«После соединения мы не отделяем природы одну от другой и не рассекаем на двух Сынов единого и нераздельного, но говорим, что Сын — един» (Cyrillus. Epistula ad Succensum. I // ACO. I.1.6. P. 153.21–23).
Хотя он и указал, что после соединения нужно не разделять природы, а исповедовать их соединившимися во Христе, они, замалчивая это, сочиняют единую природу плоти и божества! А иже во святых отец говорит не так, как они воображают, что природа плоти и божества едина. Ведь назвав одну природу бестелесного Слова, не остановился он на этом, но прибавил «воплощенная», чтобы посредством этого слова представить нам другую природу, то есть человеческую. Естественно, не удовольствовавшись этим словом, но желая представить свою мысль яснее, он тут же прибавил и то, что они пропускают:
«Итак, вот что пришло на ум для созерцания только душевными очами: каким образом вочеловечился Единородный? Мы говорим, что природ две, Христос же, Сын и Господь, Бог Слово вочеловечившийся и воплотившийся — един» (Cyrillus. Epistula ad Succensum. I // ACO. I.1.6. P. 153.23–154.3).
Что яснее этого или какое еще остается для благомыслящих сомнение относительно исповедания во Христе двух природ, коль скоро [сам] отец нам это передал? Но те, стремясь во всем извращать правильное, добавляют к своим суесловиям еще и следующее: не следует, мол, исповедовать устами мысленное и созерцаемое очами души. Такового их злодеяния ничего нет нелепее, ибо, согласно их безумию, они не будут устами исповедовать даже Бога, ибо мы знаем Его только по мысли и только очами души. Ведь и сам отец сказал и изложил письменно то, что узрел очами души, ибо и мы не иначе знаем увиденное им, нежели из его слов и писаний. Если же, согласно глупости еретиков, не следует исповедовать [р. 11] созерцаемое одним умом, то как они будут исповедовать исключительность божества Господа нашего Иисуса Христа, если воплощение Его было явным, а божество — только умом созерцаемым? Если согласно божественному апостолу сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению (Рим. 10:10), то ясно, что созерцаемое умом исповедуется и устами, в согласии с чем говорит Григорий Богослов: «Движением дремлющих является мысль невысказанная. Ведь позорно и довольно неразумно здравым душой мелочиться в звуке и скрывать сокровище, как будто относясь с подозрением к другим. Как бы из страха не сделали вы священным язык!» (Oratio 43 // PG. T. 36. Col. 512).
Стало быть, поскольку это обстоит так, нужно всем людям, принимающим великое таинство благочестия великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, устами исповедовать две природы Христа: божественную и человеческую.
А во втором послании к Суккенсу иже во святых Кирилл, одновременно принимая в качестве православной его веру в воплощение и яснее показывая собственное мнение, сообщает следующее:
«В высшей степени правильно и весьма разумно твое совершенство ведет речь о спасительном страдании, утверждая, что не сам Единородный Сын Божий, — являющийся Богом и по сути, и по тому, как о Нем мыслят, — пострадал телесно в отношении своей природы, но что скорее пострадал Он в отношении своей персной природы. Ибо по необходимости сохраняется и то, и другое применительно к поистине единому Сыну: и бесстрастность по божеству и страдание по человечеству, ибо пострадала его плоть» (Cyrillus. Epistula ad Succensum. I // ACO. I.1.6. P. 161.4–8).
Итак, из сказанного ясно, что в одной ипостаси, то есть в одном лице Единородного Сына Божьего, Господа нашего Иисуса Христа, сохраняются две природы, то есть божественная и человеческая. Ведь он говорит: «Надлежит в едином поистине Сыне сохраниться им обеим». Добавленное «надлежит» несомненно разъясняет нам его знание догмата, а «они обе» является обозначением не одной природы, а двух. Ведь то, о чем учит тот же отец — что страдание Его не по божественной природе, а по персной, — кто будет настолько безумен, что воспримет как относящееся к одной природе? Стало быть, мы научены исповедовать, что одной и той же ипостаси Господа нашего Иисуса Христа принадлежат и страдание, и бесстрастность, но не одной и той же природе. Ведь невозможно тому, что противоположно друг другу, сойтись в одно применительно к одной и той же природе.
Но враги истины и те, кто противостоит догматам отцов, не различая этого, впадают еще в одну глупость. Говоря, что исповедующие Христа Богом и человеком и утверждающие, что Он, как человек, не единой природы, они должны были бы признавать во Христе не две природы, а три: одну — Слова, другую — души, а третью — тела. Говоря такое, новые изобретатели зла пусть сами скажут, соглашаясь с нами, что Христос состоит из двух природ, как они об этом мыслят. Что Он принял душу вне тела, или [что] тело без души? Они в любом случае оставят одну из глупостей. Если же, стараясь избегнуть этой нелепости, они станут говорить, что Господь принял и душу, и тело, то они окажутся попавшими в собственные тенета, будучи принуждены говорить, что Христос состоит из трех природ. Они не ведают, что слово «человек», применяемое без [уточнения] частностей, относится к общему обозначаемому, обозначая сущность или природу, и используется применительно ко многим ипостасям. Всякий же раз, когда к общему прилагаются частности, проявляется ипостась, так же, когда познается различие души и тела.
Говорить и то, и другое учит нас апостольское предание: божественный Павел, подробно рассуждая и желая [р. 12] обозначить душу и тело, упоминает внутреннего и внешнего человека (ср. 2 Кор. 4:16). А Иаков, обозначая общую сущность человечества, говорит: Всякое естество зверей и птиц, пресмыкающихся и морских животных укрощается и укрощено естеством человеческим (Иак. 3.7). Конечно же, имя «Христос» не является обозначением сущности, поскольку оно не применяется к общему обозначаемому, не говорится в отношении многих испостасей и, естественно, не исповедуется без особенностей.
Этому нас учит и иже во святых Кирилл в своих «Схолиях», говоря о вочеловечении:
«Имя “Христос” не имеет значения термина и не обозначает чьей-либо сущности, чем бы она ни была, как, конечно же, [это делают слова] “человек”, или “конь”, или “бык”» (ACO. I.15. P. 219.9).
Если же согласно богохульству еретиков имя «Христос» оказалось обозначением природы — как «человек», — то, следуя им, найдется много Христов, в отношении которых они говорят об общности природы Христа. Поскольку же это нечестиво и совершенно чуждо христианству (ведь един Господь Иисус Христос), то ясно, что «Христос» исповедуется применительно не к природе, но к лицу или ипостаси.
Рассмотрим и с другой стороны, какое различие имеет таинство домостроительства в сравнении с примером человека. Ведь человек состоит из души и тела, из которых оба тварны, а Господь наш Иисус Христос, сам будучи Богом и человеком, по божеству является предвечным и несотворенным, а по человечеству — тварным и во времени, отчего Он — тварный и нетварный, вневременной и во времени. В силу этого мы, исповедуя, что всё принадлежит одному и тому же, одно приписываем Его божественной, другое — человеческой природе.
Послушаем же иже во святых Прокла, учащего нас похожему в слове о Богородице. Говорит он следующее:
«Рождение чудесное, начало и не начало Рожденного: стало оно началом человечеству, божество же осталось безначальным» (Oratio 3 // PG. T. 65. Col. 705).
Итак, пусть не обманываются люди и не обманывают на примере человека, выдумывая, что Христос единой природы, ибо примеры не во всем подобны тому, чему в пример они берутся. Ведь если они окажутся во всем подобными, то станут они тем же самым, а не примерами. И иже во святых Кирилл не за чем-либо другим воспользовался примером человека, нежели ради того, чтобы извергнуть богохульство Павла и Нестория, отделяющих природы друг от друга, разнимающих их на два лица или ипостаси и посему говорящих о двух Сынах и двух Христах: выдумывающих одного Сына от Бога Отца, а другого от — Святой Девы и Богородицы Марии, из-за чего ее нельзя уже признать и Богородицей, а Рожденного ею следует называть простым человеком, удостоенным по преуспеянию сыновства в силу благодати, усвоения и отношения к природному Сыну.
Для демонстрации того, что так богохульствовали Павел и Несторий, мы приложили немногое из написанных ими нечестий, клеймя таким образом их безумство передо всеми христианами.
Итак, нечестивый Павел говорит в актах, [составленных] о нем:
«Сошлось Слово с рожденным от Давида, который есть Иисус Христос, рожденный от Духа Святого. Второго принесла дева посредством Духа Святого, Слово же [p. 13] породил Бог без Девы и без кого-либо, и никого не было кроме Бога: так возникло Слово».
И снова тот же нечестивый Павел говорит:
«Слово было больше Христа; Христос стал велик благодаря мудрости; достоинство мудрости да не уничтожим мы».
И снова говорит тот же еретик Павел:
«Ибо был Господь и в пророках, особенно же в Моисее, и во многих, особенно же во Христе как в храме. Ведь один — Иисус Христос, другой — Слово».
Затем вновь говорит нечестивый Несторий:
«Итак, нигде Божественное Писание не говорит, что Бог родился от Христородицы-Девы» (Exc. Ephes. III // ACO. I.1.2. P. 46.5–6).
И снова тот же человекопочитатель Несторий говорит:
«Встань, возьми Младенца и Матерь Его (Мф. 2:13). Не сказал он: встань, возьми Бога и матерь Его» (Exc. Ephes. III // ACO. I.1.2. P. 46.9–10).
И далее говорит тот же нечестивый Несторий:
«Одно — сосуществовать (συνεῖναι) с рожденным, а другое — рождаться, ибо родившееся в Ней есть от Духа Святаго (Мф. 1:20), то есть Дух Святой сотворил Того, Кто в ней. Стало быть, увидели отцы, как сведущие в Божественных Писаниях, что если вместо воплощенного мы поставим рожденного (ἀντὶ τοῦ σαρκωθέντα θῶμεν τὸν γεννηθέντα), то Бог Слово окажется сыном
Духа и имеющим двух отцов. Если же через одно ню, то Бог Слово окажется творением Духа» (Exc. Ephes. III // ACO. I.1.2. P. 46.15–20).