- Приведи мне Максима и Мастару, скорей!
Когда маг и жрец пришли, я рассказал им о падающей звезде и указал на небе, где именно я ее видел. Мастара не заставил себя долго ждать:
- Согласно книге Тагеса, если во время войны замечен падающий метеор, после этого в течение суток нельзя давать боя и предпринимать какое-либо передвижение войск.
Максим не придал происшедшему большого значения.
- Это, во всяком случае, не моя звезда, - сказал он. И тем не менее Мастара стоял на своем:
- Я знаю одно: в течение суток тебе нельзя покидать лагеря.
- Но я приказал! Завтра мы должны выступить к Тигру.
- Верховный жрец просил меня изложить волю Тагеса. Он ее услышал.
Я отпустил Мастару и рассказал Максиму о виденном мною сне. Он забеспокоился:
- А ты уверен, что призрак был духом-хранителем Рима?
- Да, я уже видел его в Париже. Он тогда повелел мне взойти на престол.
- А вдруг это демон? - нахмурился Максим. - Эта богом проклятая земля просто кишит ими. Только что, когда я шел к тебе, они плясали вокруг меня, дергали за бороду, хватали за посох, словом, испытывали мою силу.
- Нет, это не демон! Это дух Рима, и он меня оставил.
- И не мысли об этом! Через три недели мы будем дома. Ты сможешь собрать новую армию и с новыми силами взяться за дело Александра…
- Возможно. - Вдруг я почувствовал, что устал от Максима. Он старался, но истина не всегда ему доступна. Что делать, он не бог, а всего лишь человек, так же, впрочем, как и я. Он хотел остаться со мной, но я его отослал. Перед уходом Максим умолял меня не сниматься со стоянки завтра, но я сказал: мы должны выступить независимо от предзнаменований.
Каллист чистит мои доспехи. Он заметил, что ремешки на панцире оборвались, но завтра перед отходом он отнесет их починить. Немой сидит у моих ног и играет древнюю лидийскую песню. Какая странная и необычная мелодия - в ней явственно слышится голос Диониса. Подумать только, мы еще можем слышать пение бога, хотя золотой век кончен и священные рощи опустели.
Я целый час бродил между палатками. Меня никто не заметил. Вид армии придает мне новые силы. Это моя жизнь, моя родная стихия. Какая насмешка судьбы: я, желавший быть афинским философом, уже восемь лет воюю.
Я остановился у палатки Анатолия. Полотнище было отвернуто, и я увидел, как он играет с Приском в шашки. Я хотел было с ними заговорить, но потом решил, что из меня сегодня неважный собеседник. Поэтому я вернулся к своей палатке и присел перед ней, наблюдая звезды. Моя звезда горит все так же ярко. Не будь этого ужасного сна, я был бы спокоен - мы сделали все, что могли сделать, не получив подкреплений. Как быть с Виктором и галилеянами? Невитта предостерегает меня об опасности. Но что они могут со мной поделать? Если меня убьют открыто, галлы и франки уничтожат всех азиатов. Если тайно… но какая уж тут тайна, если император внезапно умирает во цвете лет! Нет, пока еще они не осмелятся поднять на меня руку - пока еще. Любопытно: лежа на львиной шкуре, я вспомнил, как Мардоний говаривал нам с Галлом…
Приск: Это последняя запись в дневнике Юлиана - его оборвал сначала сон, а затем смерть.
-XXIII-
На следующий день Юлиан отдал приказ идти на запад, к Тигру. Мы медленно двигались по выжженной пустыне. Вокруг были только песок и камни. При каждом шаге в воздух поднимались тучи белой пыли, от которой трудно было дышать, а на холмах притаились, как скорпионы, следившие за нами персидские дозорные.
Я вместе с Юлианом ехал в авангарде. Доспехов на нем не было: его слуга не успел починить застежки на панцире. "Тем лучше", - сказал Юлиан. Хотя солнце только что взошло, он, как и все мы, обливался потом. Назойливые мухи лезли нам прямо в глаза, многие из нас мучились от дизентерии, и все же, несмотря на жару и тяготы пути, Юлиан был в прекрасном расположении духа. Он нашел наконец своему сну удобное толкование:
- Дух Рима меня оставил, и нет смысла это отрицать. Но вышел он через дверь палатки, обращенную на запад. Значит, наш поход окончен и нам нужно двигаться домой, на запад.
- Но ты говорил, что его лицо было печальным.
- Я тоже печалюсь, когда думаю об упущенной победе. И все же… - Во время нашего разговора к Юлиану то и дело подъезжали гонцы с донесениями. Впереди в долине замечены персы. На левом фланге начались стычки. Комит Виктор боится, что это атака.
- Вряд ли, - ответил Юлиан. - Они не решатся больше вступать с нами в бой. Попугают, и только. - Но он тут же отдал необходимые указания: усилить левый фланг. Сарацинов в тыл. Комита Виктора успокоить. Внезапно прибыл гонец от Аринфея: персидская конница ударила нам в тыл. Юлиан развернул коня и поскакал в арьергард армии, Каллист - следом.
Через полчаса после отъезда Юлиана наш обоз обстреляли персидские лучники, спрятавшиеся в скалах справа от дороги. Невитта приказал строиться в боевой порядок, и я поспешил занять свое место в центре колонны.
Благополучно добравшись до обоза, я нашел там и Максима. Он спокойно расчесывал бороду и знать не знал, что на нас напали. Когда я сказал ему об этом, он и бровью не повел.
- Крупные сражения позади, - сказал он, вторя Юлиану, - а это пустяки, очередной набег. Чего тут бояться?
Совсем по-другому вел себя Анатолий.
- Мое место в легионе терциаков, они на меня рассчитывают! - забеспокоился этот смешной толстячок и ускакал; только тяжесть доспехов удерживала его в седле! Отмечу: когда находишься в центре армии, растянувшейся на десяток миль, можно ничего не знать даже о серьезном бое в авангарде или арьергарде. Кругом бушевала война, а мы с Максимом уютно устроились на повозках, будто путешествовали из Афин в Сирмий.
А вот что случилось в это время с Юлианом. На полпути к арьергарду его остановил новый гонец - персы атаковали авангард. Юлиан повернул назад, но не проехал и мили, как персы ударили в центр колонны. Слоны, конники и лучники так внезапно появились из-за холмов, что наш левый фланг дрогнул и Юлиану пришлось самому вступить в бой, прикрываясь одним щитом. Он сумел остановить бегство и возглавил контратаку. Солдаты стали рубить мечами и топорами ноги и хоботы слонам.
Персы начали отступать. Юлиан бросился следом, увлекая за собой гвардию, как вдруг он и Каллист оказались со всех сторон окружены беспорядочно отступающими персами. На несколько минут оба пропали из виду, но вот наконец последний перс бежал, и все снова увидели Юлиана. Он подскакал к гвардейцам. Увидев, что он спасся, они встретили его радостными криками, и лишь когда Юлиан подъехал совсем близко, все заметили, что в боку у него торчит копье.
- Пустяки, - сказал Юлиан и попытался вытащить копье из раны, но невольно вскрикнул: острый, как бритва, наконечник копья порезал ему руку. Мне рассказывали, что он некоторое время сидел молча в седле и смотрел прямо перед собой, а потом вдруг резко поднял пораненную руку, так что кровь из раны полетела красными брызгами к солнцу. Юлиан повторил: "Пустяки", - и рухнул головой вниз с коня.
В палатку Юлиана отнесли на носилках. Он потребовал, чтобы его с головой накрыли солдатским плащом: никто не должен был знать, что император ранен.
Увидев, что к палатке несут носилки, я, как полный идиот, подумал: "Ну вот, оленя убили - будет чем поужинать", но тут понял, что на носилках лежит Юлиан, и мне показалось, будто меня с силой ударили под вздох. Я оглянулся. Максим тоже стоял оглушенный. Вслед за носилками мы вошли в палатку. Юлиан уже пришел в сознание.
- Это поучительно, - пробормотал он.
Максим склонился над ним, будто вслушиваясь в слова оракула, и просяще прошептал:
- Да, Юлиан?
- На войне… всегда… независимо от обстоятельств… нужно носить доспехи. - Юлиан болезненно улыбнулся нам и спросил испуганного Каллиста: - А как ремешки, готовы?
- Да, государь, да, готовы… - И Каллист начал всхлипывать. Между тем хирурги разрезали на Юлиане тунику. Копье, вонзившись под ребрами, застряло в нижней доле печени. На белом теле почти не было видно крови. Юлиан взглянул на рану с отвращением, будто скульптор, обнаруживший в своей незаконченной статуе роковой изъян.
- У меня болит только рука, - сказал он. Тут вошел Салютий, и Юлиан спросил: - Как идет бой?
- Персы отбиты.
- Хорошо, и все же я лучше покажусь. Пусть солдаты видят, что я еще жив. - Хирурги пытались его удержать, но он сел на постели. - Все в порядке. Мне не больно, рана не глубока. Каллист, доспехи! - Он попросил хирургов: - Если вы не можете извлечь копье, хотя бы обрежьте его, чтобы можно было спрятать под плащом, - и спустил ноги с кровати на землю, но тут из раны хлынула кровь, и он потерял сознание. Я едва не последовал его примеру. Хирурги бросились останавливать кровотечение.
Салютий первым решился спросить у них:
- Он умрет?
- Да, префект, и очень скоро. - Не веря своим ушам, мы переглянулись.
У входа в палатку появился Невитта.
- Государь! - крикнул он безжизненному телу, распростертому на шкуре льва.
Салютий покачал головой и приложил палец к губам. Взревев, как раненый зверь, Невитта бросился прочь, Салютий следом. В тот день галлы, франки, кельты и германцы, мстя за своего императора, перебили половину персидской армии.
Бой длился, пока не стемнело, но я его так и не увидел. Мы с Максимом сидели в душной палатке около Юлиана. Он умирал.
Почти все время он был в сознании, не бредил и почти не чувствовал боли. Он долго притворялся, что страдает лишь от телесной раны.
- Но как это случилось? - спросил я. Копье в теле Юлиана выглядело так нелепо: будто булавка, которую ребенок воткнул кукле в бок.
- Я тоже не знаю. Как это было? - Юлиан повернулся к Каллисту; скованный ужасом, тот сидел, подобно псу, на земле возле подставки для доспехов. - Ты видел?
- Нет, государь, я был сзади. Нас со всех сторон окружили персы, и я потерял тебя из виду. Лишь когда они бежали, я увидел, что произошло.