Скоро мы уже запивали пирожки квасом. Кулёк пустел на глазах.
— Купите цветочки, молодые люди, — проскрежетал вдруг старческий голос.
Я поднял голову. Перед нами стояла старушка, замотанная в платки и шали. На голове — потрёпанная шляпка, на руках — рваные кружевные перчатки. Старушка держала букетики цветов, заботливо обернутые бумагой.
— Барышням своим подарите, — не услышав от нас грубости в ответ, торопливо продолжила она. — Барышни цветочки любят — глядишь, и вам любви перепадёт!
Я одаривать цветами точно никого не собирался. И отчего-то не сомневался, что Вова от букета тоже откажется. Но он вдруг, залившись краской, спросил:
— Почём отдаёшь?
— Пятак, — с готовностью откликнулась старушка.
Вова вздохнул. Огорченно помотал головой:
— Не… Дорого.
— За четыре копейки возьми, — предложила старушка. — А на семь копеек два отдам! Дешевле никак не могу, не серчайте. Хозяйка гневаться будет, ежели дешевле.
— Не, мать, — вздохнул Вова. — Всё равно дорого.
Старушка огорченно покачала головой. Пошла было дальше.
— Стойте, — окликнул я.
Догнал старушку. Вынул из кармана кошелёк и вытряхнул на ладонь всю мелочь, что там была.
— Вот. Держите.
Старушка уставилась на пригоршню так, словно я показывал невиданный фокус. Недоверчиво подняла глаза на меня. Пробормотала:
— Это, как же… Всё, что ли, забирать?
— Всё. — Я взял её за руку, высыпал монеты на сморщенную ладошку. Сжал в кулак узловатые пальцы. — Не потеряйте.
Старушка прижала руку к груди.
— Это сколько ж там?!
— Не знаю, — честно отозвался я. — Не считал. Букет-то отдадите?
— Выбирай, сынок! — спохватилась старушка. Неловко, одной рукой, попыталась показать товар лицом. — Вот этот возьми, самый нарядный! Али, может, ты все забрать хочешь?
— Хватит одного, — улыбнулся я. Взял протянутый букет. — Спасибо.
— Дай бог здоровья, сынок! — неслось мне вслед, пока шагал обратно к Вове. — Благослови Христос твоих родителей! И чтобы с барышней повезло непременно!
— Держи, — сказал я Вове, вернувшись на лавку. Протянул ему букет. — Просили передать, что с барышней тебе сегодня непременно повезёт.
— Не надо мне твоих подачек, ваше сиятельство, — насупился он.
— Да какие подачки? — удивился я. — Это я твой должник, ты меня от голодной смерти спас. А теперь мы в расчёте.
— Хитёр, — рассмеялся Вова.
Но цветы всё-таки взял.
— Девушку ждёшь? — спросил я. — Свидание?
Вова мотнул головой:
— Не. Это я… Это. — Он снова покраснел. Мотнул головой в сторону афишной тумбы.
Я посмотрел туда же. Сообразил:
— Актрисе?
— Ну. Я уж не первый раз глядеть-то иду. Видал, как им цветы дарят. Вот и подумал…
Я одобрительно покивал. Может, что-то с той актрисой у Вовы и впрямь выйдет. Вряд ли они тут сильно избалованы вниманием поклонников.
— Идём? — Я поднялся с лавки.
— А ты — тоже в театр, что ли? — удивился Вова.
— Ну да.
Вова фыркнул.
— Что опять не так? — нахмурился я.
— Да то, что театров в городе полно, один другого шикарнее. В некоторые, говорят, сам государь с семейством ходить не брезгует. А ты, цельный князь, в наше захолустье приволокся. Да ещё пирожки с квасом на лавке трескаешь.
Я развёл руками:
— Что поделать. Люблю разнообразие.
— Ага, так я тебе и поверил… Ладно, дело твоё. Нашему брату в господские дела соваться — себе дороже.
— И то верно, — усмехнулся я. — Так что, ты идёшь?
Вова не двигался с лавки. Мотнул головой:
— Не. Сейчас не пойду. Обожду, пока пройдут те, которые с билетами. После-то, как представление начнется, они билеты, что не распродали, подешевле отдавать начнут. Пускают, конечно, на самую галерку, и шипят, чтоб не шумели… Ну да это — ладно. Мы люди привычные.
— Но ты ведь так начало спектакля пропустишь?
— Да ну и что? Не больно много пропущу. А потом, в перерыве, у людей поспрошать можно, что там было.
— Идём со мной, экономист, — вздохнул я.
— Билет мне купишь? — ухмыльнулся Вова.
— Хуже. Бесплатно проведу.
— Да ла-адно? — не поверил он.
Я вместо ответа развернулся и пошёл в сторону театра.
Проблем на входе, как и ожидал, не возникло. Едва взглянув на карточку Нади, билетёр принялся кланяться, а для того, чтобы провести в театр Вову, хватило трёх слов: «Это со мной».
— Пожалуйте в ложу, ваше сиятельство, — засуетился вокруг меня тот же дядька, что и в прошлый раз — не успели мы войти в фойе. — Программки, пожалуйста, — всучил нам сложенные пополам листки дешёвой бумаги.
Я мельком глянул на название: «Легенда об Уленшпигеле». Как и в прошлый раз, эти слова мне ни о чём не говорили.
— Сиди тут, — приказал я Вове, когда дядька с поклонами проводил нас в ложу. — По театру не шляйся, вдруг обратно не пустят.
— А ты куда? — Он с интересом рассматривал обитые красным бархатом кресла, тяжёлые занавеси и бинокль на длинной ручке, отделанный перламутром.
— По делам. Скоро вернусь.
Я вышел.
Как попасть за кулисы, помнил ещё по прошлому разу. Поиски Нади тоже много времени не заняли. Сестра мне поначалу обрадовалась, но, рассмотрев выражение лица, присмирела.
Настороженно спросила:
— Костя. Что-то не так?
— Всё не так, — буркнул я. — Каким местом ты думаешь, когда вместо учёбы ходишь сюда?! Представляешь, что будет с дедом, если он узнает?
И я рассказал Наде о Юсупове. Она сначала обескураженно хлопала глазами, потом разревелась.
— Но, Костя! Я не могу бросить театр! Ты не представляешь, как много он для меня значит!
— Представляю, что если бы действительно многое значил, ты была бы осмотрительнее, — проворчал я.
— Но я и так очень осторожна, честное слово! Я меняю внешность, когда направляюсь сюда. Автомобиль Нины не беру, твой тоже. И Трофима отвезти не прошу, вызываю такси… Я ни разу не замечала, что за мной следят!
— Это не означает, что за тобой не следили.
— И что же теперь делать? — Надя разрыдалась окончательно.
Мне стало её жаль. А злость на Юсупова всколыхнулась с новой силой.
— Ладно, не реви. — Я привлёк сестру к себе. — Этот вопрос я решил. Юсупов будет молчать. Но, если я узнаю, что из-за театра ты прогуливаешь курсы…
— Ничего я не прогуливаю! — возмущенно вскинулась Надя. — Чем хочешь поклянусь! Да если бы я пропустила хоть один урок, об этом немедленно сообщили бы Нине! Я терплю все уроки. Даже латынь.
Она печально вздохнула. А я вспомнил, что с завтрашнего дня мне самому предстоит приступить к учёбе. И сочувствие к сестре окончательно перекрыло недавнее раздражение.
— Будь осторожнее, — попросил я. Поднялся. — Ладно, пойду. Тебе же, наверное, готовиться надо… Кого ты играешь?
— Неле, — горделиво сказала Надя. — Это очень сложная роль! Я так волнуюсь…
— Всё будет хорошо, — пообещал я. — Ты справишься, — и поспешил уйти.
Не сознаваться же сестре, что представления не имею, кто такая эта Неле.
Спектакль мне не понравился. Сначала по сцене бегали какие-то люди, изображая восстание. Другие люди делали вид, что обороняются. Все они вели себя настолько по-идиотски, что для прекращения «восстания» хватило бы единственного выстрела из детской хлопушки.
После победы обороняющихся кого-то из восставших собрались жечь на костре. Пока его привязывали к картонному столбу верёвкой толщиной с якорную цепь, к краю сцены подошёл главный герой — если я правильно понял, тот самый Уленшпигель. Он прочитал вдохновенный монолог о том, что не простит и не забудет. Рядом с Уленшпигелем стояла девушка. Рта она пока не открывала, но в этот раз для того, чтобы узнать сестру, мне хватило единственного взгляда.
— Видал? — шепнул мне на ухо Вова.
— Что? — не понял я.
— Да не «что», а «кого»! Вона, — и он указал на Надю.
Я поначалу опять не понял. И только заметив лежащий на широких перилах ложи букет, начал догадываться, в чём дело.
— Красотка, да? — Вова разглядывал Надю в бинокль. — А вблизи она ещё красивше! Я в прошлый раз, как они кланяться вышли, так с галёрки — бегом вниз, и к самой сцене пробился.
Случаи, когда я не нахожу, что сказать, можно пересчитать по пальцам одной руки. Сейчас был именно такой случай.
Первым позывом было схватить Вову за шиворот и вышвырнуть из ложи. Башкой вниз, в оркестровую яму. Не исключаю, что именно так я бы в итоге и поступил — по-прежнему не говоря ни слова. Но в этот момент на сцене вспыхнул костёр.
«Солдаты» подожгли того связанного горе-мятежника. И что-то, видимо, пошло не так. Потому что в следующую секунду раздались заполошные крики.
Кричали актёры, брызнувшие от «костра» прочь. Пламя мгновенно взметнулось до самого потолка. Огонь охватил декорации, на ком-то загорелась одежда.
Среди криков я распознал истошный визг Нади. И, не раздумывая, одним движением перемахнул ограждение ложи.
Падать было невысоко — метра три. От жёсткого приземления меня спасла родовая магия. Сидящих в партере зрителей спасло то, что я успел скорректировать полет и приземлился в проходе между рядами.
Взвыла пожарная сирена. Сцена пылала. Зрители отчаянно поломились к выходам.
— Надя! — гаркнул я. — Я здесь!
Выбросил вперёд руку с поднятым Щитом, оттеснил от сестры огонь.
Надя стояла у края сцены. Её горе-возлюбленный успел куда-то деться. А я вспомнил рассказ Нины о том, что Надя боится огня. В детстве недосмотрела нянька, Надя ухитрилась подобраться близко к затопленному камину, и на ней загорелось платье. Ожогов не осталось, целительство Нины справлялось и не с такими следами. А вот совладать с детским страхом не смогли ни тётушка, ни более серьёзные врачи. С тех пор Надя никогда не подходила близко к открытому огню.
Сейчас её охватила настоящая паника. Надя стояла у края сцены, над оркестровой ямой, и, зажмурившись, истошно визжала.
Крикнуть ей: «Прыгай вниз!»? Не услышит. Она не видит меня, вообще не соображает, что происходит… Оставалось одно.