его дружбу, а его дары всегда были ей «более тягостны, чем приятны». На следующий день Нелидова в изящной форме отказалась от дарованного ей ордена Георгия Победоносца, подчеркнув, что эта награда установлена для лиц, «столько раз проливавших кровь свою за отечество», и согласилась принять лишь звание камер-фрейлины. В сохранившихся последующих письмах просьбы Нелидовой сводились к ходатайствам за различных лиц, несправедливо, по ее мнению, обвиненным. Однако она радовалась маленьким знакам внимания и с удовольствием ела вяземские пряники, присланные ей Павлом во время его путешествия по России. Можно лишь удивляться такому бескорыстию на фоне огромных затрат на прихоти фаворитов, имевших место в предыдущем царствовании.
Ф. В. Ростопчин.
Коронация нового императора и его жены прошла очень торжественно и осталась запечатленной на полотне Мартина Фердинанда Квадаля «Коронация Павла I и Марии Фёдоровны», хранящемся ныне в Саратовском художественном музее. На картине Павел, сняв с себя большую императорскую корону, прикасается ею к голове императрицы: в это время он предстает одновременно главой и светской, и церковной власти. Все свое недолгое царствование Павел I придавал особое значение церемониям. Так, и его коронация призвана была выявить божественную природу монаршей власти, не случайной оказалась и сама дата проведения торжеств – Пасха, а в Вербную субботу Павел верхом въехал в Москву, связав это событие со Входом Господня в Иерусалим. В день коронации новый царь прочитал в храме «Акт о престолонаследии», который был им тайно составлен за девять лет до того, в январе 1788 года. Согласно этому документу царская власть передавалась только по мужской линии, и Александр объявлялся наследником престола, «а по нем все его мужеское поколение. По пресечении сего мужеского поколения наследство переходит в род второго моего сына, и так далее, если бы более у меня сыновей было». «Акт о престолонаследии» Павел положил в ковчег и оставил его в алтаре Успенского собора на вечное хранение. Коронационные торжества, как и в прежние времена, сопровождались праздниками и балами, но из-за строжайшего соблюдения этикета они казались современникам утомительными и скучными. Нервозными были и многочисленные парады и смотры войск, собранных в Москве и ее окрестностях, ибо переучиться на новый – гатчинский – манер у солдат и офицеров не было времени, а император был придирчив и строг.
Павел пробыл в Москве чуть больше месяца и третьего мая вместе с императрицей, сыновьями Александром и Константином отправился в путешествие по западным областям России, после чего в начале июня возвратился в Петербург.