Император Юстиниан Великий и наследие Халкидонского Собора — страница 73 из 96

Ведь не сказали они, что Сын просто подобен Отцу, дабы не просто подобным Отцу, но и от Бога Богом истинным исповедовался [Он]. И написали они «единосущный», то есть настоящий и истинный Сын истинного и природного Отца. Но также не отчуждали они и Святой Дух от Сына, но скорее совместно прославили Его с Отцом и Сыном в единой Святой Троице посредством веры, в силу чего во Святой Троице единое божество.

А изложенная в Никее вера такова.

Мы верим во единого Бога Отца Вседержителя, творца всего видимого и невидимого. И в единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, рожденного от Отца Единородного, то есть от сущности Отца; Бога от Бога; Света от Света; Бога истинного от Бога истинного; рожденного, не сотворенного, единосущного Отцу, через Которого стало всё на небе и на земле; ради нас людей и ради нашего спасения сошедшего, и воплотившегося, и вочеловечившегося; пострадавшего и восставшего на третий день; и взошедшего на небеса; и грядущего судить живых и мертвых, и в Духа Святого. А говорящих, что некогда было, когда Его не было, и что прежде рождения Его не было, и что Он стал из несущего, [p. 23] или из другой ипостаси или сущности, утверждающих, что Сын Божий или изменчив, или переменен, — тех анафематствует Кафолическая и Апостольская Церковь».

Об этом письме, как мы сказали выше, свидетельствует Григорий Богослов, говоря следующее:

«Восстает другой царь, не бесстыдный лицом, согласно сказанному выше, не терзающий Израиль ни лукавыми делами, ни надсмотрщиками, но весьма благочестивый и кроткий, который, чтобы установить себе наилучшее основание царства и начать, как то следует, с законности, разрешает епископов от ссылки, — всех прочих и, прежде всего, того, кто был прежде всех в добродетели и претерпел войну в защиту благочестия, — ищет истину нашей веры, многими разорванную и разделенную на много мнений и партий, так чтобы, конечно, весь мир, если это возможно, пришел к единомыслию и единству посредством действия Духа, сам задумывая стать с наилучшей [партией] и ей вручить державу, а от нее воспринять весьма высоко и великолепно [знание] о величайшем. Тогда-то и явилась чистота сего мужа и утвержденность его в Христовой вере, ибо в то время все прочие, которые нашего разряда (ὅσοι τοῦ καθ' ἡμᾶς λόγου), были разделены натрое: было много тех, кто имел нездоровое [мнение] о Сыне, большинство же —

о Духе Святом. Когда быть менее нечестивым считалось за благочестие и лишь немногочисленные имели здравое мнение об обоих, он первый и единственной совсем с немногими дерзает исповедовать так ясно и откровенно в письменном виде единое божество и сущность Трех. И то, что прежде было даровано относительно Сына большому числу отцов, он относительно Духа Святого, вдохновленный, позднее принес царю в качестве поистине царского и великолепного дара, письменное благочестие против письменного новшества, чтобы опровергался царь царем, слово словом, а письмо письмом» (PG. T. 35. Col. 1121).

Итак, обличенные враги истины пусть прекратят наконец мыслить еретическое и клеветать на наших святых, либо же пусть открыто отрекутся от отцов и в качестве еретиков пусть привносят свое (παρεισφερέτωσαν τὰ οἰκεῖα). Ведь не следует закрывать глаза на то, что говорить об одной природе божества и человечества Христа выдумал Манихей (Μανιχαῖος), затем после него Аполлинарий, которому наследовали акефалы.

Ведь говорит Манихей в послании к Аддаю следующее:

«Галилеян, говорящих, что Христос имел две природы, мы подвергаем сильному осмеянию как не ведающих, что сущность света не смешивается с другой материей, но является несмешанной (ἀκραιφνής) и не может соединиться (ἑνωθῆναι) с другой сущностью, хотя и кажется с ней сочетавшейся (συνῆφθαι). Наименование же «Христос» является неверно употребляемым (καταχρηστικόν) именем, не являющимся обозначением ни вида, ни сущности. Высочайший свет явил себя принявшим сущность своих (τοῖς ἑαυτοῦ συνουσιωμένον), телом среди материальных тел, будучи сам всегда единой природой».

Того же нечестивого Манихея из послания к Скифиану:

«Сын же вечного света явил собственную сущность на горе, имея не две природы, но одну в видимом и невидимом».

Того же нечестивого Манихея из послания к Кундару Сарацину:

«Когда однажды иудеи возжелали побить Христа камнями и на деле осуществить дерзновение своего беззакония, Сын высочайшего света ясно явил собственную сущность: пройдя между ними, Он оставался невидим. Ведь нематериальная форма, вступив в связь (συσχηματισμένη) с видом плоти, была невидима и никоим образом не осязалась [p. 24] в силу того, что материя не имеет никакого общения с нематериальным. Ведь всё — единая природа, даже если она была видна в форме плоти».

Итак, поскольку Аполлинарий и Манихей отрицали истину двух природ во Христе, — Его божества и человечества, — то было доподлинно установлено, что те, кто справедливо унаследовал прозвание акефалов, мыслили согласно с указанными безбожными мужами несмотря на то, что они хитро отстраняются от их имен. То, что это обстоит так, стало ясным из того, что Диоскор и Тимофей Элур, которых акефалы величают отцами и учителями, следуют лукавым догматам Аполлинария и Манихея, мысля и публикуя противное святым отцам Афанасию и Кириллу. Это мы немедленно покажем в дальнейшем.

Диоскор в послании, направленном из Гангр в Александрию, говорит следующее:

«Если кровь Христова по природе принадлежит не Богу, а человеку, то чем она отличается от крови козлов, тельцов или праха телицы? Ведь и это земное и тленное, и кровь тех, кто по природе является человеком, — земная и тленная, но не дай Бог нам сказать, что кровь Христова единосущна одному из тех, кто по природе [является человеком]».

Итак, что может быть тяжелее этого богохульства Диоскора? Отвергая, что кровь Христова единосущна человеческой по природе, он уличается в том, что не исповедует плоть Господню единосущной нам и упраздняет человеческое спасение, называя тело единосущным божеству Слова!

Чтобы [показать, что] слова его противны божественным Писаниям и преданиям отцов, приведем мы [слова] пророка Осии, говорящего: Горе им! Плоть моя от них (ср. Ос. 8:12), — и иже во святых Афанасия, в послании к Эпиктету учащего следующему:

«Как же можете вы говорить, что тело единосущно божеству Слова? С этого удобно начать, чтобы, показав порочным это, и всё прочее показать таковым. Ведь в Писаниях этого не найти: там говорится, что Бог родился в человеческом теле. Также и отцы, собравшиеся в Никее, нашли, что не тело, но Сын единосущен Отцу, тело же признали от Марии, опять же согласно Писаниям».

И далее:

«Если Слово единосущно телу, имеющему природу от земли, а Слово, согласно исповеданию отцов, единосущно Отцу, то и сам Отец будет единосущен телу, из земли родившемуся (γενομένῳ). К чему они еще порицают ариан, называющих Сына тварью, сами говоря [при этом], что Отец единосущен творениям?»

А иже во святых Кирилл в послании к Акакию говорит следующее:

«Как же может Он мыслиться нами единосущным по человечеству, будучи рожден от Отца по природе, ниже мыслясь и называясь Богом и одновременно человеком?» (ACO. I.1.4. P. 25.11–13).

А в двенадцатом слове «Сокровища» тот же святой Кирилл говорит следующее:

«Если образ, который принял сущий в образе Божьем, единосущен нам, поскольку он от нас (ἐξ ἡμῶν), то Сын есть образ Божий, единосущный Тому, чьим образом Он является».

Это [мы приводим], чтобы доказать, что Диоскор говорил противное божественному Писанию и святым отцам Афанасию и Кириллу. Равно давайте покажем, что и Тимофей Элур мыслил согласно с Манихеем, но противно самим святым отцам Афанасию и Кириллу.

Ведь сам Тимофей говорит в восьмой главе третьей книги, написанной им в Херсоне (ἐν Χερσῶνι), следующее:

[p. 25] «Природа Христа — только божество, хотя Оно и воплотилось (εἰ xαὶ σεσάρκωται)».

Манихей пишет то же самое в послании к Кундару:

«Всё — единая природа, даже если она была видна в форме плоти».

На это мы говорим, что если согласно безумию (ἄνοιαν) Тимофея природа Христа — только божество, то Христос, стало быть, — и Отец, и Дух Святой, ибо едина природа у божества, то есть и у Отца, и у Сына, и у Духа Святого. Будет и страдание общим, согласно его безумству (μανίαν).

Впрочем, иже во святых Афанасий пишет в сочинении против Аполлинария то, посредством чего обличается богохульство Тимофея. Он говорит:

«“Христос” не говорится единообразно (μονοτρόπως), но в этом имени, которое едино, указывается значение обеих вещей (ἑκατέρων πραγμάτων): божества и человечества».

А иже во святых Кирилл говорит похожее дословно (εἰς τὸ ῥητόν) иже во святых Афанасию, утверждая, что Сын единосущен Отцу, и уча о следующем:

«Ведь что сделает он, в то время как Христос говорит: Душа Моя теперь возмутилась и скорбит (ср. Ин. 12:17; Мф. 26:38)? Неужто допустит, что печаль и возмущение произошли в природе Бога и объял ее страх смерти? Что же когда он увидит [Его] распинаемым? Допустит ли он, что и это претерпело божество Христа так же, как человек, или отвергнет как оскорбительное? Стало быть, пусть сохранится подобающее каждому времени и предмету».

И опять богохульник Тимофей, не довольствуясь своими прежними суесловиями, во втором из своих «Антирретиков» еще более явно обнаруживает свою болезнь. Ведь говорит он следующее:

«Ведь воплощение Бога Слова не имеет природного смысла (οὐ γὰρ φύσεως ἔχει λόγον), ибо Бог совершает домостроительство сверх природы (ὑπὲρ φύσιν) через общую нашу человеческую природу или сущность, благодаря чему Он называется единородным (ὁμογενής) и единосущным нам согласно смыслу (λόγον) домостроительства, то есть рождения от жены. Никогда пречистое и единородное нам тело Бога Слова не прозывалось (προσηγόρευται) ни природой, ни сущностью некоего обычного человека (κοινοῦ τινός ἀνθρώπου)».

Из сказанного ясно стало, что Тимофей отрицает, что воплощение Бога Слова имеет природный смысл. Если оно не имеет природного смысла, значит, он утверждает, что оно произошло только призрачно (xατὰ φαντασίαν). Ведь он говорит, что Бог родился из нашей общей человеческой природы или сущности, то есть от жены, и согласно только этому Он называется единоприродным (ὁμοφυᾶ), единородным и единосущным нам, поскольку был рожден от жены. Он говорит, что Господь нам единосущен, но при этом что сам Он не имеет по природе или по сущности ничего общего с людьми, добавляя, что «никогда пречистое и единородное нам тело Бога Слова не прозывалось ни природой, ни сущностью некоего обычного человека». Поскольку он отрицает, что тело Господа общается с нашей природой, становится совершенно ясным, что он воспользовался словом «единородный» только для обмана, ничего иного под ним не подразумевая, ниже то, что Он лишь призрачно родился человеком и по мнимости, а не по природе явился человеком (δοκήσει xαὶ οὐ φύσει ἐφάνη ἄνθρωπος).