Император Юстиниан Великий и наследие Халкидонского Собора — страница 89 из 96

Однако, хотя обличаемые всем этим правым учением отцов, они выдумывают для себя единую природу или сущность божества и плоти и переходят к дальнейшему, говоря, что не следует рассуждать о числе природ применительно ко Христу, поскольку число вносит разделение. Так вот: пусть знают они, что число, даже прилагаясь к различным лицам или ипостасям, подразумевает разделение самих предметов на [отдельные] части, как, например, применительно к двум или более человекам. Когда же [прилагается] к соединившимся вещам, то лишь на словах и в теории (λόγῳ μόνῳ xαὶ θεωρίᾳ), не подразумевая разделения самих предметов, как, например, применительно к единой ипостаси человека, состоящей из души и тела. Ведь и в этом случае усматриваются две природы: одна — души, а другая — тела, однако же из-за этого человек не разделяется на два, но признаем мы человека единым и его ипостась — единой.

Следовательно, и применительно к произошедшему в таинстве Христа соединению если соединившееся и признается различным, однако не реально (πραγματικῶς), а то, из чего составился Господь наш Иисус Христос, стоит не по отдельности друг от друга. И, конечно же, осознавая различие и желая его обозначить, принимаем мы число и говорим, что природ во Христе две, однако вследствие этого единый Христос не разделяется на двух Христов или двух Сынов.

Свидетелем нашим словам выступает иже во святых Григорий Богослов, который в первом слове к Клидонию пишет следующее:

«Если кто вводит двух Сынов, одного от Бога Отца, другого от матери, а не одного и того же, тот, пожалуй, не достигнет усыновления, обетованного истинно верующим (ср. Еф. 1:5). Ведь природ две — Бог и человек, так же как душа и тело; Сынов же и Богов — не два. И там же не два человека, хотя Павел и назвал так внутреннего человека и внешнего (ср. 2 Кор. 4:16)» (Exc. Ephes. XIX // ACO. I.1.2. P. 45. 24–28).

То есть, говоря вкратце, Спаситель состоит из одного и другого, пусть даже и не тождественно невидимое видимому и вневременное временному, но Сам Он — не один и другой, упаси Боже!

[p. 84] Вот таким образом ясно учит иже во святых Григорий: говорящий применительно ко Христову таинству о числе лиц обличается как нечестивец, а принимающий его в отношении природ, из которых составился единый Христос, исповедует правильно, обозначая таким образом различие сошедшихся природ, но никоим образом не производя разделения на части. Ведь при том, что одна природа есть [природа] души, а другая — тела, составляется при [их] сложении единый человек, а не два человека; так и во Христе хотя и усматриваются две природы (одна — божества, а другая — человечества), однако в силу этого не вводятся два Христа или два Сына. Так что те, кто отвергает указанным образом число природ во Христе, совершенно явно отрицают их различие, внося смешение в домостроительство. Если же они признают различие, то совершенно необходимо им говорить применительно к нему и о числе неслиянно сошедшихся в единую ипостась природ. Ведь если сохраняется различие, за ним следует и число.

В подкрепление сказанного нами воспользуемся свидетельством святых отцов, чтобы показать, что и они говорили о том, что применительно к таинству Христову термины (λόγοι) разделяются согласно различию природ (божества и человечества), из которых Он составился, и к нему прилагается число; однако и они не производили реального разделения природ на части — на две ипостаси, то есть лица.

Иже во святых Кирилл говорит в толковании на Левит следующее:

«Далее, ясно узри в этом таинство Спасителя нашего и очищение посредством святого крещения. Ведь Он приказывает взять двух птиц, живых и чистых, чтобы уразумел ты из этого [упоминания] пернатых небесного человека и одновременно Бога, разделяемого (διαιρούμενον), согласно подобающему каждому из них смыслу, на две природы (ибо Слово, иже от Отца просиявшее, было во плоти от женщины), но в прочем неделимого (οὐ μεριζόμενον): ведь Христос един из двух» (PG. T. 69. Col. 576).

И далее тот же святой Кирилл во втором послании к Суккенсу пишет следующее:

«Но не учли они, что то, что обыкновенно разделяется только в теории, не обязательно уклонится от других отдельно, целиком и особо в инаковость» (ACO I.1.6. P. 162.2–4).

Иже во святых Василий в четвертом слове против Евномия, толкуя выражение «Господь создал меня и прежде холмов рождает меня» (ср. Притчи 8:22,25), пишет следующее:

«Итак, следует принимать “родил” применительно к Богу Сыну, а “создал” применительно к Принявшему образ раба. Но во всех подобных [случаях] мы говорим не о двух — особо о Боге и особо о человеке, ибо Он был един, — но разумом рассуждаем о природе каждого» (PG. T. 29. Col. 704).

А иже во святых Григорий Богослов, научая нас во втором слове о Сыне, как надлежит разумом различать в Господе нашем Иисусе Христе природы, пишет следующее:

«Когда природы мысленно разделяются, разделяются вместе с ними и имена. Послушай слова Павла: “чтобы Бог Господа нашего Иисуса Христа, Отец славы…” (Еф. 1:17) — Христа Бог, а славы — Отец, ибо если и то,

и другое — едино, то не по природе, а по схождению (τῇ συνόδῳ)» (Oratio 30 // PG. T. 36. Col. 113).

И иже во святых Григорий, епископ Нисский, в четвертом слове против Евномия, научая нас тому же, пишет следующее:

«И чтобы никто не приписал чистой природе крестное [p. 86] страдание, по-иному и яснее исправляет он заблуждение, называя Его посредником между Богом и человеками, человеком и Богом, дабы в силу того, что об “одном” говорится “два”, мыслилось о каждом сообразное: о божественном — бесстрастность, а о человеческом — домостроительство по страданию. В то время как разум разделяет соединенное по человеколюбию, но различаемое словом, он, когда проповедует возвышенное и превосходящее всякое разумение, пользуется высочайшими из имен, называя все таковое Богом, Великим Богом и силой Божией, а когда описывает словами испытание страстей, взятое на себя [Словом] по необходимости ради немощи нашей, уже по-нашему (ἐκ τοῦ ἡμετέρου) нарекает и то, и другое, называя Его человеком, но не приобщая к прочей природе Того, кто обозначается этим словом, чтобы соблюсти благочестие по отношению и к тому, и к другому» (Contra Eunomium. III.4. P. 131.24–132.13. Jaeg.).

Теперь, когда это таким образом доказано на основании учения отцов, пусть прекратят те, кто делает число природ Христа предлогом для собственного заблуждения, отрицать и вытекающее отсюда различие, пытаясь ввести слияние. Разве не является необходимым число, которым отцы не пользовались ни для обозначения различия соединившихся в единую ипостась природ, ни для разделения их на части?

Итак, хотя уже всячески доказано, что нечестиво говорить об одной природе или сущности божества и плоти Христа, скажем мы еще следующее: хотя и говорим мы о единой ипостаси божества и человечества Христа, невозможно говорить о единой природе Христа, поскольку природа и ипостась не тождественны. Ведь все святые отцы единогласно учат нас, что одно — природа, или сущность, или образ (μορφήν), а другое — ипостась или лицо, причем природа, сущность и образ означают общее, а ипостась или лицо — частное.

Если же скажут некоторые, что, коль скоро применительно ко Христу сказано «единая сложная ипостась», следует говорить и о сложной природе, мы докажем, что и это чуждо благочестию. Ведь мы, говоря о единой природе или сущности божества, прославляем в нем три ипостаси и признаём в каждой ипостаси ту же природу или сущность, благочестиво утверждая, что из трех ипостасей сложилась одна ипостась — [ипостась] Слова, которая соединилась с плотью. Ведь никто никогда в Соборной Церкви не осмеливался говорить, что во Святой Троице есть как три ипостаси, так и три природы, так что можно говорить о том, что одна из трех природ соединилась с плотью (συντεθεῖσθαι πρὸς σάρκα). Только лишь Арий, дерзнув сказать о трех природах Святой Троицы, был осужден как богохульник.

Итак, поэтому, согласно здравому смыслу (κατὰ τὸν ὀρθὸν λόγον), мы говорим о соединении двух природ и об одной ипостаси, поскольку сын Божий по ипостаси был иным по отношению к Отцу и, будучи той же природы что и Отец, в собственной ипостаси сотворил себе плоть, одушевленную душой разумной и умопостигаемой (νοερᾷ); это означает, что Слово Божие соединилось с человеческой природой, а не с чьей-либо ипостасью или лицом. Стало быть, Слово Божие, даже воплотившись, является единой ипостасью, познаваемой в обеих природах — в божественной, в которой она существовала, согласно [высказыванию]: «будучи во образе Божием», и в человеческой, согласно [высказыванию]: «сделавшись подобным человекам» (ср. Фил. 2:5–7). И потому будет благочестивым говорить: «единая ипостась Бога Слова [p. 88] сложная», а не «природа сложная», поскольку, когда природа называется сама по себе и просто, без приложения к ней какого-либо особого лица, она означает нечто неопределенное и несуществующее (ἀόριστόν τι xαὶ ἀνυπόστατον), а неопределенное ни с чем не может сочетаться.

Если же и после таких доводов некто устремленный только к любостязанию попробует возражать, говоря, что, согласно данному определению природы, надлежит человеческой природе Христа также иметь собственную ипостась или лицо, то совершенно очевидно, что он подразумевает, что Слово соединилось с предсуществующим человеком и соединение стало относительным (σχετικὴν γεγενῆσθαι τὴν ἕνωσιν), ибо невозможно произойти соединению по ипостаси двух ипостасей или лиц. Так что говорящий такое, тщась уничижить (κενῶσαι) божественную способность (τὸ δυνατὸν τοῦ θεοῦ) словами человеческой мудрости, не ведает великого таинства благочестия, потому что сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению (Рим. 10:10).

Да и человеческая природа Христа никогда не называется сама по себе (ἁπλῶς), ибо не имела она собственной ипостаси или лица, обретя начало существования в ипостаси Слова. Потому-то мы исповедуем, что Сам Бог Слово непременно стал человеком, а не пришел к некоему человеку, и что рождество от Девы было у самого Бога Слова воплощенного, почему славная Приснодева Мария и является Богородицей. В силу этого мы и до воплощения Бога Слова, и после Его воплощения говорим о трех ипостасях Отца, Сына и Святого Духа, притом что Святая Троица не приняла прибавления четвертой ипостаси или лица.