[1079]. Вполне может быть, что Евтихий пал жертвой именно этих интриг, а не расхождения во мнениях с императором относительно афтартодокетического учения[1080]. Одно место из жития Евтихия, как кажется, оправдывает такое предположение. Там среди прочего сообщается, что противники патриарха, которые присутствовали как среди духовных, так и среди светских сановников, использовали спор об афтартодокетизме как предлог для того, чтобы добиться у Юстиниана низложения Евтихия. Таким образом, настоящей причиной его низложения должно было быть нечто другое[1081]. Далее Евстратий однозначно утверждает[1082], что инициатива низложения Евтихия исходила отнюдь не от Юстиниана, а от неких врагов патриарха. Они якобы составили некую грамоту и представили ее императору. Тем самым они подвигли императора к низложению Евтихия. О содержании грамоты Евстратий ничего не сообщает.
Другой источник, житие Симеона Малого, хотя и упоминает о низложении Евтихия, однако дает понять, что низложен он был при неясных обстоятельствах[1083]. Также и историк Церкви Евагрий не ставит его низложение в связь со спором вокруг афтартодокетизма[1084].
Наиболее пространное сообщение о ходе афтартодокетического спора содержит «Хроника» Михаила Сирийца[1085]. В ней речь идет о реакции на афтартодокетический эдикт Юстиниана, имевшей место в Сирии. При этом именно данное сообщение позволяет сделать наибольшее количество выводов касательно этого сюжета в целом.
Согласно «Хронике» Михаила Сирийца Юстиниан составил много сочинений по данной проблеме и разослал их повсюду: к патриархам и епископам. Первоначальная реакция в Константинополе и Александрии была, по всей видимости, отрицательной[1086]. Поскольку позиция этих кафедр в подробностях нам не известна, то мы вынуждены пользоваться лишь ответом антиохийского Собора, недвусмысленно выраженным в соборных постановлениях. Кроме того, этот ответ является единственным аутентичным документом, на который можно опереться при исследовании вопроса о проблеме афтартодокетизма в последний год правления Юстиниана.
Для наших целей важным является даже не столько содержание ответа антиохийцев, сколько реакция некоторых сирийских епископов на содержание императорского эдикта, которую Михаил Сириец вкратце описывает в своей хронике. Он говорит, что некоторые епископы были возмущены содержанием эдикта потому, что тот не содержал никакого ясного ответа на вызов афтартодокетизма[1087]. Другими словами, эдикт не содержал окончательного определения веры, скорее он был неким призывом к антиохийскому Собору разобраться с вопросом о тленности тела Христова[1088].
Именно потому, что восточные епископы не нашли в послании императора ясного определения термина «тленность», они почувствовали необходимость дать бой учению Юлиана Галикарнасского. Достойно внимания то, что при опровержении учения Юлиана они прибегали исключительно к аргументам из арсенала Севира Антиохийского — главного оппонента Юлиана[1089]. Отсюда можно заключить, что восточный Собор отнюдь не выступил против эдикта как такового, а попытался предотвратить возможность его интерпретации в юлианском смысле, предлагая православное толкование данного богословского вопроса. Это толкование идентично мнению по этому вопросу Севира Антиохийского и гласит, что понятие «нетленность» можно применять к телу Христову только в том случае, если речь не идет о его бессмертии или бесстрастности. «Нетленность» применительно к телу Христа прежде всего подразумевает непричастность греху, свободу от «тления греха»[1090].
Таким образом, реакция широких православных кругов на эдикт Юстиниана была предположительно потому отрицательной, что они не могли уразуметь, для чего император вообще поднимает теперь этот вопрос. Причины такого поведения императора были им непонятны и даже вызывали подозрение в том, что Юстиниан готов подтолкнуть Церковь к юлианистской ереси[1091]. Именно это и было, по всей видимости, причиной столь бурной реакции православных кругов на этот эдикт. Таким образом, по нашему мнению, сам эдикт был не чем иным, как призывом к епископам решить еще не до конца проработанную в Православии вероучительную проблему.
Издание этого эдикта еще потому встревожило православных, что Церковь после окончания Пятого Вселенского Собора уже более десяти лет наслаждалась покоем и сами православные научились ценить этот мир после столь долгих бурных лет Юстиниановой церковной политики.
Отрицательная реакция императора на ответ антиохийского Собора и его угрозы отдельным патриархам и епископам предстают в греческих источниках однозначно преувеличенными. Так, например, сообщается, что Юстиниан хотел низложить патриарха Антиохийского Анастасия за его позицию в вопросе афтартодокетизма. Тем не менее из текста Евагрия определенно вытекает, что Анастасий всего лишь вообразил себе такую перспективу: о реальных намерениях императора ничего не сообщается[1092]. Кроме того, имеется сообщение Михаила Сирийца, которое содержит сведения о реакции императора на ответ антиохийского Собора, которая отличалась от той, о которой говорит Евагрий[1093].
Касательно формы эдикта, в которую Юстиниан облек свое писание, можно заметить следущее: П. Ван ден Вен полагает, что следует отличать «хартию» (χάρτης), которую Юстиниан велел зачитать в присутствии Евтихия, и эдикт, впоследствии предложенный восточным и египетским епископам. Хартия, вероятно, появилась раньше и представляла собой некий набросок, в то время как эдикт должен был получить в случае его одобрения силу закона. При этом П. Ван ден Вен приводит еще одно место из жития Евтихия, в котором хартия обозначена как λόγος. В этой связи следует также отметить, что в «Хронике» Михаила Сирийца обозначение «эдикт» хотя и фигурирует как официальное название этого документа, однако же не является единственным обозначением, к нему прилагаемым: у Михаила равным образом встречаются «книга» и «трактат»[1094]. Поэтому, по всей видимости, не стоило бы столь строго придерживаться различия между двумя обозначениями («эдикт», с одной стороны, и χάρτης или λόγος — с другой), можно, скорее, предполагать, что речь шла об одном и том же документе.
Далее, следует учесть, что вероучительные эдикты Юстиниана вступали в силу не сразу после их публикации, а проходили долгую процедуру одобрения патриархами и епископами, пока наконец не оказывались в актах Соборов или правовых сборниках. Естественно, что большинство эдиктов одобрялось Церковью, поскольку их появление обыкновенно было плодом долгих совещаний и согласований. Тем не менее имелись и такие, как, например, первый эдикт о Трех Главах от 545 г., принятие которого было сопряжено с большими трудностями, так что император был вынужден отменить его и промульгировать в 551 г. переработанную версию[1095]. Потому и в случае с афтартодокетизмом не должно удивлять то, что еще не одобренное учение сразу могло явиться в форме эдикта[1096].
Появление этого эдикта, по нашему мнению, может иметь и другое объяснение. Вполне вероятно, что Юстиниан, намеренно допустив расплывчатое определение термина «нетленность» (ἀφθαρσία), хотел подвигнуть афтартодокетов к унии. Для этого он демонстрировал им, что и сам, в сущности, является приверженцем афтартодокетического учения, однако намеренно избегал сколько-нибудь точного толкования этого понятия[1097].
Афтартодокетический спор имеет еще один важный аспект. Следует особо подчеркнуть, что халкидониты и севириане в этом споре составили единый фронт против учения юлианистов. Какую бы позицию Юстиниан на самом деле не занимал в этом споре, ясно одно: сирийские халкидониты черпали свои аргументы против учения Юлиана Галикарнасского в богословском наследии Севира Антиохийского, которое теперь таким образом отчасти осваивалось халкидонским православием. В сущности, это было не чем иным, как молчаливой реабилитацией Севира Антиохийского, которая снимала анафему, наложенную на него в 536 г.[1098] Позиция по отношению к юлианизму становилась с тех пор одним из догматических пунктов, по которому между халкидонитами и севирианами имелось единство мнений[1099].
Заключение
Представленное выше изложение дает нам возможность с опорой на проведенный анализ источников сделать некоторые выводы о политике Юстиниана в отношении антихалкидонитов.
Политика императора завершает цикл церковно-политического и догматического развития, начатого эпохой христологических споров V в. Одновременно она закрывает целый ряд церковно-политических вызовов и угроз, порожденных смутной эпохой «большого V века», начавшейся применительно к истории Церкви в эпоху Константинопольского патриарха Иоанна Златоуста и завершившейся прекращением инициированной Римом «акакианской схизмы» на условиях папы Гормизда в 519 г.
На всем протяжении своего правления император Юстиниан Великий последовательно проводил политику в отношении кругов, не принимающих догматических постановлений Халкидонского Собора, содержащихся прежде всего в так называемом «Томосе» Римского папы Льва I. Для того чтобы воспротивиться совокупности брошенных единству Церкви и — опосредованно — единству Империи вызовов, Юстиниан был вынужден постепенно развязать весь клубок противоречий, порожденных церковно-политическими контроверсиями, последовательно приведшими к таким важнейшим церковно-политическим событиям, как Вселенский Собор в Эфесе 433 г., Разбойничий Собор 449 г., Вселенский Собор в Халкидоне 451 г. и раскол, произошедшмй между Константинополем и Римом при патриархе Акакии и папе Феликсе III. Фактически, решая всю совокупность накопившихся проблем, Юстиниан был вынужден преодолевать последствия неуемных и ничем не сдерживаемых амбиций римского папства, являвшегося либо инициатором, либо главнейшим кат