К этой теме мы вернемся позднее, а именно в разделе, посвященном деятельности Иакова Барадея. Здесь ограничимся указанием на то, что перед своим «исчезновением» Анфим имел беседу с императорской четой, во время которой он сложил с себя знаки патриаршего достоинства[696]. Папа Агапит также свидетельствует, что низложение Анфима совместно санкционировали Юстиниан и Феодора[697]. Не обязательно лишь вежливость или этикет подвигли Агапита упомянуть императорскую чету вместо одного Юстиниана: его высказывание в данном случае можно рассматривать как указание на роль Феодоры в этом деле. Далее, это может служить доказательством того, что роль Феодоры не сводилась к однозначной поддержке севириан[698].
В конце апреля папа Агапит внезапно умер, низложив Анфима, анафематствовав Севира, Петра Апамейского и сирийского монаха Зору, который своей активной деятельностью производил волнения в Константинополе.
Через десять дней после смерти папы начался поместный Константинопольский Собор, который, в сущности, был созван лишь для того, чтобы придать папским решениям обязательный для Константинопольской Церкви характер[699]. По итогам этого Собора Юстиниан издал эдикт, придававший его решениям силу закона[700].
В этом эдикте от 6 августа 536 г. император подтверждал низложение и осуждение Севира, которое уже было произнесено над ним многими епископами и монахами[701]. Юстиниан запрещал ему пребывание в столице и в ее окрестностях, а также в любом другом крупном городе, предписывал ему тихое проживание в пустыни и отказ от всякой богословской деятельности[702].
Хотя Юстиниан и одобрил низложение Анфима, тем не менее он желал сохранить достижения своей прежней политики в качестве основы для дальнейших переговоров с антихалкидонитами. Это означало, что принятые раньше догматические постановления вновь должны были быть одобрены папой. С этой целью еще до Собора Юстиниан добился от Агапита подтверждения церковно-догматических постановлений, промульгированных в 533 г. и подтвержденных папой Иоанном в 534 г.[703] Одна из причин, почему Юстиниану потребовалось повторное подтверждение старых решений, по-видимому, заключалась в том, что санкция папы Иоанна была составлена в слишком общих выражениях, без упоминания основных пунктов императорского эдикта[704].
Однако прежде Юстиниан был вынужден представить папе собственное исповедание веры, содержавшее ясное изложение его позиции по отношению к учению о двух природах. В этом документе Юстиниан однозначно исповедовал свою приверженность учению о двух природах, как оно нашло свое выражение в «Томосе» папы Льва[705]. Это может служить указанием на то, что в это время, то есть в начале 536 г., учение о двух природах как раз обсуждалось с Севиром и что Севир, по всей видимости, проявил неуступчивость в вопросе признания «Томоса» папы Льва, а Агапит подозревал Юстиниана в том, что тот пошел в этом вопросе на уступку Севиру. Посредством послания Агапиту Юстиниан однозначно заверял о своей неизменной приверженности Халкидонскому Собору, которую папа считал возможным подвергнуть сомнению. Составление этого послания было также важно потому, что вопрос о двух природах во Христе в его халкидонской интерпретации в документах, составленных в 532–536 гг. с целью примирения с антихалкидонитами, намеренно был обойден. В качестве компромисса была предложена формула unus ex Trinitate passus est carne, которую сторонники Севира вполне принимали[706], а также частичное признание Халкидонского Собора, как Собора, осудившего ереси Нестория и Евтиха.
Учение о двух природах вкратце затрагивалось уже во время собеседования 532 г., однако тогда Юстиниан намеренно прекратил дискуссии на эту тему. Теперь же Севир, по-видимому, отказался от частичного признания Собора (что, в свою очередь, не способствовало ясному разбору вопроса о двух природах во Христе) и выдвинул свои возражения. Предположительно они были следующими: отвержение сочинений, принятых на Соборе, а также сочинений Феодора Мопсуестийского, впоследствии ставших известными как Три Главы, и отвержение «Томоса» папы Льва и его понимания учения о двух природах. Эти два пункта однозначно делали невозможным для Севира и, соответственно, для всех антихалкидонитов признание Собора.
Как следствие, перед Юстинианом и его сторонниками вставала фундаментальная задача — дать, наконец, богословское обоснование формуле папы Льва и примирить ее с богословием свт. Кирилла Александрийского, — задача, которая так и не была решена православными-халкидонитами за предшествующие восемьдесят с лишним лет со времени окончания Халкидонского Собора.
Глава VГоды после КонстантинопольскогоСобора 536 г. Переход к спору о Трех Главах
V.1. Спор о двух природах
Как уже было упомянуто, мы не знаем в точности, как проходили собеседования с Севиром и его приверженцами в Константинополе. Таким образом, мы вынуждены реконструировать их отчасти на основании косвенных указаний источников. В качестве материала для такой реконструкции может также служить дальнейший ход церковной политики Юстиниана, а точнее — способ решения им богословских проблем, вставших на повестку дня. Проблемы были следующие: во-первых, требовалось показать, что учение о двух природах в интерпретации, данной ему «Томосом» Льва, не противоречило христологии Кирилла Александрийского; во-вторых, Юстиниан изъявил готовность осудить Феодора Мопсуестийского и некоторые писания Ивы и Феодорита Кирского, упомянутые как православные в деяниях Халкидонского Собора, что представляло собой дальнейший шаг в направлении уточнения постановлений Собора.
Обе эти проблемы решались Юстинианом постепенно. К сожалению, у нас отсутствуют однозначные указания на то, что решение об осуждении Трех Глав было непосредственным результатом переговоров с Севиром. Упоминание о Трех Главах впервые встречается в источниках никак не ранее 542 г., в то время как богословское разрешение проблемы сопоставимости учений свт. Кирилла Александрийского и папы Льва I приходится на конец 30-х или, самое позднее, на начало 40-х гг.
Показательно, что Юстиниан, — какими бы ни были его источники и советники в богословских вопросах, — как и прежде, лично выступал с предложениями и разъяснениями различных новых решений богословских проблем[707]. Его задача, по-видимому, состояла в том, чтобы осуществить свой старый план — осуждение Трех Глав. Для этого оставалось устранить единственный камень преткновения, а именно «Томос» папы Льва. Тем не менее о каком-либо отвержении или осуждении «Томоса» даже не могло идти речи, поскольку это автоматически означало разрыв с Римом и, пожалуй, со всем Западом. Поэтому Юстиниан старался доказать, что различия между верой Кирилла и Льва, о которых говорили антихалкидониты, являются лишь мнимыми. Для заключения унии, впрочем, было бы достаточно, если бы антихалкидониты в дальнейшем всего лишь отказались от проклятий в адрес «Томоса»[708].
Новые богословские достижения императора с максимальной полнотой изложены в его сохранившемся послании к монахам монастыря Эннатон в Египте[709]. В самом его начале сообщается, что эти монахи присоединились к православной Церкви[710], хотя, к сожалению, какие бы то ни было детали этого достойного внимания события в письме не приводятся.
Излагая учение о Христе[711], император начинает ссылкой на авторитет свт. Кирилла Александрийского, используя его формулу, хотя и в несколько измененной форме[712]. Далее приводится еще одна, на этот раз дословная, цитата из Кирилла, которая была призвана доказать, что Кирилл также использовал предлог ἐν для описания отношения друг с другом двух природ во Христе[713]. Этот тезис развивается и подкрепляется цитатами из Священного Писания и творений Кирилла[714]. Тем самым иллюстрируется допустимость обоих выражений — ἐκ δυοῖν Кирилла и in duabus (ἐν δυοῖν) папы Льва[715].
Далее Юстиниан указывает на то, что еретики обыкновенно используют лишь одно сочинение Кирилла, оставляя при этом другие большей частью без внимания. Отсюда следует, что они основываются в своих построениях лишь на одном месте из его письма к Суккенсу, в котором встречается знаменитая формула «одна природа Бога Слова воплощенная», и полностью пренебрегают другими, упомянутыми Юстинианом выше в своем письме, творениями, в которых император видит однозначное указание на учение о двух природах[716].
Далее Юстиниан развивает свои аргументы против еретиков, которые разлагали Христа на две отдельные природы, а именно против Нестория и Павла Самосатского[717]. Для опровержения их мнений Юстиниан прибегает исключительно к писаниям Кирилла Александрийского.
Опровергнув учения Нестория и Павла Самосатского, Юстиниан переходит к другим доктринам, которые, наоборот, проповедовали одну природу во Христе, что в конечном итоге означало небрежение Его человеческой природой