[574]. Живущие во дворце священники и монахи антихалкидониты, таким образом, пользовались почестями, однако не имели возможности покинуть его без разрешения Феодоры или Юстиниана.
Безусловно, учреждение в центре Константинополя такой общины могло осуществиться лишь с ведома и при содействии самого императора, который должен был дать разрешение на поселение такого числа антихалкидонитов в одном из дворцов столицы, а также утвердить расходы на их содержание. Император и сам посещал их время от времени, восхищаясь этой общиной и прося у ее членов благословения. Стоит отметить, что антихалкидонитски настроенные обитатели дворца Гормизда не отказывали ему в благословении[575]. Даже после смерти супруги Юстиниан не распустил эту общину и поддерживал ее остатки вплоть до своей кончины[576].
Достойно внимания и то, что на членов этой общины со стороны императора не оказывалось никакого давления с целью заставить их признать Халкидонский Собор. Даже наоборот: как неоднократно подчеркивает Иоанн Эфесский, с насельниками дворца Гормизда император всегда обходился милостиво. Это в конечном итоге привело к тому, что антихалкидониты стали прибывать в Константинополь без страха: Юстиниан и Феодора совместно создали для этого все необходимые предпосылки[577].
В качестве второго места проживания антихалкидонитам была выделена крепость во Фракии под названием Деркос, которая находилась на расстоянии одного дня пути от Константинополя[578]. Впрочем, следует полагать, что там размещали только несговорчивых иерархов и что это поселение напоминало более тюрьму, чем дворец; насельники Деркоса скорее подлежали контролю императора, а не императрицы.
Тот факт, что наиболее выдающиеся из аскетов-антихалкидонитов были собраны в Константинополе, должен был до определенной степени ослабить антихалкидонитское влияние на массы в провинциях, а особенно в Сирии, в которой антихалкидониты начиная с 518 г. подвергались особенно сильным гонениям. Следует опять же подчеркнуть, что Египет, оплот анти-халкидонитского движения, по большей части не был затронут гонениями и продолжал служить убежищем для изгнанных из других областей анти-халкидонитов вплоть до 537 г. Но и в том году власти, как кажется, ограничились лишь заменой высшей иерархии в Александрии. В противоположность этому режим в отношении антихалкидонитов в Сирии продолжал оставаться очень суровым даже после эдикта 531 г., в то время как даже антихалкидонитская община в Константинополе, по-видимому, процветала. Православный патриарх Антиохии Ефрем проводил в отношении антихалкидонитов жесткую политику[579], что имело последствием их бегство в Египет и, когда открылась возможность, в Константинополь. В отношении епископов-антихалкидонитов правительство изначально заняло твердую позицию, запретив им эдиктом 531 г. вновь занимать их прежние кафедры[580], исполнять епископское служение и посвящать новых клириков[581].
К этому времени Феодора уже, вероятно, имела славу покровительницы антихалкидонитов, поскольку в противоположность Юстиниану она явно опекала только одну партию и потому от нее можно было ожидать поддержки антихалкидонитам и в таком жизненно важном для них вопросе, как рукоположение новых епископов и священников. Эта проблема впервые остро встала перед антихалкидонитами уже до издания эдикта 531 г. Иоанн Эфесский упоминает о затруднениях, испытываемых ими в связи с рукоположениями епископов, которые возникли в 529–531 гг.[582] Епископы, бывшие еще свободными, имелись только в Мардине, благодаря деятельности Иоанна Телльского (результаты которой оказались, впрочем, не слишком долговечными) — в Персии, а также в Александрии[583]. Хотя Севир Антиохийский и призвал оставшихся на свободе епископов рукополагать не только для своих, но и для соседних областей, большинство все-таки не решалось этого делать, поскольку это было связано с вопиющим нарушением канонов[584].
Однако именно в этом вопросе мы сталкиваемся с примечательным фактом, который с точки зрения отношения Феодоры к антихалкидонитам является весьма симптоматичным: Феодора отказалась помочь им в этом насущном для них деле.
В своем изложении жития Иоанна, епископа г. Ифеступоля в Египте, Иоанн Эфесский рассказывает, что оный епископ под предлогом болезни отправился в Константинополь, чтобы испросить разрешения покинуть Деркос, где он содержался как ссыльный. Когда Феодора узнала о его мнимой болезни, она удержала его у себя, предоставив ему жилые помещения и назначив ему и его слуге содержание. В Константинополе Иоанн стал принимать многочисленных посетителей и совершать тайные посвящения. Кроме того, он даже предпринял несколько поездок с этой целью[585]. Когда Феодора была поставлена халкидонитами в известность об этом, она приказала Иоанну остаться во дворце, однако впредь не предпринимать никаких рукоположений[586]. На этом примере видно, что Феодора, при всех кажущихся внешних отклонениях, в конечном итоге действовала в духе политики Юстиниана — и уж во всяком случае всегда с его ведома.
Неоднозначность позиции Феодоры была видна уже ее современникам-антихалкидонитам: несмотря на милости, которые она выказывала приходящим и поселяемым в Константинополе антихалкидонитам, гонения на них полностью не прекратились, в чем некоторые из них равным образом винили и Феодору. Иоанн Эфесский сохранил для нас несколько в этом смысле весьма показательных свидетельств, несмотря на то что сам он был ревностным и, по всей видимости, искренним почитателем императрицы, хранившим благодарную память о благодеяниях, которые она оказала антихалкидонитам[587].
Первое свидетельство касается уже упомянутого Иоанна Ифеступольского, который на вопрос Феодоры о том, кто притесняет его, ответил: «А кто притесняет меня и приводит в беспокойство Церковь Божью, как не ты и твой муж?»[588]
Другой пример того, что не все антихалкидониты были склонны проводить различие между религиозной политикой Феодоры и ее супруга, предоставляет нам житие отшельника по имени Мар, которое также было составлено Иоанном Эфесским. О Маре сообщается, что он в 536 г., когда в Александрии разразился бунт, отправился в Константинополь с намерением выбранить царя и царицу за их церковную политику. Предоставленной ему аудиенцией он воспользовался для того, чтобы обругать царя и царицу словами, которые Иоанн Эфесский не отважился передать дословно: «Оскорбление и презрительное отношение, которое он выказал перед владыками мира, если бы оные были записаны, весьма большим, а отнюдь не малым было бы недоверие читателей к тому, что нечто подобное так просто может быть сказано не то что императорам, держателям всемирной власти, но даже людям презренным и ничтожным». Царственные супруги в свою очередь приняли эти упреки со смирением и не прибегая к насилию, сказав лишь: «Воистину сей человек — духовный философ!»[589]
Такое поведение ничуть не уменьшило уважение Феодоры к Мару: она лишь настояла на том, чтобы он поселился подле нее и беседовал с нею о делах духовных. Кроме того, ему сразу же была предложена огромная сумма денег — в размере одного кентинария. Он отказался от обоих предложений и удалился в горы близ Константинополя. Феодора была вынуждена вновь просить его перебраться к ней, обещая ему большие суммы денег на постройку монастыря. На это он ей ответил: «Ты не должна думать, что владеешь чем-то, в чем нуждается раб Божий, кроме веры, если только таковая есть в тебе»[590].
Здесь следует упомянуть, что император охотно предоставлял в распоряжение иерархов-антихалкидонитов значительные суммы денег в надежде завоевать их доверие. Так, например, царственные супруги[591] после завершения собеседования с монофиситскими епископами в начале 532 г. попытались вручить подарок Иоанну, епископу Телльскому. Он отклонил подарок Юстиниана и Феодоры, говоря, что они уже и сами отказались принять от него «истинный и духовный дар», т. е., по всей видимости, антихалкидонское учение. Отклонив подарок императорской четы, он предпочел и далее оплачивать свое пребывание в Константинополе из собственных средств, пока не получил наконец от императора разрешение покинуть столицу[592]. Показательно, что император и императрица общались с Иоанном Телльским отдельно от прочих епископов-антихалкидонитов, участвовавших в собеседовании. Отсюда можно заключить, что они хотели достичь с ним особого соглашения. Из поведения Иоанна Телльского видно, что он не делал никакого различия между позициями императора и императрицы: они в его глазах идентичны. В последующее время Феодора не выказывала ему своего благоволения: он вынужден был несколько лет скрываться в Персии, а затем в результате совместно проведенной акции византийских и персидских властей был задержан и препровожден в Антиохию, где в 538 г. умер, находясь под арестом[593].
В дальнейшем по ходу нашего изложения мы подробно остановимся и на других приведенных выше пунктах, касающихся деятельности Феодоры на церковно-политическом поприще, так как от оценки этих фактов непосредственно зависит оценка церковной политики самого Юстиниана. Однако нам представляется неудобным посвящать рассмотрению этих пунктов особую главу, связанную с Феодорой, поскольку такое рассмотрение каждый раз будет требовать привлечения и подробного изложения событий и фактов, которые лишь в малой степени имеют отношение к Феодоре. Впрочем, при изложении этих событий и фактов мы не преминем указать на роль в них Феодоры так, что в конце должен будет выявиться некий более цельный образ ее деятельности на поприще церковной политики.