Во время празднования Ништадтского мира в октябре 1721 года Петр был провозглашен «Великим», «Отцом Отечества», «императором Всероссийским». С тех пор считается, что Россия стала империей. Имперский титул русского властителя был признан другими странами не сразу (Турция признала Россию империей только в 1772 году), но уже при Петре I де-факто Россия вошла в круг ведущих стран Европы и как империя стала участвовать в разделе мира. Со времен Петра I официальный титул российского императора менялся, но все равно основу его даже к 1917 году составляли завоевания, сделанные Петром Великим и его предшественниками, с некоторыми «мелкими» добавлениями вроде Кавказа и Средней Азии:
Божиею поспешествующей милостию, Мы имярек, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Царь Грузинский; Государь Псковский и Великий князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Карельский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новогорода низовской земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея северные страны Повелитель; и Государь Иверские, Карталинские и Кабардинские земли и области Армянские; Черкасских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель; Государь Туркестанский; Наследник Норвежский; Герцог Шлезвиг-Голштинский, Сторнмарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая.
Провозглашение царя императором не просто отражало известные внешнеполитические устремления, свойственные всем империям, делившим мир на куски. Дело в том, что идеология самодержавия подверглась при Петре существенному подновлению в духе времени. Божественное происхождение царской власти было пополнено популярными тогда идеями «общественного договора», «естественного права». В идеологических документах и публицистике той поры говорится о некой «должности», «обязанности» государя перед народом. Так, в «Правде воли монаршей» 1722 года сказано:
Царей должность есть… содержание подданных своих в беспечалии и промышлять им всякое лучшее наставление к благочестию» или «Царского сана долженство… есть сохраняти, защищати, во всяком беспечалии содержати, наставляти же и исправляти подданных своих.
Царь Петр I принимает титул отца Отечества, Всероссийского императора и Великого. 1721 год.
Определение это вполне укладывалось в распространенную тогда же концепцию монарха как «Отца» подданных.
Естественно, что рассуждения об обязанностях монарха были чистой риторикой, облекались в нарочито туманную, юридически неопределенную форму, за которой, в сущности, не было никаких реальных обязательств и ответственности. Петр I, несмотря на его особую любовь к законотворчеству и регламентационную страсть, не стремился достаточно точно определить характер своей власти как власти первого императора и тем более обозначить свои обязанности. Точно так же не оговаривались и компетенции Сената в отношениях с верховной властью, а впоследствии (после смерти Петра I) и компетенции различных «Советов при особе государя». Право казнить и миловать по собственному усмотрению было и оставалось непререкаемой прерогативой государя, освященной Богом и традицией. В этом русские цари XVI—XVII и императоры XVIII веков были схожи: например, посредственная императрица Анна Иоанновна выражалась в одном из своих писем совершенно так же, как незаурядный Иван Грозный: «А кого хочу пожаловать – в том я вольна». В таком же духе высказывался и Петр Великий. В истории петровского самодержавия немало свидетельств, говорящих о безграничном самовластии одного человека. Вестернизация, поразительные нововведения в экономике, военном деле, быту, нравах, искусстве кардинально изменили Россию XVIII века. И только в двух сферах ничего не менялось: в крепостном праве и в праве самодержавия. Более того, перенесение и восприятие в России XVIII века передового по тем временам западного опыта, институтов и идей служило целям упрочения и крепостничества, и самодержавия. Представляется, что Петр, прекрасно знавший особенности государственного строя тех стран, опыт которых он высоко ценил, исходил из убеждения, что в России иной формы правления, кроме самодержавия, быть не должно. Поэтому в петровский период, ознаменовавшийся созданием нового государственного аппарата, и речи не заходило не только о каком-то представительстве сословных групп, но и о делегировании каким-то учреждениям власти самодержца.
Регалии императорской власти
Корона. Шапка Мономаха не была единственным парадным головным убором русских царей. В Алмазном фонде до сих пор хранятся Алмазная шапка царя Ивана V Алексеевича, есть и Алмазная шапка Петра I Алексеевича. Обе были сделаны в 1682 году, когда цари стали соправителями. Первая европейская корона в России была сделана в 1724 году при подготовке коронации императрицы Екатерины Алексеевны. На дуге этой короны был укреплен рубин, вывезенный из Китая, украшенный бриллиантовым крестом. Короной Екатерины I короновался и Петр II. Для Анны Иоанновны корону переделали, в ней стало 2605 драгоценных камней, но рубин и крест сохранили. Корона вновь была изменена в 1742 году, когда короновалась Елизавета Петровна. Для своей коронации в 1762 году Екатерина II заказала новую корону, а старая, по-видимому, была разобрана. Короной матери (после частичных переделок) венчался на царство Павел I. С этой короной прошли церемонию коронации все потомки Павла I, включая Николая II. Она благополучно дошла до наших дней и хранится в Алмазном фонде. Корону сделал ювелир Позье, в ней 58 больших и 3878 малых бриллиантов, 75 больших жемчужин и большой рубин.
Скипетр. В допетровской Руси его заменял посох – символ «пастыря человецев». Именно со своим страшным посохом людям запомнился Иван Грозный. Сохранилось несколько скипетров. Самым знаменитым считается скипетр Павла I в виде золотого, усыпанного драгоценными камнями жезла. На его верхушке закреплен бриллиант «Орлов». Скипетр держали в правой руке.
Держава – полый золотой шар, украшенный крестом, был символом владычества над миром. В России появился из Польши, в 1606 году с державой в левой руке короновался Лжедмитрий I. С эпохи Павла русские императоры держали в руке державу, украшенную яхонтами и бриллиантами.
Были и другие символы царской и имперской власти: Бармы – оплечья с драгоценной вышивкой, которые при Петре заменили европейской мантией, подбитой горностаями, Порфира, трон, Государственный щит, Государственный меч, Государственное Знамя, Большая, средняя и малая Государственные печати.
Меч, Знамя и Печать впервые появились при коронации Елизаветы Петровны. К символам также относятся: Государственный орел и Большой, Средний и Малый Государственные Гербы.
Активность новой империи
Одержанные в войне со шведами победы, присоединение обширных территорий в Восточной Прибалтике, в том числе тех, которые никогда не принадлежали России, сделали ее участником сложной внешнеполитической игры на Севере Европы с участием Англии, Голландии, Пруссии, Швеции и Дании. К концу петровского царствования Россия преобладала на Балтийском море. Заключенный в 1724 году союз со Швецией укрепил доминирующее положение России. На последнем этапе Северной войны она стала активно внедряться в Северную Германию, ввела войска в Мекленбург, продолжала долгую и успешную политическую игру с голштинским герцогом Карлом-Фридрихом (он позже станет мужем старшей дочери Петра, Анны).
Заглянем в источник
«Правда воли монаршей» – так назывался этот, пожалуй, самый важный для русской имперской государственности документ. Он был написан в 1721 году идеологом петровского самодержавия архиепископом Феофаном Прокоповичем, который стремился обосновать режим самодержавия различными аргументами: ссылками на примеры из мировой истории, на Священное Писание, нормы естественного права. В «Правде» дано и определение самодержавия как власти ничем и никем не ограниченной:
«…высочайшая власть (величество нарицаемая) есть которой деяния ничьей власти на подлежит». И дальше следует обоснование неограниченности самодержавия: если это «верховная, высочайшая и крайняя власть, то како может законам человеческим подлежати? аще бы (если бы. – Е. А.) подлежала, не была бы верховная. А когда и сами государи творят то, что гражданские уставы повелевают, творят по воле, а не по нужде, се же или образом своим поощряя подданных к доброхотному законнохранению или и утверждая законы, яко добрые и полезные…». Как мы видим, даже если государь исполняет закон, то совсем не по обязанности, а по своему желанию. Подданные государя должны вести себя иначе:
«Должен народ без прекословия и роптания вся от самодержца повелеваемое творити».
Вместе с «Уставом о престолонаследии» 1722 года, предоставлявшим государю право назначать своим наследником любого из своих подданных и, при необходимости, менять свою волю, «Правда воли монаршей» стала краеугольным камнем самодержавной формы правления. Обосновывая полное право императора назначать своего наследника, Феофан утверждает, что царь обладает абсолютным правом как отец своих подданных, и это право выше всех других отношений, в том числе родственных. Если, пишет Феофан, у государя был бы среди подданных отец по рождению, то он, государь, «будет уже отцу своему отец по высочайшей власти своей»…
Самостоятельная активность России на Балтике беспокоила государственных деятелей Англии, Пруссии и других европейских стран. Впрочем, Петр действовал в Европе осторожно, с оглядкой, не так, как на Востоке. Он мечтал о сказочных богатствах Индии, проявляя при этом не свойственный ему авантюризм и шапкозакидательство. В 1722 году он начал войну с Персией, видя в завоевании этой страны прелюдию к войне за Индию. Персидский поход 1722—1723 годов оказался трудным из-за тяжелого климата и плохой подготовки войск. Однако в результате военных действий Россия захватила восточное и южное побережья Каспийского моря и по заключенному в Петербурге в 1723 году мирному договору с Персией присоединила эти территории. В 1724 году была начата подготовка русской эскадры во главе с перешедшим на русскую службу шведским адмиралом Вильстером для завоевания Мадагаскара с целью использования его как перевалочной базы для морского похода в Индию. Только смерть прервала обширные и вряд ли реальные имперские планы Петра I.
Легенды и слухи
О внешнеполитическом завещании Петра потомкам
Активная, подчас агрессивная политика Петра Великого и его преемников вызывала недовольство других имперских правительств – Англии, Франции, Австрии, а потом и Германии, постоянно боровшихся за сферы влияния и колонии на всех континентах. Одним из показателей отношения к России стало так называемое «Завещание Петра Великого», получившее широкую огласку и повсеместное хождение с начала XIX века и до недавних пор. Оно всякий раз использовалось для доказательства особой агрессивности России. Науке неизвестны подлинники «Завещания», и историки относят его появление ко времени похода Наполеона на Россию в 1812 году. Другие считают, что «завещание» придумано французским авантюристом и трансвеститом середины XVIII века д'Эоном, который якобы «нашел» его в Петергофе во времена Елизаветы Петровны. Между тем, подобный документ не упоминается ни в бумагах Петра Великого, ни в документах его преемников. Перед нами несомненная фальшивка. Ее автор весьма талантливо мешает правду с ложью, ловко передергивая факты и нарочито глубокомысленно «предсказывая» будущее, которое, на самом деле, для него являлось прошлым. Но при этом выясняется, что автор не знает историю и поэтому допускает нелепости, «заставляя» Петра сочинять заведомые глупости и несуразности. И все же, какой бы грубой не была эта фальшивка, ее долгая жизнь объясняется тем, что Российская империя своей завоевательной, захватнической политикой в Европе и Азии в течение 200 лет невольно подтверждала многие «заключения» автора «Завещания Петра Великого».
Коллежская реформа. Идеи камерализма
Двадцать второго октября 1721 года на торжестве в Троицком соборе в Петербурге в ответ на поздравления своих подданных по поводу заключения мира со Швецией царь, ставший в тот день императором, произнес речь. В ней он «в кратких, но зело сильных словах» сказал присутствующим в соборе сенаторам, генералам, духовенству, что желанный мир достигнут только благодаря победе в войне. Победа же стала возможна благодаря реформам в военном деле. Теперь, когда воцарился мир, нужно много стараться, чтобы добиться успехов и в гражданской сфере.
В реальности же преобразования в системе управления начались давно, в разгар Северной войны. Тогда был образован Сенат, проведена Первая губернская реформа. Теперь, после Северной войны, наступил следующий этап государственной реформы. Вся система управления должна была измениться на тех же принципах регулярности, на которых была преобразована армия. В этом был смысл праздничной речи императора.
Еще задолго до окончания войны Петр I дал задание дипломатам и разведчикам собрать сведения о государственном устройстве других стран, и прежде всего Швеции. Делалось это неслучайно. Царь хотел знать, как устроены государства, добившиеся выдающихся достижений в военном деле. Шведская система управления была построена на новейших в то время принципах камерализма – науки об управлении. Камерализм предполагал устраивать государственное управление по функциональному принципу, то есть каждое учреждение должно было ведать своей особой сферой управления. Центральным звеном были финансовые учреждения, которые четко делились на органы, занятые сбором средств, органы, сосредоточивавшие эти средства и выдающие их на расходы, и, наконец, органы, которые вели независимый финансовый учет и контроль финансов. Во всех учреждениях действовали единые принципы формуляра различного рода документов, утвержденные правила «движения бумаг», их учета и оборота в недрах канцелярии.
Заглянем в источник
В 1717 году Петр I получил из Швеции сведения об устройстве центральных органов власти. Эти сведения были доставлены посланным им шпионом, немцем Генрихом Фиком, который явился в Стокгольм под видом человека, который хочет поступить на работу в одну из шведских коллегий и поэтому якобы хочет ознакомиться с их устройством. Когда сведения были собраны, Фик кружным путем переправил их в Россию, причем наиболее важные документы были подшиты в юбке его жены. Оба супруга сильно рисковали – сведения о государственном устройстве являлись государственной тайной. В случае разоблачения Фика неминуемо ждала бы смертная казнь, как вражеского агента. Но все обошлось благополучно. Доставленные в Россию бумаги были переведены. Петр I сразу же взялся за дело. Точнее, он приказал раздать переводы шведских регламентов заранее назначенным президентам коллегий с тем, чтобы они подбирали штаты для своих учреждений и организовывали их работу с учетом главного обстоятельства – различия шведских и русских законов и принципов управления. В указе 1718 года президентам коллегий говорилось:
«Всем коллегиям надлежит ныне на основании шведского устава сочинять во всех делах и порядках по пунктам, а которые пункты в шведском регламенте неудобны или с ситуациею сего государства несходны и оные ставить по своему разсуждению. И поставя об оных, докладывать (мне), так ли их быть».
Вид здания Двенадцати коллегий со стороны Невы.
Кроме того, в основе работы такого учреждения лежал принцип коллегиального обсуждения дел, четкой регламентации обязанностей и специализации труда каждого чиновника. Каждое учреждение должно было иметь документы, по которым оно работало – регламент и штат-список должностей с числом чиновников. Труд чиновников оплачивался денежным жалованием в строго установленном размере – окладе.
Введение в России этих принципов «регулярности» могло, по мысли Петра I, изменить крайне запутанную, неэффективную систему управления. Беря за основу шведские учреждения и сохраняя суть камерализма, Петр I внес в шведские образцы cущественные изменения.
Итак, государственная реформа началась в 1717 году, когда Петр I составил программу введения новых центральных учреждений – коллегий. В ней царь определил число, обязанности коллегий, назначил президентов. Поначалу было решено создать девять коллегий, потом их стало одиннадцать, потом десять.
При Петре I и после него количество коллегий не оставалось постоянным, но суть камеральной системы в коллегиях в целом сохранялась неизменной. Коллегии делились на несколько групп. В первую, ведавшую обороной и внешней политикой, входили Военная, Адмиралтейская коллегии и Коллегия иностранных дел. В особую группу выделялись финансовые коллегии – сердцевина камеральной системы. Одна – Камер-коллегия – собирала деньги со всей страны, вторая – Штатс-контор-коллегия – их хранила и выдавала на расходы, третья – Ревизион-коллегия – контролировала поступление и расходование государственных средств. В этом-то и состояла суть реформы. Ведь раньше приказы и канцелярии сами назначали, собирали налоги, сами же их и расходовали без всякого контроля. Теперь в систему финансов вводился единый порядок, напоминающий современный, когда есть Министерство финансов, Государственный банк и ревизионные финансовые учреждения.
Функциональный принцип лежал и в основе реформы судебной системы. Если раньше каждый приказ был не только органом управления, но и судебной инстанцией, а его начальник даже назывался судьей, то теперь появилась единая судебная инстанция – Юстиц-коллегия, которая ведала всеми судебными делами. Также от разных учреждений были отняты функции по управлению торговлей и промышленностью. Образовались Коммерц-коллегия (управлявшая торговлей) и Берг-мануфактур-коллегия. Вскоре последняя коллегия разделилась на Берг-коллегию, ведавшую горной и металлургической промышленностью, и Мануфактур-коллегию, занимавшуюся делами легкой промышленности. В 1720 году был создан Главный магистрат, который руководил городами и который также считался коллегий.
Обновленный Сенат
Реформе Сената Петр I уделял огромное внимание. Только «Должность Сената» – инструкцию, определявшую полномочия, структуру и делопроизводство учреждения, он переписывал шесть раз! Смысл идеи Петра I был предельно прост и вытекал из идеализации им коллегиального начала в управлении. Он намеревался создать своеобразную суперколлегию – коллегию коллегий. Сенаторами должны были стать президенты коллегий, которые сами бы составили в сенатском присутствии коллегию. По его мысли, такое устройство Сената гарантировало государство от всевозможных злоупотреблений, позволило заменять его, самодержца, у руля власти на время отсутствия. Высокое положение Сената не снимало с него ответственности, он был полностью подконтролен и подотчетен государю. Петр I отменил старую практику подчинения губерний Сенату. Теперь, после коллежской реформы, губернаторы должны были подчиняться коллегиям, то есть с децентрализацией военных времен было покончено. Новая схема государственного устройства выглядела таким образом: Сенат – коллегии – губернии – уезды. Сенат был высшим правительственным органом, облеченным доверием государя и одновременно сохранявшим за собой функцию высшего апелляционного судебного органа.
Заметки на полях
Гуляя вдоль здания Двенадцати коллегий, любознательный турист начинает считать, сколько же было коллегий? При создании коллегий число их менялось не раз. Они сливались, разъединялись, переводились в канцелярии (т. е. понижались в статусе), создавались новые. Но их разом никогда не было двенадцать, хотя знаменитое сооружение архитектора Доменико Трезини в Петербурге и называется «зданием Двенадцати коллегий». Дело в том, что первоначально, при планировании здания, кроме девяти утвержденных царем коллегий в нем предполагалось разместить еще Правительствующий Сенат, Священный Синод, а также должна была существовать общая Аудиенц-камера для приемов и торжественных действ. Таким образом, здание состояло из двенадцати частей, что и определило его название, известное всем.
План Петра I создать высший доверенный орган власти коллежского типа, состоящий из президентов коллегий, не удался. Довольно скоро оказалось, что президенты не были в состоянии заниматься и делами своих коллегий, и делами Сената. Поэтому в 1722 году царь был вынужден отказаться от своей идеи, хотя сам принцип коллегиальности при обсуждении дел в Сенате он сохранил. В существовании Сената Петр I видел тот смысл, что он должен был получать из местного и центрального аппарата дела спорные, требующие высшего арбитража, согласования между ведомствами и – это самое главное – дела, не имевшие для своего решения точной юридической нормы. И только если Сенат не мог решить дело, оно поступало на стол государя, высшего законодателя, главного судьи, верховного правителя. Так должны были сепарироваться государственные дела.
При этом Петр I не был настолько наивен, чтобы полагать, что вся государственная система продержится только на иерархичности структуры и принципе коллегиальности. Опыт научил царя не доверять своим чиновникам. Поэтому в систему коллегий и Сената он закладывал контрольную, независимую службу – генерал-прокуратуру. Залог ее успешной работы Петр I видел в строгой регламентации ее деятельности и в независимости от Сената. Генерал-прокурор являлся вершиной пирамиды прокуратуры: у него был заместитель – обер-прокурор, а также подчиненные ему прокуроры во всех коллегиях и судебных органах. Все компрометирующие государственных чиновников материалы через систему прокуратуры должны были, не останавливаясь на промежуточных звеньях, подниматься наверх. Генерал-прокурору также подчинялись официальные тайные доносчики – фискалы, сидевшие на всех уровнях управления, благодаря чему генерал-прокурор был в курсе тайных махинаций чиновников. Генерал-прокурор мог опротестовать и приостановить решение любого правительственного органа, включая и Сенат. Он же имел право непосредственного доклада Петру, что резко повышало значение самого института надзора.
Систему контроля за судопроизводством Петр придумал в 1722 году. Тогда он утвердил при Сенате должность генерал-рекетмейстера, который собирал как жалобы подданных на волокиту в разборе их дел, так и жалобы «в неправом решении», то есть в нарушении законов в Юстиц-коллегии. Жалобы на низшие суды не принимались: челобитчик должен был дойти до Юстиц-коллегии через все необходимые инстанции снизу вверх. Генерал-рекетмейстер также имел право доклада царю. Само собой разумеется, что созданные институты прокуратуры и рекетмейстера имели свои конторы и делопроизводство.
Павел Иванович Ягужинский.
Наконец, еще одним «уровнем» защиты государственных учреждений от должностных преступлений, наряду с прокуратурой и рекетмейстерством, стал институт фискальства, то есть состоящих на службе государства доносчиков. Он существовал с 1711 года, но лишь в 1723 году Петр перестроил весь институт государственных доносчиков, установив иерархию фискалитета: провинциал-фискалы, фискалы центральных учреждений и судов, обер-фискал и, наконец, генерал-фискал со своей Фискальской конторой и прямым подчинением генерал-прокурору.
Действующие лица
Генерал-прокурор Павел Ягужинский
Он родился в Польше в 1683 году в семье органиста, переехавшего в Москву и служившего в кирхе Немецкой слободы. Был взят в денщики Петром и со временем превратился в капитана гвардии, исполнителя многих поручений Петра I. Для этого у Ягужинского были все данные: аналитический ум, знание нескольких языков, красивая внешность, легкость в общении с людьми, умение в них разбираться, недюжинные организаторские способности. При этом Ягужинский – человек веселый, симпатичный, обаятельный – был своим в семье царя; не раз ему доверяли личные дела царя и Екатерины. А еще он всегда был истинной душой компании: галантный кавалер, остроумный рассказчик, неутомимый танцор, обаятельный собутыльник. Неслучайно в 1718 году Петр I сделал его маршалом учрежденных ассамблей. В 1718 году начинается и серьезная государственная карьера Ягужинского. Царь поручил ему следить за ходом начатой тогда государственной реформы. Наконец, в 1722 году Петр I назначил Ягужинского на невиданную ранее должность генерал-прокурора, главного контролера империи. За всю свою карьеру он ни разу не подвел государя, неизменно пользуясь царским доверием и став одним из влиятельнейших сановников Петра I. Сила его заключалась не в близости к царю (были люди, стоявшие к государю и поближе), а в том, что Ягужинский был честным и неподкупным человеком. Поэтому он казался опасной белой вороной в толпе высокопоставленных воров и воришек у трона. Недостатки Ягужинского были естественным продолжением несомненных достоинств Павла Ивановича. Он был человеком прямым, вспыльчивым и неуживчивым. часто (а к концу жизни – почти всегда) он, нетрезвый, громогласный и решительный, не выбирал выражений и никого не щадил. Это как раз нравилось Петру I, но страшно злило других «птенцов гнезда Петрова», которые могли похвастаться многим, но только не честностью и неподкупностью. Неудивительно, что как только Петр Великий умер, Меншиков и другие сановники, оказавшиеся у власти при Екатерине I, постарались задвинуть Ягужинского подальше, отправив его послом в Берлин.
В последние годы жизни Ягужинского штоф с водкой стал главным утешителем и товарищем бывшего генерал-прокурора, а характер его испортился окончательно. Он стал вздорен и неуживчив, часто скандалил при дворе, ввязываясь во все конфликты. И когда весной 1736 года Ягужинский умер, многие вздохнули с облегчением – уже никто публично не мог обозвать их ворами и ничтожествами.
Губернии, провинции, уезды
Завершением всей реформы исполнительно-судебной власти стало создание новой системы местных учреждений, введенных в ходе Второй областной реформы Петра I. Основой реформы стал проект Г. Фика, воспроизводивший устройство шведской областной администрации. Петр I, в свойственной ему манере, распорядился шведскую систему «спускать с русским обычаи, что может быть по старому и что переменить». Шведская система местного управления была трехчленной: приход (кирхшпиль) – дистрикт (херад) – земля (ланд). Петр взял только два последних звена шведской системы: дистрикт и землю (или, как ее называли в России, «провинцию»), причем провинция стала основной местной единицей. Все губернии были поделены сначала на 45, а потом на 50 провинций, во главе которых стояли провинциальные воеводы. Фактически это означало крушение губернской системы: власть губернатора отныне распространялась только на провинцию губернского города. Губернатор также ведал военными и судебно-апелляционными делами на территории губернии. Причина перемены очевидна: с введением мощной системы коллегий потребность в сильных региональных центрах исчезла. Местная система последовательно состыковывалась с центральным аппаратом. Сердцевину ее составляли финансовые органы: камерирская контора, ведавшая сборами налогов и пошлин, а также рентрея, в которой хранились деньги. Осуществление податной реформы 1718—1728 годов привело к тому, что дистрикты стали районами размещения армейских полков. Командир же полка получил огромную власть в самом нижнем звене управления, полностью подчинив себе земского комиссара из местных дворян, ответственного за сборы подушной подати с населения дистрикта.
После завершения реформы местного управления процесс бюрократизации пошел вширь и вглубь по стране. На месте примитивных уездов появилась целая «гроздь» учреждений: губерния, провинция, уезд, дистрикт. Произошла значительная дифференциация, специализация управления при соответствующем росте числа чиновников и служащих разного уровня. Петр последовательно проводил принципы камерализма и однообразия в местном управлении. Это достигалось единством внутреннего устройства, четкой соподчиненностью, идентичностью компетенций органов и должностей одного уровня на территории всей страны, подлинно военной регулярностью.
Бюрократическое государство
Известно, что Петр Великий придавал особое значение реформе государства. В нем он видел единственный и мощный рычаг, который позволит вытащить Россию из ненавистной ему «старины». В итоге в 1717—1725 годы Петр, привлекая западный, прежде всего шведский, опыт, провел грандиозную по масштабам перестройку. В результате он фактически создал новый государственный аппарат, отличавшийся от старого значительной целостностью, согласованностью отдельных элементов на всех уровнях. В систематизации, введении принципов камерализма и военной дисциплины заключались сильные черты преобразования государственной структуры. Однако выявившиеся довольно скоро недостатки резко понизили эффективность работы нового аппарата, а в ряде случаев привели к отмене важнейших элементов нового шведско-русского административного гибрида сразу же после смерти Петра Великого.
Следствием реформы было и создание аппарата, состоящего из многочисленных учреждений, наполненных несметным по тем временам количеством чиновников. Только в центральном аппарате после реформы их стало в два раза больше, чем в старом приказном аппарате! Резко возросло число канцелярских бумаг. Сохранившиеся данные о их движении в сравнительно небольшой Коммерц-коллегии показывают, что за один 1723 год коллегия получила из других учреждений 2725 документов, а сама отправила 1702 исходящих бумаги. Всего через коллегию, в которой работало 32 человека, прошло почти 4500 документов. Если считать, что есть прямая связь между числом служащих и количеством бумаг, то окажется, что весь коллежский аппарат за год пропускал через бумажный конвейер не менее 200 тыс. бумаг.
Бюрократизация управления – естественный процесс в истории всех цивилизованных государств, функционирующих на основе законов, приводимых в действие государственными служащими. И Петр, осуществляя свои реформы, шел обычным для Запада путем. Но в условиях России многим современникам петровских реформ казалось, что с введением коллегий и провинций, прокуроров и земских комиссаров начал действовать некий «вечный двигатель» бюрократии. Его сутью было не решение дел, а непрерывное движение бумаг. А изощренная бюрократичность и бездушие новорожденного монстра превосходили все, что раньше люди называли приказной «московской волокитой». Вся последующая история российской государственной власти показала: расчет Петра I на то, что недостатки старого аппарата будут сняты внедрением принципов камерализма, коллегиальности и военной дисциплины, оказались несостоятельны. Новая административная система не только восприняла все пороки старой, но и умножила их за счет бюрократизации.
Бюрократизм, неповоротливость государственной машины в решении дел серьезно беспокоили Петра уже в начальной стадии работы нового аппарата. Чтобы добиться необходимой эффективности, царь прибегал к привычным ему репрессивным и даже показательно жестоким мерам. Так, в 1721 году был устроен суд над сибирским губернатором, князем Матвеем Гагариным, уличенным в воровстве, а также в 1723 году над сенатором П. П. Шафировым и обер-прокурором Г. Г. Скорняковым-Писаревым, которые обвинялись в нарушении сенатской «Должности». Гагарин был казнен перед зданием коллегий и, как живой укор взяточникам, сидевшим в своих конторах, висел на цепях несколько месяцев. Шафиров и Писарев, лишенные чинов, были сосланы в ссылку. Кроме того, Петр I создал специальный Вышний суд, обязанный заниматься расследованием различных должностных преступлений, в которых были уличены многие сановники, в том числе первейший из них – А. Д. Меншиков.
Заметки на полях
Кроме вышеописанных были и более серьезные причины сбоев в работе нового аппарата. Работая с иностранными источниками, царь стремился приспособить иностранные институты к русской действительности, «спустить», по его терминологии, «с русским обычаем». А что же имелось в виду? Этот «обычай» складывался из нескольких компонентов. Во-первых, это самодержавие как неограниченная, не контролируемая никем верховная власть. Во-вторых, это отсутствие какого-либо, пусть даже формального сословно-представительного органа. В-третьих, это отсутствие самоуправления в городах и в сельской местности. Наконец, в-четвертых, это крепостное состояние почти половины населения страны. В соответствии с этими условиями и «спускали» шведскую систему управления. Но дело в том, что в Швеции того времени абсолютизм не имел таких прочных корней, как самодержавие в России, и просуществовал недолго – чуть больше ста лет (1611—1718). Власть абсолютистских королей никогда не становилась подобной власти московского царя-самодержца. Создание коллегиального управления на основе камерализма относится в Швеции к началу XVII века, когда сложилась система «херредагов» – периодических собраний глав дворянских фамилий, духовенства, выборных от горожан и крестьян как на местном, так и на общешведском уровне для решения общих вопросов.
Шведские коллегии появились как один из элементов разветвленного государственного устройства, в котором ключевую роль играл риксдаг – четырехсословный парламент, а также государственный совет – риксрод, ставший высшим коллегиальным органом управления и суда. Он состоял из знатнейшего дворянства и чиновников и замещал короля на время отсутствия его в стране. Коллегии были как бы приводными ремнями всей системы власти, основанной на сословно-представительном начале. На самом низшем уровне власть находилась в руках выборных магистратов городов и в кирхшпиле – приходе, управляемом кирхшпильфогтом, который работал вместе с пастором и выборными от крестьян. Королевская власть, несмотря на ее обширность, регулировалась специальным документом – «Формой правления» 1634 года, которую ни один король не мог нарушить, как и ликвидировать херредаги, риксдаг или риксрод. Одним словом, шведские коллегии действовали в единой, достаточно целостной и сбалансированной, утвержденной традициями и регламентами системе власти. Однако Петра I кроме коллегий совершенно не интересовали никакие другие части механизма власти Швеции. Когда 3 ноября 1718 года обсуждался вопрос о воспроизведении в России шведской системы местного управления, Сенат вынес решение, одобренное Петром: «Кирхшпильфохту и ис крестьян выборным при судах и у дел не быть для того, что всякие наряды и посылки бывают по указом из городов, а не от церквей, к тому ж и в уездех ис крестьянства умных людей нет».
Итак, естественно, что в «стране дураков» самым умным оказывается назначенный сверху чиновник. Росток бюрократического дерева, контролируемого в своем развитии на шведской почве выборными органами, был высажен на русскую почву, не имевшую, или, точнее сказать, давным-давно утратившую всякие черты самоуправления и элементы сословного представительства. Поэтому это дерево получило в России бурное, неконтролируемое развитие. В итоге Россией с петровских времен правила бюрократия, исходившая в своих действиях в первую очередь из собственных интересов.
К концу царствования Петра обстановка настолько накалилась, что Петр I, по некоторым данным, готовил серьезную чистку аппарата, коррумпированность которого достигла устрашающих размеров. Причины неэффективности работы новой системы управления были многосложны. России явно не хватало квалифицированных, опытных кадров, чтобы воплотить в жизнь камералистские институты. Система финансирования находилась в зачаточном состоянии и, не получая годами и без того скромного жалованья, чиновники «кормились от дел», а попросту воровали. Коллежское управление было делом новым, правильно распределить компетенции между коллегиями сразу не удалось, пришлось их реорганизовывать по ходу работы, что приводило к неразберихе и волоките. В законодательстве о работе аппарата было много прорех, и все титанические усилия Петра по созданию регламентов и инструкций кардинально дела не меняли. Но все же главным недостатком в работе коллегий, да и других новых учреждений, было то, что принцип коллегиальности, так любимый и лелеемый Петром I, в русских условиях оказался нежизнеспособен. Никакого равенства членов коллегий при обсуждении дел не было и в помине. Отдельные демократические процедуры или даже целые институты, вводимые в систему власти, построенной на недемократических принципах, с неизбежностью превращались в фикцию. Процедура тайного голосования, обставленная со всеми предосторожностями, не была главной в процессе принятия решений, ибо дело решалось в кулуарах еще до того, как чиновники шли голосовать.
«Поправление духовного чина»
Многие современники сомневались в православии и вообще вере русского царя. Нет сомнений, что Петр Великий был религиозен, верил в Бога, но он смотрел на мир с позиций рационализма. Сохранилась история о том, как однажды Петр смотрел в телескоп и был потрясен видом звездного неба. Оторвавшись от окуляра, он задумчиво произнес: «Бесконечен звездный мир, что свидетельствует о бесконечности Бога и его непознаваемости людьми. Светские науки далеко еще отстают от познания Творца и его творения». То же можно сказать и теперь, в эпоху космических полетов.
Как бы то ни было, но с церковью царь поступал подчас весьма круто. Тому были две главные причины. Во-первых, среди политических противников Петра было немало церковников, не хотевших, чтобы Петр из рода Нарышкиных сидел на троне, и поэтому встречавших все его реформы в штыки. Церковники были частью той «старины», которую ненавидел Петр. Отношение к ним видно из указа Петра 1698 года: певчим запрещалось появляться в Новодевичьем монастыре, где сидела соперница и сестра Петра царевна Софья. Кажется, что гневом дышит этот указ: «Певчих в монастырь не пускать, поют и тамошние старицы хорошо, лишь бы вера была, а не так, что в церкви поют “Спаси от бед”, а на паперти деньги на убийство дают».
Заметки на полях
Петр – единственный из русских царей, кто так резко выражался о монашестве: «Нынешнее житье монахов только вид есть и поношение от иных законов, немало и зла происходит, понеже большая часть – тунеядцы суть и понеже корень всему злу праздность, то сколько расколов и возмутителей произошло, всем ведомо есть… что же прибыль общества от сего – воистину токмо старая пословица: ни Богу ни людям, понеже большая часть бегут в монастыри от податей, а также от лености, дабы даром хлеб есть». что же стояло за этим? Его ненависть к «старине»? Модные протестантские идеи общей пользы и всеобщей службы и труда? Конечно, среди монахов было немало бездельников, но было же немало праведников и святых людей.
В этом-то и суть дела. Петр не принимал саму идею монашества. Ему была невыносима мысль, что в его государстве есть люди, независимые от него – светского правителя, люди, живущие с другими ценностями и идеалами. И он начал тотальное наступление на монашество. Монахам запрещалось писать запершись. Это понятно – из среды образованных монахов вышли все памфлеты против петровских начинаний. Затем был категорически запрещен прием в монахи нестарых мужчин, а потом вообще кого бы то ни было. Вместо новых послушников монастыри были обязаны брать отставных, покалеченных воинов. Проживи Петр еще несколько лет, он бы полностью уничтожил монашество в России.
В царствование Петра были проведены кардинальные, невиданные изменения в церковном устройстве. Патриаршество было отменено, учреждена Духовная коллегия, за работой которой наблюдал гвардейский офицер. Наступление на церковь началось по всем направлениям. Был создан Духовный регламент, регулировавший все действия церкви. Подданные были обязаны ходить в церковь, где их учитывали в специальных книгах. Они должны были исповедоваться у священника, а он, в свою очередь, был обязан, под страхом наказания, доносить на своих духовных детей, если в исповеди был состав государственного преступления. О святости тайны исповеди даже речи не шло! Священники клялись на Евангелии, что обещаются «о ущербе его величества интереса, вреде и убытку, как скоро о том уведаю, не только заблаговременно объявлю, но и всяки мерами отвращу…». Государство начало решительно превращать церковь в одну из своих контор. Этой конторе поручалось окормление подданных в указанном светской властью духе. Весьма выразителен анекдот, записанный токарем Петра Нартовым: «Государь, присутствуя в собрании с архиереями, приметив в некоторых из них усиленное желание к избранию патриарха, вынув одной рукою из кармана Духовный регламент и отдав им, грозно сказал: “Вы просите патриарха – вот вам духовный патриарх, а противо мыслящим сему (выдернув из ножен кортик и воткнув в стол) – вот вам булатный патриарх! Так и живите!”»
Действующие лица
Архиепископ Феодосий Яновский
Личность Феодосия, одного из сподвижников Петра, не представляет собой загадки. Выходец из Польши, воспитанник знаменитой Киево-Могилянской академии, он слыл чужаком в среде московского духовенства. Так было со многими учеными украинцами и поляками, без церковных знаний которых в России все-таки обойтись не могли. Но Феодосий прославился не ученостью, а тем, что в старину называли «пронырством» – подлым приспособленчеством, умением держать по ветру нос, извечной готовностью к предательству. Он выскочил наверх, затоптав своего благодетеля митрополита Новгородского Иова, в епархию которого входила Ижорская земля. Основав Александро-Невский монастырь, Феодосий фактически отделился от Новгородской епархии, а потом и сам занял Новгородскую кафедру, перенеся ее с берегов Волхова на берег Невы. Он был один из тех, кто стоял у истоков cинодального периода истории церкви, окончательно превратившего ее в идеологическую контору самодержавия. Его можно было видеть и на церемониях, и на попойках кощунственного для церкви Всепьянейшего собора. Он сопровождал Петра в заграничной поездке и особенно увивался возле царицы Екатерины. В церковной иерархии Феодосий вытеснил с первого места патриаршего местоблюстителя Стефана Яворского, став первым человеком в образованном Петром в 1720 году Священном синоде. Он беспрекословно исполнял волю Петра, внося немыслимые для православных перемены в обряды русской церкви. Феодосий был настоящий инквизитор; неумолимо и жестоко преследовал он всех противников официальной церкви, в особенности старообрядцев, на которых охотились как на диких зверей. Но как только умер Петр, Феодосий публично обрушился на все, что сделал в России его повелитель. Это не было озарение или покаяние. Феодосию показалось, что ему уже нет преград и ограничений. Он стал отважно пинать мертвого льва. В этом проявилась его неистовая, злобная натура. В присутствии своих коллег по Синоду он, не стесняясь, поносил Петра, называя его страшным грешником, тираном и распутником. К тому же он не проявил должного уважения к новой императрице Екатерине I, считая ее слабой и недостойной правительницей. Весной 1725 года его арестовали и сослали в холмогорский Корельский монастырь. Когда в июне 1726 года его привезли в этот монастырь, тут он и понял, что погиб безвозвратно, и стал просить прощения. Но было уже поздно: дело Феодосия становилось все толще и толще – подходили все новые запоздавшие с доносами и разоблачениями коллеги Феодосия, вскрылись дела о хищении им денег и о множестве других грехов. Феодосия лишили архиерейской и иерейской мантий. Он превратился в простого монаха старца Федоса, которого «запечатали», т. е. замуровали в келье под церковью. Там он и умер без покаяния и доброго человеческого слова.
Царская власть и церковь в России никогда не прекращали борьбы со старообрядцами, оставшимися верными заветам дедов и проклинавшими «никониан», «опоганивших истинную христианскую веру». Сожжение 17 августа 1681 года в Пустозерске знаменитого протопопа Аввакума не означало и победы официальной церкви над старообрядцами. Видя бесполезность и опасность прежних открытых дискуссий с никонианами, старообрядцы начали уходить в глухие места, строить там скиты, которые становились центрами сопротивления официальной церкви и царской власти.
В далеких скитах заработали скриптории – книжные мастерские, где писцы копировали старинные церковные книги, размножали тайные послания уважаемых в старообрядческой среде старцев. Эти послания расходились по всей стране, воодушевляя сторонников двоеперстия и шестиконечного креста.
Непросто складывались отношения старообрядцев с властью при Петре Великом. С каждым годом эта власть, издавая суровые полицейские указы, делала их жизнь все опаснее и сложнее. В полицейском государстве Петра места старообрядцам предусмотрено не оставалось. Серией законов они были поставлены вне общества и права, фактически признаны преступниками. Пожалуй, самым выразительным стал многократно подтверждаемый указ о необходимости ношения раскольниками (так официально назывались старообрядцы) специальной одежды. Ее главной отличительной чертой был красно-желтый козырь – лоскут, который раскольники должны были пришивать на спине.
Отныне каждый верноподданный мог следить за поведением «меченного» таким образом раскольника в толпе и доносить о всяком его нарушении властям, за что получал награду. Женам раскольников предписывалось носить специальный головной убор – «шапку с рогами». За попытку снять установленное указами платье или переодеться в красный кафтан, на фоне которого козырь был не виден, раскольников жестоко преследовали. Указами 1720 и 1724 годов всем раскольникам было предписано немедленно, под угрозой смерти, сдать властям старопечатные и рукописные дореформенные книги.
Реформа налогообложения – введение подушной подати – особенно обострила отношения власти и старообрядцев. Их (как мужчин, так и женщин) переписывали и клали в двойной подушный оклад. Но не двойной оклад более всего пугал сторонников старой веры. Они были готовы платить двойной оклад, как и особый налог на бороды, – откупиться от антихристовой власти деньгами так просто! Старообрядцы прекрасно поняли полицейское значение подушной переписи, которая создавала для них ловушку, из которой не было выхода. К тому же перепись душ воспринималась в свете приближающегося, по их мнению, конца света, когда Антихрист пытается заполучить точные сведения о числе душ истинных христиан.
Когда был принят закон 1722 года о нарушении священником тайны исповеди во имя разоблачения врагов государства, всякие пути возвращения старообрядцев в лоно Русской православной церкви окончательно закрылись. Более грубого вмешательства светской власти в духовный мир человека трудно и придумать.
И принять новый порядок старообрядцы не могли. Много волнений в среде старообрядцев вызвал указ Петра от 5 февраля 1722 года о престолонаследии, согласно которому император получал право назначить себе в наследники любого человека. При этом имя наследника в указе не стояло. Это-то более всего и смущало старообрядцев. «Да человека ли? – вопрошали старообрядцы. – Не Антихриста ли?» Ведь только его имя вслух не произносилось верующими. Поэтому, как только власти потребовали всенародной присяги в верности указу о безымянном наследнике, старообрядцы по всей стране решительно отказались подчиняться властям. В мае 1722 года от присяги отказался целый город в Сибири – Тара. Влияние старообрядцев в нем было особенно велико.
Не следует забывать, что у русского народа в то время отсутствовало размежевание на старообрядцев и «верных сынов матери-церкви». Пропаганда смелых, талантливых проповедников – духовных детей и последователей гениального протопопа Аввакума – сильно влияла на сознание паствы официальной церкви. Кроме жестокости, доносительства и подчинения капризам светской власти она ничего не могла противопоставить ярким посланиям старообрядческих старцев, беспощадно клеймивших «богомерзкую» власть «царя-табашника» и его иноземных министров. Именно поэтому старообрядцы пользовались всенародным уважением, получали помощь, имели повсюду тысячи своих сторонников.
Так было и в Таре. Осенью 1722 года из Тобольска в Тару был отправлен карательный отряд, создана специальная розыскная канцелярия, которая схватила сотни жителей Тары. Начались невиданные еще по масштабам репрессии против старообрядцев. К розыскам и кровавым пыткам были привлечены тысячи людей, началась ловля старообрядцев как диких зверей по всей Западной Сибири. Оказалось, что Сибирь-матушка, дававшая на своих просторах пристанище всем обиженным и гонимым властями, уже не может спасти свободного человека от жестокой власти грубого солдата и подь ячего. Сибирское население было напугано страшными вестями из Тары, где как бы начали сбываться жуткие предсказания старцев о приходе Антихриста. Людей можно понять – ведь сведения о массовых казнях подтверждаются документами. Известно, что за три-четыре года Тарского сыска повешено, колесовано, четвертовано, посажено на кол не меньше тысячи (!) тарских жителей и округи – простых крестьян, казаков, посадских. Крестьяне, причастные и непричастные к расколу, бросая отвоеванную у тайги землю, построенные деревни и заимки, бежали куда глаза глядят – подальше от ужаса перед надвигающимися муками.
По всей Сибири запылали страшные гари – самосожжения старообрядцев, видевших спасение только в огне, в гибели. Гари, как правило, начинались с длительных переговоров прибывшего военного отряда с обитателями старообрядческих скитов. Командир отряда, получивший жесткие инструкции о переписи и положении в двойной оклад старообрядцев, аресте их лидеров, стремился поначалу уговорить раскольников подчиниться мирно царским указам. Старцы отвечали мягко, но решительно: «Ото всея братии ответ: тово ради мы не пишемся в нынешни времена, боимся Ереси… того ради мы дани не даем в нынешни времена, что у вас годы и времена променены. А у нас люди беспомошни: старой да малой, слепой да хромой. А мы живем Бога ради, хмель не берем и не промышляем, и мы… седим в запоре и не смеем никуда выехать. Аще вы нас погоните, и мы живы в руки вам не дадимся: береста и смолье, и дрова, и солома, и пороху с пуд приготовано. И вы творите, что вам повелено».
Положение прибывшего начальника было очень сложным. Ведь исполнить царский указ без жертв невозможно: раскольники упорны, их скиты имели прочные двери, узкие окна, через которые раскольники отстреливались от солдат. Изнутри все помещение было обложено горючим материалом. Сидевшие там мужчины, женщины, дети, старики, доведенные непрерывной заупокойной службой и песнопениями до исступления, только и ждали наступления «антихристова воинства», чтобы поджечь скит и уйти от преследователей на небо. Тарский розыск ожесточил старообрядцев, гари запылали одна за другой. В лесах за рекой Пыжмой сгорело в одной гари 145 беглых крестьян из тюменских и ишимских деревень, а ранее – еще 400 человек. Но самой страшной гарью XVIII века стала Елунская гарь в Томском уезде. Как и большинство других гарей, ее спровоцировало прибытие воинской команды для поимки «зачинщиков и возмутителей». Еще многие десятилетия память о Тарском сыске жила в сознании народа, а волна самосожжений, которая прокатилась по Уралу и Сибири, стала ответом на усилия власти подчинить старообрядцев.
Введение подушной подати
К концу Северной войны стало ясно, что налоговую систему, унаследованную Петром от предков, нужно также срочно менять, как раньше приказы и канцелярии. Как же собирались налоги и отправлялись многочисленные повинности – рекрутские, подводные и другие? С 1678 по 1724 год существовало подворное обложение. Это означало, что единицей обложения крестьян и горожан был «двор». Иначе говоря, переписчики объезжали деревни и города и переписывали не собственно людей, а число дворов, в которых они жили. Так, по каждому населенному пункту или земельному владению (вотчине или поместью), а потом – по уезду образовывалось так называемое «дворовое число», которое и лежало в основе всех податных расчетов. Например, нужно было собрать определенную сумму денег А. Ее делили на число дворов Б по всей стране. В итоге получалось число В. Это и был налог с каждого учтенного при переписи двора, подворный налог.
За годы Северной войны налоги и повинности росли непрерывно и в конце царствования Петра стали для крестьян очень тяжелыми. Множество плательщиков бросали свои хозяйства, дворы и бежали на Дон, за границу, в другие владения. Стала образовываться «убыль дворов». Провести учет пустых, «убылых дворов» было технически очень сложно. Поэтому новые налоги по-прежнему рассчитывались по указанному выше принципу В = А: Б. Иначе говоря, еще большая податная тяжесть ложилась на оставшиеся «жилые дворы».
В 1710 году власти все же провели новую подворную перепись, но ожидаемого результата – роста «дворового числа» в сравнении с предыдущей переписью 1678 года – не произошло. Наоборот, оно сократилось на 20%! В 1715 году было решено провести еще одну перепись. И опять неудача – «дворовое число» не превысило прежней величины. Примечательно, что до Петра I и его чиновников стали доходить сведения о том, что «дворовая убыль» вызвана не только бегством или высокой смертностью крестьян, но и их упорным нежеланием нести тяжелые повинности. Это было видно уже по тому, что число дворов не увеличивалось, а населенность двора между тем росла. Это означало, что крестьянские семьи не делились, как прежде, и молодые крестьяне не строили собственных дворов, а жили во дворе родителей. И все это делалось для того, чтобы не платить налогов.
В качестве радикальной меры Петр I решил изменить принцип налогообложения и единицей обложения сделать не «двор», а «душу мужского пола». Важно, что Петр I решил провести реформу налогообложения одновременно с реформой содержания армии. Огромная по тем временам 200-тысячная армия вернулась после войны в страну, и ее нужно было где-то разместить, на какие-то деньги содержать. И здесь Петр I опять же прибег к шведскому опыту. С давних пор шведские солдаты жили в тех местностях, где их полки получали деньги на содержание. Это было удобно – деньги от плательщиков поступали прямо в кассы приписанных к ним полков. Петр I решил воспроизвести эту систему.
Двадцать шестого ноября 1718 года был издан указ о проведении в стране подушной переписи. Все помещики и старосты подавали реестры, или, как тогда говорили, «сказки», с указанием числа мужчин, живущих в каждой деревне, селе, вотчине. За 1719 год сказки, в основном, были собраны. Но властям стали известны многочисленные факты жульничества: переписи избежал каждый третий плательщик. Тогда решили собрать специальные военные команды и провести проверку, или, как тогда говорили, «ревизию», числа душ мужского пола.
Проверка населения оказалась делом сложным, и работа ревизоров затянулась до 1724 года. Перед ними возникало много проблем. Ведь им предстояло проехать через каждую деревню, проверить сказки по этой деревне, внести в них исправления, выявить, поймать и отослать на прежние места жительства всех беглых, определить, что делать с разными категориями населения, которые раньше податей не платили, и т. д.
В итоге к 1724 году стало известно о 5 млн 656 тыс. душ мужского пола. К этому времени уже были сделаны расчеты содержания армии. По проекту 1720 года расходы на кавалериста составляли 40 рублей, а на пехотинца – 28,5 рублей; в целом же расходы на всю армию достигали 4 млн рублей. Сумма налога на одну душу определялась путем деления 4 млн рублей на 5,6 млн душ. Получилось, что подушный налог составил 74 копейки. Так начала свою долгую (длившуюся свыше 150 лет) историю подушная система. Она была удобна для властей – сразу же были отменены десятки налогов, податей, меньше стало проблем со сборами и пересылкой налогов в центр. Полки разместились в тех дистриктах, откуда они получали деньги. Полковые офицеры, вместе с выбранными из местных дворян земскими комиссарами, собирали подушину прямо в полковую кассу. В целом подушная подать не была тяжелее подворной, но она все равно оказалась весьма болезненной для плательщиков. Им, как и раньше, приходилось платить за умерших, бежавших, больных. Ведь следующая проверка сказок – ревизия – после 1724 года была организована лишь в 1742 году! Солдаты стали селиться в деревнях, что доставляло больше хлопот для крестьян. Кроме того, с введением подушной подати контроль государства за подданными усилился. Все ведь должны быть записаны в сказки, крестьянину стало трудно выйти на заработки. Об уходе на новое место жительства или работы не приходилось и говорить, так как до следующей ревизии было запрещено покидать те места, где крестьяне записывались в сказки. Податная реформа Петра I – введение подушной подати – имела колоссальное воздействие не только на финансы, но и на социальную структуру населения.
«Произведение всероссийского народа». Дворянство
Когда в 1721 году в торжественный день празднования Ништадтского мира Сенат «поднес» Петру I несколько титулов («Великий», «император», «Отец Отечества»), государь не ломался, как это подчас бывает заведено у тиранов, а с благодарностью принял эти титулы, ибо по праву считал, что заслужил. Особо интересен в этом смысле римский по происхождению титул «Отца Отечества». Действительно, Петр I относился к своим подданным как к детям, подчас неразумным, даже ленивым, и много делал для их образования. Но истинно и то, что он с помощью реформ создал заново российское общество, придал ему иную, чем прежде, структуру, образ жизни и мышления на многие десятилетия вперед.
Важнейшим результатом реформ стало образование нового сословия дворянства. То дворянство, которое мы знаем по русской классической литературе XIX века, появилось именно благодаря Петру I. До него понятие «дворянин» относилось к довольно низкой служилой прослойке – «дворяне московские», «дворяне городовые». Выше них по лестнице чинов стояли жильцы, стольники, бояре, элита того времени. Они были горды своим происхождением, «отечеством», славными предками, кои были в родстве с Рюриковичами. Петр I разрушил старую систему чинов и ввел новую, непривычную. В этой системе главным было не происхождение, а личная, персональная выслуга перед царем и Отечеством. Теперь все служилые люди независимо от происхождения становились «российскими дворянами» или, как тогда на польский манер говорили, «российским шляхетством».
Петр утвердил принцип, по которому по-настоящему привилегированным членом общества – дворянином – ты являешься только тогда, когда служишь. Указом 1712 года он установил старшинство офицера перед неслужащим дворянином: «Сказать всему шляхетству, чтоб каждый дворянин во всяких случаях, какой бы фамилии не был, почесть и первое место давал каждому офицеру и службу почитал. А ежели не почтит шляхтич офицера, положить штраф треть его жалования». После такого указа любой прапорщик может встать впереди любого знатного бездельника, штафирки. Петр воспринимал себя не только Отцом нации, но прежде всего учителем, мастером, который учеников, подмастерьев учит делу, а у непослушных спины «полирует» дубиной. В одном из посланий жене Екатерине он писал, что садовники его не сообщают ему о ходе дел в Летнем саду. Скажи им, пишет Петр, вот приеду, привезу им в подарок «по кафтану стеганому». Какие «стеганые кафтаны» склонный к мрачному юмору Петр привозил своим непослушным подданным, все знали! Первая заповедь для русского дворянства была «Учиться! Учиться! Учиться!», а кто не хотел – берегись! В истории России уникален указ 20 января 1714 года. Согласно ему молодому дворянину, не постигшему первоначальных знаний, запрещено жениться: «Послать во все губернии по нескольку человек из школ математических, чтоб учить дворянских детей цифири, геометрии и положить штраф такой, что не вольно будет жениться, пока сего выучится». Правда, почти сразу возник вопрос, что делать с дураками, которые знаний постигнуть не могут, а жениться хотят. По указу Петра людям слабоумным, больным, признанным негодными к службе, запрещалось жениться, а слабоумных девиц запрещали выдавать замуж. Были определены так называемые «урочные годы» – испытательный срок для «дураков», взятых на службу. Если они его выдерживали, то женитьба им разрешалась.
Императорским указом 1724 года Петр запретил таким дуракам жениться. Тогда же на Руси появились первые «пенсионеры», отправленные учиться за границу на казенный счет. Для остававшихся в России дворян единственным путем стать офицером была служба в солдатах гвардии. Иначе говоря, им предстояло пройти путь самого Петра.
Понеже многие производят сродников своих в офицеры из молодых, которые с фундамента солдатского дела не знают, ибо не служили в низких чинах, а которые и служили только для вида по нескольку недель или месяцев, того ради… впредь сказать указ, чтоб из дворянских пород в офицеры не писать, которые не служили солдатами в гвардии. Шляхетству российскому иной способ не остается в офицеры происходить, кроме что служить в гвардии.
Петр знал, о чем он говорил. Не начавший служить снизу службы знать не будет. Как-то раз царю донесли, что матросов с какого-то корабля во множестве ловят на кражах. Царь распорядился провести строгую ревизию доходов офицеров корабля, ибо считал, что «ноги матросского воровства из злоупотреблений начальства растут».
Уже поэтому как-то неудобно называть петровское дворянство господствующим классом. Учись, служи всю жизнь, да все с ограничениями, под угрозой наказаний. А состарился дворянин на службе, прискакал на деревяшке на смотр, врачи освидетельствуют, что глух, слеп, из ушей черви ползут (и такое бывало), – все равно служи где полегче: в воеводах, комендантах. А не послушаешься, скроешься в деревне – соседи про то донесут в «Стукалов приказ» (так называлась тайная полиция, куда «стучат»), государь имения лишит, да на каторгу в Петербург пошлет!
Государева служба была тяжела, от нее стонали дворяне, они негодовали на государя. Когда в 1725 году Петр умер, против одного полковника было начато следственное дело. Его сосед позвал на похороны государя, а тот и ответил: «А что мне там делать, я в деревню отпущен, двадцать лет там не был, не пойду!». Но были и другие дворяне. Один из них, бедный дворянин Иван Неплюев, выучившийся на моряка, так понравился своим разумением царю, что тот направил его российским посланником в Стамбул, и Неплюев прекрасно справлялся со своими обязанностями. Он вспоминал, как царь его напутствовал словами: «Не кланяйся, братец, я вам от Бога приставник, а должность моя – смотреть того, чтоб недостойному места не дать, а у достойного не отнять: буде хорош будешь – не мне, а более себе и отечеству добро сделаешь, а буде худ – так я тебе истец, ибо Бог от меня за всех вас требует, чтобы злому и глупому не дать вред делать. Служи верой и правдой. Бог, а по нему и я не оставлю тебя».
Заглянем в источник
Все виды службы – военной, придворной, гражданской – были сведены Петром в знаменитой Табели о рангах, обойти которую дворянин не мог, а был обязан служить, поднимаясь с одной ступеньки (чина) на другую. И здесь тоже, по мысли Петра, выслуга била породу. Когда Военная коллегия запросила императора:
«Как считать знатное шляхетство: по дворовому ли числу (от ста крестьянских дворов и выше) или по Табели о рангах до которого класса», Петр ответил: «Знатное дворянство по годности считать… Никому никакого ранга не позволяем, пока они нам и отечеству никаких услуг не покажут и за оные характеры (т. е. оценки. – Е. А.) не получат».
Петр предусмотрел, чтобы дворяне не рассчитывали отсидеться от службы в своих имениях, надеясь на наследство. В 1714 году был принят закон о единонаследии. Все виды земельной собственности признавались единой недвижимой собственностью, которую наследовал только один, старший сын, а остальные, как написал в указе Петр, «не будут праздны, ибо принуждены будут хлеба своего искать службою, учением, торгами и прочим. И то все, что оные сделают вновь для своего пропитания, государственная польза есть».
После этого можно понять чувства Неплюева, который, узнав о смерти Петра, писал, что несколько дней плакал, ибо «сей монарх Отечество наше привел в сравнение с прочими, научил узнавать нас, что и мы люди, одним словом, на что в России ни взгляни, все его началом имеет… а мне собственно, сверх вышеписанного, был государь и отец милосердный».
Как бы то ни было, XVIII век не оказался безвозвратно потерян для любезного многим дела свободы. Замкнутый круг деспотизма и свободы все-таки кое-кто пытался разорвать. Так случилось, что «рабовладельческое дворянство» при Петре не только было глухо застегнуто в служилые мундиры, лишено права жениться (пока не выучится), не могло по своей воле передавать в наследство имения, но и приобрело ряд навыков и принципов, присущих европейскому дворянству. Несмотря на всеобщую «азиатчину», понятия дворянской чести, благородного поведения дворянина становились достоянием даже не самых высоколобых дворян, а вполне заурядных, которые были готовы, защищая свое имя и честь, встать со шпагой в «дуельную позитуру».
Государь дал могучий толчок развитию дворянского самосознания («И мы люди!»), росту самоуважения, привил понятия достоинства, высокие представления о служении России, истине (что не всегда совпадало!). Российское дворянство стало «закваской» многих благодатных для России явлений, а уж культуру без дворянства в России представить невозможно. Посмотрим дворянские списки того времени: почти каждая фамилия позже, уже через 50—70 лет, дала блестящего потомка: Аксаков, Алябьев, Анненков, Апухтин, Арцыбашев, Балакирев… Через несколько страниц: Мусоргский, Милюков, Скрябин, Сомов, Столыпин, Суворов, Писемский, Полонский, Потемкин, Пушкин… И так до конца: Чаадаев, Чаплыгин, Чебышев, Яблочков, Языков, Якушкин… И все эти люди – потомки петровских недорослей. Эти недоросли стали дедами и прадедами знаменитых писателей, композиторов, полководцев, реформаторов, государственных деятелей – словом, соли Русской земли. Им и их потомкам Россия во многом обязана свободой и зарождением ныне элементов гражданского общества.
Заметки на полях
Постоянно помня, что Петр I был сыном и внуком русских самодержцев, нельзя не отметить сознательного уничтожения царем-реформатором многих тех начал Московской Руси, тех принципов «старины», которые (при естественном разложении старого московского порядка) могли способствовать складыванию гражданского общества в России. О чем идет речь? Во-первых, мы видим, как петровская эпоха уничтожила юридическое понятие «вольный человек». Под широко распространенным юридическим понятием «вольные и гулящие люди» допетровская эпоха понимала категорию лично свободных людей, пополнявшуюся из вышедших на волю холопов, детей служилых и тяглых крестьян и т. д. Из их среды вербовались служилые, новые холопы. Массы таких вольных людей составляли главный резерв свободной рабочей силы – основы основ капитализма. Тысячи «вольных» и «гулящих» обслуживали водные пути, работали на первых частных мануфактурах.
Петровская эпоха покончила с этими свободными людьми. Уже Палата об уложении 1700 года записала, что необходимо отменить 20-ю статью Соборного Уложения 1649 года о приеме в житье к помещику «вольных людей». Там было прямо сказано: «Сию статью оставить… для того, что… вольных, опричь церковников, никого нет». В ходе дальнейших реформ Петр I провел учет и церковников.
Часть из них попала в штаты церквей, а остальные были отданы местным помещикам. А затем петровское законодательство вообще отказывалось признавать «вольных и гулящих». Они автоматически приравнивались к беглым, т. е. преступникам, и преследовались в соответствии с законами о беглых. Одним из следствий такой политики стало превращение русской промышленности в крепостническую. Она опиралась только на труд крепостных крестьян владельцев заводов и приписных крестьян.
Со сходных позиций Петр I подходил и к понятиям политической свободы. Взяв за основу западноевропейский государственный опыт (Швеции, Дании, Франции), он полностью изъял из копируемых в России учреждений все составляющие их суть органы выборного представительства с самого верха (парламент) до самого низа, т. е. до системы местного управления (выше упоминалась резолюция о введении шведского кирхшпиля: «В уездах из крестьянства умных людей нет»).
Важно заметить, что Петр четко представлял, что опыт самой демократичной страны того времени – Англии – абсолютно непригоден для России. В известном рассказе Андрея Нартова вполне в духе Петра записана концепция политической свободы, как ее понимал русский самодержец: «Говорят чужестранцы, что я повелеваю рабами, как невольниками. Я повелеваю подданными, повинующимися моим указам. Сии законы содержат в себе добро, а не вред государству. Аглинская вольность здесь не у места, как к стенке горох. Надлежит знать народ, как оным управлять… Полезное слушать я рад и от последнего подданного; руки, ноги, язык не скованы. Доступ до меня свободен – лишь бы не отягощали меня только бездельством… Тот свободен, кто не творит зла и послушен добру».
Такое понимание русской свободы закрепилось в сознании людей. В послепетровское время оно находило выражение в забавных резолюциях императрицы Анны Иоанновны: «Из Сибири его свободить, а жить ему в деревнях своих свободно, без выезда». Есть и другая формула русской свободы, записанная в документах: «человек вольный с указным пашпортом». Вот так которое столетие мы и жили: свободные без выезда или вольные с указным паспортом.
В целом можно сказать, что петровская эпоха резко сузила возможности иного, т. е. несамодержавного, некрепостнического, неполицейского развития России. Из многих вариантов движения в будущее благодаря петровскому «прогрессу через насилие» у России остался только один путь, по которому она шла до сих пор. Ясно, что в конце XVII века «ветер истории» дул в направлении реформ западного типа. Наверняка они были бы осуществлены, но не были бы такие жестокие, поспешные и бескомпромиссные. Известны слова В. О. Ключевского о том, что Петр «надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку, народное просвещение как необходимое условие общественной самодеятельности, хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства – это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времени Петра два века и доселе неразрешенная».
Русское купечество и промышленность
Во все, что делал Петр, он вкладывал всю душу, весь свой темперамент. И не все получалось у него хорошо, или вообще не все получалось. На Западе царь был восхищен видом городов, благоустроенностью, четкой организацией городского управления. И вернувшись в Россию, он занялся реформой городов, решил, как писал, «собрать рассыпанную храмину всероссийского купечества». А она действительно рассыпалась. Налоги во время войны на горожан были такими огромными, что они побежали из городов в деревню, многие укрывались в монастырских землях и т. п. Для начала Петр запретил передвижение купцов: «А купецким людям всем объявить, чтоб им без указу, собою, з города на город для житья не переходить и домов своих не оставлять». Купечество, как один человек, зароптало – как же так, как можно коммерцию вести, никуда не переезжая? Пришлось отказаться от мысли ограничить передвижение коммерсантов.
И все же Петр хотел храмину эту перестроить заново. Он решил ввести на Руси западные магистраты, гильдии и цехи. Однажды утром 16 января 1721 года горожане проснулись и узнали, что все они зачислены в гильдии и цехи. Это напоминает анекдот о том, что развести английскую лужайку просто – поливай четыреста лет, и все. Так и здесь – действия Петра были примитивны: если на Западе купеческие гильдии, ремесленные цехи возникали в течение столетий, то в России они были учреждены указом. Это привело к формализму, злоупотреблениям, неразберихе. Местное начальство, выполняя волю царя, начало записывать в гильдии и цехи не только купцов и ремесленников, а всех подряд. В ремесленные цеха были включены люди, о которых говорили, что профессия у них – «черная работа». По-нашему говоря, это были чернорабочие, неквалифицированные кадры. Зато в России разом были введены магистраты, цехи и гильдии.
Вообще, Петр был щедрым покровителем русского предпринимательства. Он не жалел денег, материалов, предоставлял льготы каждому, кто хотел начать свое дело. Как-то раз он приехал в Архангельск, к братьям Бажениным, которые основали верфь и стали строить корабли. Довольный их работой, верфью, государь поднялся с братьями на колокольню. И оглядывая невообразимые просторы северных лесов, царь сказал Бажениным, что жалует им все земли, что видны с колокольни, как раньше говорили – «земли ваши от этого берега до тех пор, куда топор и коса ходят».
При Петре Великом Россия пережила бурный экономический подъем: основывались новые заводы, расширялись старые, появилось много новых товаров, предназначавшихся в первую очередь для армии. Все это было достигнуто усилиями государства, которое финансировало, поощряло развитие промышленности и торговли. На последнем этапе петровских реформ эта политика претерпела существенные изменения. Если раньше в торговле царила система откупов, монополий, то теперь государство дало купцам и компаниям право свободной торговли, как внутри страны, так и за рубежом. Такой же стала и промышленная политика. «Берг-привилегия» 1719 года позволяла всем желающим отыскивать полезные ископаемые и основывать заводы. Одновременно власти стали передавать в частные руки государственные предприятия. Новые владельцы могли рассчитывать на привилегии: с них не брали налоги, помогали в сбыте товаров. В этом смысле роль государства в образовании и развитии русской промышленности была велика. Ведь у русских купцов и предпринимателей не было капиталов, чтобы основывать дорогостоящие заводы, русские товары не могли конкурировать по качеству с западными.
В 1724 году был принят таможенный тариф, который устанавливал такие высокие пошлины на ввозимые из-за границы товары, что иностранцам стало невыгодно ввозить в Россию те виды товаров, которые выпускались на русских мануфактурах. Этот тариф назывался протекционистским, то есть он устанавливал протекцию, покровительство товарам, промышленности своей страны.
Государство не отстранялось от экономики полностью. Наоборот – его роль в промышленности была велика. С помощью Берг-, Мануфактур-, Коммерц-коллегии, Главного магистрата оно контролировало экономику. От суровых запретов, монополий, пошлин и налогов, повсеместного господства казны в промышленности и торговле Петр I перешел к системе бюрократического наблюдения за деятельностью купцов и промышленников. Многочисленные регламенты позволяли чиновникам следить за работой частновладельческих предприятий, регулировать производство товаров. Чиновники могли отобрать мануфактуру у предпринимателя, лишить его привилегии, стоило ему нарушить регламент или инструкцию. Регламентировалось все: стопроцентный тогдашний госзаказ, продукция только определенного качества, вида, размера. А чуть что не так – завод отберут в казну и отдадут другому предпринимателю. В итоге в экономике не было конкуренции, стимула расширять и совершенствовать производство. Да и сами предприниматели стремились получить побольше крепостных крестьян, стать дворянином и уйти от хлопотного промышленного дела.
Опекая и лелея таким образом промышленность, государство одновременно ограничивало, сковывало ее развитие. Власти были заинтересованы в развитии только тех отраслей, которые служили запросам государства, а еще точнее – армии. Все остальные отрасли были брошены на произвол судьбы и поэтому развивались слабо. Государство благосклонно смотрело и на просьбы «своих» предпринимателей, которые просили ввести монополии на производство их продукции. Таким образом, никто, кроме этих купцов, не имел право производить определенные товары. Конкуренты же, конечно, разорялись. А значение конкуренции в промышленности ведь очень велико – она заставляет предпринимателей думать над улучшением производства, качества самих изделий. Вот как происходило установление монополий. В конце 1720 года кожевники всей страны узнали, что некто М. Павлов основал компанию и получил привилегию на заведение кожевенного завода. Отныне всем продавцам кож было предписано поставлять кожи только на завод Павлова под страхом большого штрафа. С тех пор Павлов мог конкурентов не бояться и самочинно мог диктовать цены на готовую продукцию.
На тех немногочисленных предприятиях, которые существовали в России до реформ Петра I, рабочими были так называемые «вольные и гулящие люди». Среди них встречались как свободные неподатные люди, так и беглые крестьяне. В годы бурного промышленного строительства начала XVIII века рабочих рук на заводах не хватало, и Петр I стал передавать предпринимателям землю с деревнями, население которых становилось рабочими заводов. Сквозь пальцы смотрели власти и на обилие беглых на заводах. Восемнадцатого января 1721 года Петр I подписал указ, который разрешил мануфактуристам покупать крестьян для своих предприятий. Этим был сделан решительный шаг к превращению промышленных предприятий в вариант вотчинных, помещичьих заводов, а рабочих – в крепостных крестьян. Также был важен и другой указ – от 15 марта 1722 года. Он разрешал оставлять беглых помещичьих крестьян на заводах, при этом закрепляя их за владельцами предприятия как за новыми хозяевами. Это позволило предпринимателям-помещикам закреплять за собой и свободных людей, пришедших к ним по доброй воле. В итоге, через несколько лет на мануфактурах практически не осталось вольнонаемных. Это означало, что русская промышленность стала развиваться не по капиталистическому пути, на котором главными фигурами были свободные рабочие, продававшие (по экономическим причинам) свою рабочую силу фабрикантам, а предприниматели-помещики и рабочие-крепостные. Впоследствии это сильно затормозило экономический прогресс, отрицательно сказалось на социальном развитии русского общества.
«Простецы» в круговерти петровских реформ
Реформы Петра укрепили Российское государство, но для широких масс народа преобразования и война обернулись своей самой неприятной стороной: ростом налогов и повинностей, принудительными высылками на строительство крепостей и городов, ежегодными рекрутскими наборами, жестокостью и бессердечностью власти, произволом чиновников. При пересчете на деньги объем налогов и повинностей крестьян за годы петровского правления возрос в три раза, а в отдельных местах еще и больше. Петр I был реалистом, он понимал, что реформы и войны – тяжелое испытание для России. В предисловии к «Гистории Свейской войны» он, обращаясь к своему читателю, писал: «Итако, любезный читатель уже довольно выразумел, для чего сия война начата, но понеже всякая война в настоящее время не может сладости приностить, но тягость, того ради многие о сей тягости негодуют». Это слово – «тягость» – часто встречается в указах Петра I. В 1711 году он предписывает Сенату увеличить денежные сборы, но «без тягости народной». В другом указе Петр I указал губернаторам изыскивать доходы «без тягости народа».
Во время поездки во Францию в 1716 году он видел бедственное положение французских крестьян и писал в Сенат о своих, русских: «Что надлежит до зборов денежных, о том наипаче смотреть надобно, ибо и без великого отягчения людей сыскать можно, в чем наипаче труды приложите». Во взгляде царя на эту проблему виден прагматизм государственного деятеля, который прекрасно понимает, что разорение крестьянства самым серьезным образом скажется на благополучии государства. Но, сознавая все это, царь-реформатор не собирался сокращать масштабы начатых и очень разорительных для народа преобразований. Он считал, что знает свой народ, терпению которого, казалось, нет предела, и сможет им управлять и дальше как грозный учитель, отец с помощью принуждения и жестокости.
Курная изба в конце XVII столетия.
Между тем к середине 1720-х годов положение в деревне резко ухудшилось. Многочисленные налоги и повинности истощили крестьянское хозяйство. Об этом свидетельствовали многочисленные недоимки в сборах налогов. По подсчетам Военной коллегии общая сумма недоимок за 1720—1725 годы составила 3,5 млн рублей при ежегодном сборе 4 млн рублей. Первые годы после Северной войны ознаменовались неурожаями и голодом крестьян во многих уездах страны.
Посланный в 1723 году в Пошехонский уезд офицер сообщал о высокой смертности крестьян от голода, о том, что крестьяне пекли хлеб: «1) Из одной травы вахты и пихты, 2) из одной мякины, 3) из житной и овсяной мякины с соломою, 4) из лесного моху». Подобные сообщения, получаемые Петром из разных мест, побудили императора прибегнуть к крайней мере – конфисковать излишки хлеба у помещиков и раздать их голодающим крестьянам. Петровские реформы затронули крестьян России еще и потому, что резко ужесточили полицейский режим. Система контроля за подданными, созданная при Петре I, существенно препятствовала перемещению населения по стране, ограничивала возможности наиболее предприимчивых из крестьян. К этому нужно прибавить, что податная реформа благоприятным образом сказалась на крепостнической системе.
За время петровских реформ власть помещика над крестьянами значительно усилилась. Если раньше, до подушной переписи, поиск, поимка и отвоз беглого крепостного был частным делом помещика, то теперь, когда всех крестьян «положили» в подушный оклад в определенной местности, борьба с бегством стала делом государственным. И теперь вся сила власти устремлялась на помощь владельцу беглой «души мужеска полу».
Важным оказалось и то, что широкие массы народа не были вовлечены в тот бурный процесс усвоения западноевропейских культурных ценностей, о котором шла речь выше. Царь не требовал от крестьян ни обучения грамоте, ни ношения «новоманирных» нарядов. Жизнь русской деревни осталась такой же, как и прежде – традиционной, неторопливой, в гармонии с природой и миром. Время русского крестьянина подчинялось извечному круговороту времен года с их земными хлопотами в поле и на скотном дворе. Русское крестьянство во многом сохранило и традиционные праздники, обычаи, обряды. Рубаха, порты и кафтан из сермяги, сапоги, лапти, в холода поверх кафтана армяк или тулуп – эта традиционная одежда русского крестьянина просуществовала столетия, мало в чем изменилась при Петре I и после его смерти.
В петровскую эпоху выявился тот важный разлом, раскол, который многие десятилетия не давал покоя русскому обществу. Раньше, до Петра, народная культура была широко разлита в русском обществе, включая и его верхи. Песельники, сказочники входили в дом боярина и простого крестьянина, царя и холопа, общие праздники и обычаи предков с равным уважением ценились на всех «этажах» русского общества. Теперь, с введением Петром новых одежд, праздников и обычаев, интеллектуальная и властная часть русского общества все дальше и дальше отходила от народа, становясь ему чуждой, вызывая неприятие и насмешку как своими париками, так и непонятным выговором с немецким или французским акцентом. Последствия этого культурного раскола, усугубленного также жестким делением общества на крепостных и помещиков, податных и свободных от подати, сказались на последующей истории России.
Реформы в сфере культуры. Образование
В идеологии петровского времени был популярен образ школы, которую заканчивала вся страна, «посаженная» грозным «учителем». Но для царя-реформатора это был не только яркий образ, но и реальная государственная задача. Петр I стал основателем светского школьного образования. Указом от 14 января 1701 года в Москве, в Сухаревой башне была открыта школа «математицких и навигацких наук», которая вскоре стала называться Навигацкой школой. Здесь готовили моряков, артиллеристов, инженеров. В 1715 году высшие классы Навигацкой школы перевели поближе к морю, в Петербург и превратили в Морскую академию, которая существует до сих пор. Большая часть учеников состояла из дворянских недорослей и подьяческих детей.
После Навигацкой школы стали одна за другой открываться другие: Артиллерийская, Инженерная, Медицинская, Хирургическая школы. В них учили по преимуществу военным профессиям – ведь шла война. На заводах действовали особые Горные школы, которые готовили рудознатцев-геологов, металлургов. Примечательна и гимназия пастора Глюка, которую открыли в Москве в 1703 году. Молодых людей в ней учили иностранным (в том числе и восточным) языкам, а также светскому обхождению, что так необходимо было молодым дипломатам новой мировой державы.
Книги Петровского времени.
Эти специальные школы впоследствии, в XIX веке, превратилась в институты и высшие технические училища. Но все же большинство грамотных людей выходило из начальных, так называемых «цифирных» школ, основанных по царскому указу 1714 года. В школы принимались «робятки всякого чину», кроме крестьянских детей. Ученикам преподавали чтение, письмо, грамматику, арифметику, геометрию, Священное Писание. Учителями в цифирных школах работали монахи, да и содержание этих школ полностью лежало на церкви. Для солдатских детей были созданы Солдатские школы, похожие на обычные цифирные.
Учение в школах петровской поры начиналось с азбуки. Для этого брали учебник Федора Поликарпова, появившийся в 1701 году, или подобный ему букварь. В 1720 году Феофан Прокопович напечатал свое «Первое учение отрокам, в ней же буквы и слоги». Ученики постигали азбуку путем заучивания (или, как тогда говорили, «затверживания») в несколько приемов. Сначала они учили буквы и их названия: а – «аз», б – «буки», в – «веди», г – «глаголь». Затем учили сочетания гласных и согласных букв, слоги – «ба, ва, га, да, жа»… После этого переходили к более сложным: «бла, вла, гла, брю, врю, грю», что уже позволяло читать небольшие тексты – преимущественно молитвы и нравоучительные поучения вроде такого: «Храни себя, падению же братню не смеися». И только потом начинали изучать русскую грамматику по древнему изданию – учебнику Мелентия Смотрицкого, опубликованному еще в 1618 году.
Из наук первейшей считалась арифметика. В 1703 году в Москве была издана «Арифметика» Леонтия Магницкого. Это был отличный учебник – простой, ясный, умный. Несколько поколений русских людей XVIII века учили по нему арифметику, начала алгебры, геометрии, тригонометрии. Магницкий преподавал в Навигацкой школе, он знал, что нужно ученикам. Его «Арифметика» давала, прежде всего, практические сведения по математике, которые можно было тотчас применить на корабле, верфи, в лавке, у орудия на поле боя.
В школах петровской поры, как и в Средние века, школьники разных возрастов и классов сидели в одном помещении и вслух твердили наизусть весь преподаваемый учителем материал. Учителя обращались с ними жестоко. Педагогическая наука того времени утверждала, что никакая учеба без принуждения невозможна. Поэтому за непослушание, шалость, малейшую запинку при повторении вытверженного урока учитель бил ученика линейкой, ставил в углу голыми коленями на горох или наказывал розгами так, что школьник долго не мог сидеть. А по субботам пороли всех подряд, не разбирая правых и виноватых. Делалось это ради профилактики, на будущие времена.
И все же, несмотря на открытие школ, специалистов в России не хватало. Опыт собственного путешествия с Великим посольством натолкнул царя на мысль посылать русских юношей учиться за границу. Там они постигали навигацию, кораблестроение, медицину, учились другим наукам. Юным «пенсионерам» (так их, получающих за границей пособие-пенсию от русского правительства, называли) разрешалось служить в иностранных армиях и флотах, участвовать в сражениях. Большинство из них ехали за границу неохотно. Когда Петр узнал, что один молодой человек (Конон Зотов) сам просит отправить его учиться за границу, удовольствию царя не было предела, «понеже, – писал он, – зело редко случаетца, дабы кто из младых, оставя в компаниях забавы, своею волею шуму морского слушать хотел». Многие из «пенсионеров» не теряли время даром и возвращались домой отменными знатоками своего дела. Их экзаменовал сам царь, и уже после этого они, по своим знаниям и способностям, получали чины и должности в армии, на флоте. Горе же тем юношам, которые за границей наук не постигли, провели время в гульбе и веселье! Таких шалопаев Петр I сразу же с экзамена отправлял служить в простые матросы и солдаты.
Петр I хотел, чтобы в России были такие школы, училища, университеты и академии, как в Западной Европе. Поэтому он решил основать Академию наук. В 1718 году царь писал: «Сделать академию, а ныне приискать из русских, кто учен и к тому склонность имеет». По мысли Петра I Академия наук должна быть не просто научно-исследовательским центром, сообществом ученых, занимающихся только проблемами чистой науки. Важной частью Академии должен был стать академический университет с тремя факультетами: философским, медицинским и юридическим. На этих факультетах свои науки студентам преподавали бы академики-ученые. Студенты же, в свою очередь, учили бы гимназистов академической гимназии. Тем самым должен был возникнуть научный и одновременно учебный центр.
Двадцать восьмого января 1724 года Петр I подписал Устав Академии наук. Но с открытием Академии пришлось повременить – в России собственных ученых тогда не было. По многим университетам Европы были разосланы приглашения Петра I ученым с просьбой приехать в Россию. Здесь они могли получить работу, деньги, добиться уважения и почета. Решившиеся попытать счастья в далекой стране стали прибывать в Петербург весной 1725 года, когда основатель Академии уже умер. Академия была открыта Екатериной I летом того же года.
Преобразование быта
Новые, подчас непривычные нравы и обычаи входили в русскую жизнь. Но все делалось поспешно, необдуманно! Принципом Петра I во всех делах была любимая присказка: «Фундамент всему, что поспешайте! Поспешайте!» Не всегда спешка приводила к хорошим результатам. Реформы в одежде и в быту грянули так неожиданно, что внесли немалое смятение в головы людей. Кроме того, власти, выполняя царскую волю, действовали обычно грубо и бесцеремонно. Огромное количество русских людей было оскорблено и унижено массовыми насильственными переодеваниями и брадобритием. Они понесли большие материальные и моральные потери, что, конечно, не прибавляло популярности царю-реформатору.
Новые моды и нравы долго поддерживались только с помощью страха и насилия. Одна из причин восстания против царя, начавшегося в Астрахани в 1705 году, объяснялась восставшими горожанами и стрельцами тем, что «бороды резаны у нас с мясом и русское платье по базарам и по улицам, и по церквам обрезывали ж… и по слободам учинился от того многой плач». Петр I регулярно издавал указы, в которых угрожал каторгой и другими карами тем, кто пренебрегает новыми одеждами и обычаями. Нужно учитывать, что согласно старинной традиции мужчина должен быть похож на Бога и лишение его бороды считалось оскорблением. Для старообрядцев брадобритие было лишним свидетельством прихода на царство самого антихриста. Некоторые горемыки прятали срезанные бороды и просили положить их после смерти с ними в гроб, чтобы предстать перед Господом в надлежащем виде.
Заглянем в источник
В 1717 году появилось на свет знаменитое «Юности честное зерцало, или Показание житейскому обхождению». Это была книга, составленная из переводных пособий о поведении молодежи. Она учила молодого человека, как ему нужно вести себя в обществе. Из нее молодой человек впервые узнавал, что дворянину присуще достоинство, собственное мнение. При необходимости он может оспорить чужое суждение, но не должен грубить, ответ надлежало давать «с учтивостью и вежливыми словами». Далее:
«57. Рыгать, кашлять и подобныя такия грубыя действия в лице другаго не чини, или чтоб другой дыхание и мокроту желудка, которая восстает, мог чувствовать, но всегда либо рукою закрой, или отворотя рот на сторону, или скатертию, или полотенцем прикрой, чтоб никого не коснутца тем сгадить. 58. И сия есть не малая гнусность, когда кто сморкает, яко бы в трубу трубит или громко чхает, будто кричит и тем в прибытии других людей или в церкве детей малых пужает и устрашает…
Разным людям, особенно пожилым, было трудно приспособиться к бритью, тесной и неудобной для них одежде. Одни возмущались публично, за что попадали в тюрьмы, на виселицы, другие затаивались и, придя домой, спешили сбросить с себя ненавистные узкие»
новоманирные» одежды и обрядиться в одежды старые, свободные, приятные. Наконец, третьи – особенно молодые – быстро привыкали к новым одеждам и обычаям. Молодежи нравились завитые парики, расшитые камзолы, драгоценные табакерки, модные цветные «галстухи». Шпага на боку придавала кавалеру мужественности, а новые высокие башмаки с золотыми пряжками так замечательно скользили по паркету! Женщины и девицы поначалу стыдились появляться в обществе в открытых платьях, с новыми вычурными прическами, но стоило одной-другой блеснуть на ассамблее новым нарядом, как им следовали многие – ведь мода всегда заразительна!
61. Должно, когда будешь в церкви или на улице людем, никогда в глаза не смотреть, якобы из их насквозь кого хотел провидеть, и ниже везде заглядоваться или рот розиня ходить, яко ленивый осел, но должно идти благочинно, постоянно и смирно… Когда прилучится тебе с другими за столом сидеть, то содержи себя в порядке по сему правилу: во-первых, обрежь свои ногти, да не явится якобы оныя бархатом обшиты, умой руки и сяди благочинно, сиди прямо и не хватай первой в блюдо, не жри как свиния и не дуй в ушное (т. е. в суп. – Е. А.), чтоб везде брызгало, не сопи егда яси, первой не пей, будь воздержан и бегай пьянства, пий и яждь, сколко тебе потребно; в блюде будь последний; когда часто тебе предложат, то возми часть из того, протчее отдай другому и возблагодари ему; руки твои да не лежат долго на талерке, ногами везде не мотай, когда тебе пить – не утирай рта губ рукою, но полотенцем и не пий, пока пищи не проглотил; не облизывай перстов, не грызи костей, но обрежь ножом, зубов ножом не чисти, но зубочисткою… Над ествою не чавкай, как свиния и головы не чеши, не проглотя куска не говори, ибо так делают крестьяне; часто чихать, сморкать и кашлять непригоже. Когда яси яйцо – отрежь напред хлеба и смотри, чтоб при том не вытекло и яждь скоро… между тем не замарай скатерти и не облизываяй перстом, около своей талерки не делай забора из костей, корок хлеба и протчаго; когда престанешь ясти, возблагодари Бога, умой руки и лице и выполощи рот…».
В «Зерцале» есть целый раздел для девиц, который называется «Девической чести и добродетели венец». В нем говорится, как не надлежит себя вести порядочной девушке: такая особа «разиня пазухи, садится к другим молодцам и мущинам, толкает локтями, а смирно не сидит, но поет блудные песни, веселитца и напивается пьяна, скачет по столам и скамьям, дает себя по всем углам таскать и волочить, яко стерва, ибо где нет стыда, там и смирение не является».
Отрывок говорит о том, что, во-первых, вряд ли следует преувеличивать особую забитость русской женщины, «заключенной» в тереме «Домостроем», и, во-вторых, русская женщина с таким восторгом встретила свободы, что ее почти сразу же приходилось призывать к скромности.
«Зерцало» рисует молодого дворянина трудолюбивым, старательным, образованным, воспитанным, вежливым. И еще: он складно говорит, знает иностранные языки, хорошо танцует, владеет шпагой и конем. Так и видишь этого благонравного юношу в расчесанном парике с чистыми ногтями, который держит в руке гусиное перо и сочиняет письмо. Перед ним лежит книжка под названием «Приклады, како пишут комплименты». Это переводное пособие с образцами писем и посланий по разному поводу к начальнику, родителю, возлюбленной, приятелю и т. д. Наш же юноша пишет матушке поздравление с Новым годом, отмечать который стали по европейскому обычаю с 1 января 1700 года:
Высокопочтенная госпожа мать! Чадския любви обязательство, которое меня всегда к тому привлекает вам всякого блага желать, требует в сие время, когда мы Божиим дарованием в Новый год вступаем, наипаче от меня сею должностию, которой и от всего сердца последствую…
Как они развлекались
Петр I активно приучал созданное им же светское общество к новым развлечениям. Так, 26 ноября 1718 года появились ассамблеи. Указ об их введении начинался с объяснения, что это такое: «Ассамблеи – слово французское, которого на русском языке одним словом выразить невозможно, но обстоятельно сказать:
вольное; в котором доме собрание или съезд делается не для только забавы, но и для дела, ибо тут может друг друга видеть и всякой нужде переговорить, также слышать что, где делается, притом же и забава. А каким образом оные ассамблеи отправлять, то определяется ниже сего пунктом, покамест в обычай войдет». Ниже шли «пункты», как нужно вести себя на ассамблеях: хозяин гостей не встречает, не потчует, не провожает, гости «вольно сидят», при виде начальства и даже царя не вскакивают… Ведал ассамблеями петербургский генерал-полицмейстер. Он назначал время и дом для этого «вольного развлечения» и со своими людьми следил там за порядком. Ассамблеи проводились в домах сановников, от посещения их спасала только смерть или тяжкая болезнь. Нарушителей правил ассамблей ждало серьезное испытание – штрафной кубок «Большого орла», вмещавший два литра вина.
В итоге провинившийся гость в этот вечер стоять на ногах уже не мог. Он наверняка даже не слышал, как начинались танцы – главное событие ассамблеи. Впрочем, известны случаи и добровольного пития из кубка. Это происходило тогда, когда щедрый хозяин, шутки ради, бросал на дно заполненного спиртным кубка десяток-другой золотых. Они могли достаться только тому, кто опорожнял кубок до дна. Редко у кого хватало здоровья или жадности дотерпеть до того момента, когда золотые начинали позванивать на дне опустевшего кубка.
Нам, людям начала XXI века, было бы не очень уютно на петровских ассамблеях. В маленьком зальце, переполненном разгоряченными, нетрезвыми и не особенно чистоплотными людьми, невыносимо жарко и душно. Не лучше и в соседних комнатах, где стояли столы со снедью и вином и где за картами и шахматами с кружками пива сидели мужчины. Клубы табачного дыма застилали свет, крики и пьяное пенье заглушали разговор, кто-то из гостей уже лежал под столом, кому-то от выпитого лишнего кубка требовалась неотложная помощь. При этом всем нужно держать ухо востро: маршал ассамблеи с этим проклятым кубком расхаживал между гостей, высматривая нарушителей. Достоинством таких собраний было то, что на них предполагалось естественное, «без чинов», общение, впервые были допущены женщины, которые ранее не выходили, кроме церкви, за пределы своего дома и уж тем более никогда не танцевали европейские танцы с чужими мужчинами.
Ассамблея времен Петра.
Застолью придавалось большое значение. Столы во дворце расставляли и в больших залах, и в покоях поменьше. В зале сидел Петр I и вельможи: сенаторы, адмиралы, генералы, президенты коллегий, за столом в соседних покоях – духовенство, дальше – армейские и флотские офицеры. Отдельно сидели купцы, кораблестроители, иностранные шкиперы судов, стоявших в это время в Петербурге. Императрица и дамы света располагались также в отдельном покое. На столах стояли стеклянные бокалы (или, как говорили в XVIII веке, «покалы»), кружки, кубки, стаканы и так называемые стопы. Гости пили разные вина и водки, которые подавали слуги – на столах бутылки не стояли. Известно, что сам царь более всего любил анисовую водку и токайское вино. Но слуги подавали также сухие французские и немецкие вина, различные настойки, пиво. Столы были уставлены большими серебряными и оловянными блюдами с многочисленными холодными закусками, как мясными, так и рыбными.
Позже шли перемены горячих блюд, которые готовил царский повар Фельтон. Десерта за царским столом обычно не подавали. Фрукты выставлялись сразу, вместе с закусками. Но они не были особенно привлекательны для гостей. Обычно их доставляли в Петербург издалека в засахаренном или засоленным виде – гости угощались вываренными в сахаре сливами, лимонами, а также солеными арбузами. Конфеты («конфекты») подавались только к дамскому столу.
Государь как хозяин дома был страшен для гостей, особенно для тех, кто не привык еще к царскому застолью. Все современники, оставившие записки, утверждают, что Петр I почти насильно спаивал гостей, заставляя их поднимать тосты не только с вином, но и с дешевой водкой (так называемое «хлебное вино»), неприятной на вкус и омерзительно пахнувшей сивухой. Петр I не давал гостям встать из-за стола, держал их там часами, а иногда и сутками. При этом сам нередко покидал застолье, чтобы вздремнуть часок-другой в своих покоях.
Выставленные в дверях часовые не выпускали гостей даже ради совершения неотложных нужд. Известно, что полы пиршественных зал предусмотрительно устилались рогожей, сеном и соломой, чтобы спасти паркеты от продуктов жизнедеятельности засидевшихся гостей.
Танцы под музыку обычно полковых оркестров были непременной частью празднеств. Они позволяли гостям размяться после многих часов сидения за столом. Танцы устраивались в Большом зале и были обязательны для всех гостей. Обычно сам Петр с Екатериной открывали действо. Начиналось все с медленных, церемонных танцев: «аглинский» (контрданс), «польский», менуэт. Царственная пара отличалась неутомимостью и, бывало, выделывала такие сложные фигуры, что пожилые гости, шедшие за ними и обязанные повторять предложенные первой парой движения, под конец танца еле волочили ноги. Зато молодые были в восторге. Об одном таком эпизоде иностранец пишет, что старики довольно быстро закончили танец и пошли курить трубки да в буфет закусить (в соседних покоях выставлялись столы с закусками), а молодым не было удержу:
Десять или двенадцать пар связали себя носовыми платками, и каждый из танцевавших, попеременно, идя впереди, должен был выдумывать новые фигуры. Особенно дамы танцевали с большим удовольствием. Когда очередь доходила до них, они делали свои фигуры не только в самой зале, но и переходили из нее в другие комнаты, некоторые водили (всех) в сад, в другой этаж дома и даже на чердак.
Заглянем в источник
Петр сам редко напивался до бесчувствия (хотя и такое бывало), но любил смотреть, как его гости приходят в скотское состояние. Один из иностранцев – датский посланник Юст Юль писал, что царь это делает с умыслом, чтобы из ссор и пьяных откровений своих подданных вызнать их тайны. В итоге, как писал другой иностранец, голштинский камер-юнкер Ф.-В. Берхгольц, побывавший на празднестве, зрелище через несколько часов застолья становилось занятным:
«Великий адмирал (Ф. М. Апраксин. – Е. А.) до того напился, что плакал как ребенок, что обыкновенно с ним бывает в подобных случаях. Князь Меншиков так опьянел, что упал замертво и… его люди с помощью разных спиртов привели его немного в чувство и испросили у царя позволение ехать с ним домой».
Примечательно, что во время застолий гости не смешивались, переходить от стола к столу им запрещалось. Это мог делать только царь, который, как писал англичанин П. Г. Брюс, «в каждом застолье поддерживал беседу соответственно профессиям и занятиям присутствующих».
Генерал-адмирал Ф. М. Апраксин.
Словом, танцы открывали неограниченные возможности для волокитства. Правда, разгоряченным танцорам в помещениях дворца, маленьких и тесных, было невероятно душно. Густые винные пары, табачный дым, запахи еды, пота, нечистой одежды и немытых тел (предки наши не были особенно чистоплотны) – все это делало атмосферу праздника тяжелой в прямом смысле этого слова, хотя и веселой по существу. В праздник, когда за окном темнело, все ждали так называемой «огненной потехи». Она начиналась в виде зажженной иллюминации: тысячи глиняных плошек с горящим жиром были выставлены на стенах Петропавловской крепости, других сооружений, «очерчивая» таким образом в темноте контуры зданий. Но все ждали главного действа – фейерверка.
Действующие лица
Генерал-адмирал Федор Апраксин
С парадных портретов генерала-адмирала Федора Матвеевича Апраксина на нас смотрит суровый седой воин в латах, с мерцающей на груди бриллиантовой звездой высшего российского ордена Андрея Первозванного. Для знающих суть дела во всей этой нарочитой воинственности видна усмешка судьбы. Апраксин действительно провоевал всю свою жизнь, но не стал ни воином, ни флотоводцем; он вообще не был ни воинственным, ни грозным. Он стал первым президентом Адмиралтейской коллегии, командовал флотом, но вряд ли самостоятельно смог бы ввести в гавань хоть один корабль. Многие его морские и сухопутные победы принадлежали другим – часто за спиной Апраксина стоял сам царь Петр, который уходил в тень, оставляя славу победителя Апраксину. Так было и в 1713 году, когда Апраксин был объявлен главным героем занятия богатой шведской провинции Финляндии. Как писал историк Мышлаевский, при завоевании Финляндии проявилось самое главное различие между Петром и Апраксиным. Царь был военным гением, в любой ситуации действовал решительно и нестандартно, а Апраксин – военной посредственностью, которая всегда норовит тянуть время.
Но царю нужен был Апраксин как формальный глава флота. Он был добр, мягок, безответен, послушен. Федор Матвеевич олицетворял русское начало в первом русском адмиралитете, состоявшем сплошь из англичан, датчан, голландцев и шведов. Так уж получилось в судьбе Апраксина. На заре своей жизни он, как и многие другие юные дворяне, попал в «потешные» Петра, прошел типичный путь петровского сподвижника: непрерывные и сложные поручения сурового царя, дело, к которому не лежала душа этого вальяжного московского человека. Из переписки Апраксина с его ближайшим другом фельдмаршалом Шереметевым видно, что Апраксин никогда не горел служебным энтузиазмом плебея Меншикова, не жаждал знаний как князь Кантемир или Брюс. Апраксин был недобровольным сподвижником царя-реформатора, воспринимал Петра как данное Богом испытание и беспрекословно подчинялся высшей воле. Воспитанный в старомосковских традициях, он остался на всю жизнь добросовестным «нижайшим рабом», как называл себя в письмах, хотя Петр требовал от Апраксина – члена интимной «компании» собутыльников – обращения к нему как к равному.
Апраксин – адмирал поневоле, не был, как царь-романтик, влюбленным в море и корабли человеком. Но зато он был исполнителен и надежен. А в верности «нижайшего раба» всегда были сомнения. И Петр – человек проницательный – как-то сказал Федору Матвеевичу: «Хоть ты всегда одобрял мои предприятия, особенно по морской части, но я читаю в сердце твоем, что если я умру прежде тебя, ты будешь один из первых осуждать все, что я сделал». Как в воду смотрел царь. После смерти Петра Апраксин вошел в состав Верховного тайного совета и вместе с другими петровскими сподвижниками отважно критиковал дела царя-реформатора. А как он был рад, когда внук Петра Великого Петр II в 1728 году перенес столицу в Москву! Апраксин был, как и прежде, на первых ролях в государстве, но, больной и усталый, не участвовал в политической борьбе тех лет. В 1728 году так нелюбимая им стихия настигла горе-адмирала – он умер от водянки.
Иллюминация Петропавловской крепости в январе 1735 года.
Фейерверк тех времен был сложным делом, синтезом пиротехники, живописи, механики, архитектуры, скульптуры и даже литературы и граверного дела. Для каждого фейерверка изготавливалась гравюра, которую уснащали пояснениями различных фигур фейерверка и поэтическими надписями. Эти гравюры играли роль современных театральных программок, которые раздавали (но чаще продавали) зрителям. С этими гравюрами-программками в руках зрители (тогда их называли «смотрителями») выходили на крыльцо дворца или смотрели за «огненной потехой» из окон. Царь обожал фейерверки, сам участвовал в их создании и их сожжении, причем не раз рисковал жизнью, но считал огненные потехи очень важными, ибо так можно было приучить людей не бояться огня и унимать «Вулкановы злобства» как на пожарах, так и в бою. Вначале с участием самого государя составлялся подробный проект фейерверка, затем художники и пиротехники брались за изготовление «плана фейерверка» – так называлась огромная деревянная рама высотой до десяти метров. На эту раму натягивались шнуры, пропитанные горючими пиротехническими составами. Переплетения шнуров образовывали рисунок – порой сложную композицию из нескольких фигур с «девизом», который пояснял изображение. При дневном свете все это представляло собой лишь малопонятную путаницу шнуров и веревок, и только когда в темноте концы шнуров поджигали солдаты, бегавшие по узким трапам с обратной стороны плана, изображение и буквы «девиза» бывали видны за сотни метров. Таких рам-планов в одном фейерверке могло быть несколько, благодаря им создавалась нужная перспектива. Между планами ставили различные скульптуры из дерева, гипса или бумаги, которые в темноте были подсвечены. Пока горел план, в различных местах начинали извергать огонь разные пиротехнические сооружения – «вулканы», «фонтаны», «каскады», «огненные колеса», создававшие феерическую картину «пиршества огня». Искусные мастера фейерверка каждый раз стремились чем-то удивить зрителей. Бывало, что в начале фейерверка по протянутым и невидимым в темноте тросам к плану «подлетал» сияющий огнями двуглавый орел, державший «в ноге» пучок «молний», которыми он и поджигал план. Так, в 1723 году, в день тезоименитства Екатерины Алексеевны фейерверк был «зажжен слетевшим из императорской залы ангелом с ракетой». Наверняка в путь от окна залы к раме фейерверка его отправлял сам государь – во время фейерверка царь был главным распорядителем и хлопотал больше всех. Ангел поджег план, и все «смотрители» увидали девиз из белого и голубого огня, представлявший вы сокую колонну с императорской короною наверху и по сторонам ее две пирамиды, увитые лавровыми ветвями. После того как сожгли фейерверк, гремел мощный салют, от которого нередко вылетали стекла соседних с дворцом домов.
Легенды и слухи
Всепьянейший собор
Кроме ассамблей в петровское время было и другое – уже для узкого круга избранных – развлечение под названием «Всепьянейший», или «Всешутейший собор». Это довольно сложное явление жизни верхов петровской России. Его корни уходят в традиции шутовской скоморошеской культуры, когда в Святки устраивали карнавальные действа с ряжеными, шутками, разгулом и пьянством. Петр I сделал эти развлечения постоянными, ввел в их организацию четкий порядок и регламент. «Заседания», или, проще говоря, попойки «Всепьянейшего собора», проходили по утвержденному царем ритуалу, каждый участник имел карнавальное имя, свою шутовскую роль. Сам Петр был «протодьяконом» Собора, а главой многие годы оставался Никита Зотов – некогда учитель Петра. Он носил титул «патриарха князь-папы», которому все участники Собора шутовски поклонялись. Непременными участниками Собора были многочисленные придворные шуты, карлы, уроды. Собор во многом копировал церковную иерархию, что отражалось в титулах участников, в названиях церемоний. И хотя многие считали, что на Соборах пародируется католицизм, но заметно, что там осмеивалось и православие. В основе ритуалов Соборов лежала система святочных «передразниваний» реальной, вполне «серьезной» жизни, типично средневековый публичный смех с его озорством, беспробудным пьянством, непристойностями и издевательствами над людьми. Душой Собора был сам царь, который мог бросить все дела, чтобы сочинить очередной шутовской указ или регламент шутовской церемонии. Неясно, какие цели при этом ставил сам царь, не давая угаснуть этому сомнительному с точки зрения морали, веры и утомительному для многих людей «учреждению». Возможно, Собор для Петра, перегруженного сотнями ответственных дел, был своеобразной отдушиной, давал необходимый перерыв в нескончаемой государственной работе. В окружении соборян-собутыльников он мог расслабиться, отдохнуть. Как человек с фантазией, юмором, энергией, но, одновременно, с довольно низкой культурой, он находил развлечение не просто в попойках, а в «организованном, регламентированном пьянстве» в рамках Собора, смахивающего на церковь и, вместе с тем, на канцелярию, учреждение. Не исключено, что Собор, подобно Эрмитажу Екатерины II, позволял царю в неслужебной, вольной обстановке лучше изучить людей, понять их стремления и характер. Со смертью Петра Собор прекратил существование, хотя и оставил после себя дурную память как пример самовластия и самодурства великого реформатора.
Создание женского общества в России
Как известно, в допетровской России женщина жила по нормам «Домостроя» – кодекса домашнего поведения XVI века. Эти нормы были довольно жестоки в отношении женщины: полная власть мужчины в семье, имущественное и юридическое бесправие, многочисленные ограничения, которые делали невозможным самостоятельную жизнь женщины в обществе. С петровскими реформами женщина вышла из терема. Вместе с мужчиной она появлялась на празднествах, ассамблеях. Как видно из процитированного выше отрывка из «Юности честной зерцала», женщину даже приходилось укорачивать – так она быстро восприняла данные ей вольности.
Женщинам (женам и дочерям) было разрешено сопровождать мужей за границу. А сколько проблем принесли женщинам новые западные моды!
Древнерусская одежда существенно отличалась от европейской. На смену шушунам – длинным сарафанам, телогреям, летникам с рукавами до земли пришли платья с большим вырезом на груди и спине, жесткие корсеты и фижмы, причудливые парики. На головах дам громоздились несусветной величины шляпы или прически в виде многопушечного фрегата, замка, букета цветов. Это означало подлинную революцию в жизни русских женщин. В богатых домах появились парикмахеры – «куаферы», без искусства которых «строительство» такого фрегата на голове было невозможно.
Новоманирные наряды стоили очень дорого. Поначалу их привозили из-за границы, но вскоре и в России научились делать шляпки, ленты и прочие «галантереи». Русские портные, привыкшие шить только летники и телогреи, быстро усвоили и шитье западных платьев. Да и нужда их заставляла: попасть под кнут за шитье старомодной одежды, как обещали указы Петра I, никому не хотелось. Русская женщина петровской поры была большая модница. Особенно любила она румяниться и белить лицо, для чего расходовала за свою жизнь килограммы румян и белил. Иностранцы поражались, как быстро русские дамы усвоили новые моды и манеры. Один из иностранцев писал: «Русская женщина, еще недавно грубая и необразованная, так изменилась к лучшему, что теперь мало уступает немкам и француженкам в тонкости обращения и светскости, а иногда в некоторых отношениях даже имеет перед ними преимущество». Мужья таких дам без радости смотрели на успехи своих жен на ассамблеях – за цену иной модной шляпки можно было купить неплохую деревеньку с десятком-другим «крестьянишек». Кроме того, нравы менялись медленней, чем моды, – светское поведение женщин не одобрялось в обществе. Петр I изменил и старинный обычай заключения браков. Ведь раньше, до Петра I, жених видел невесту впервые только за свадебным столом – их судьбу решали родители. Теперь наступили новые времена – молодежь встречалась на публичных празднествах, ассамблеях, на вечеринках. Поэтому молодые люди виделись до обручения – обмена кольцами. Кроме того, девушка, которой не понравился жених, могла расторгнуть брачное соглашение.
Благодаря Петру в русское общество внедряется идея любви и свободной воли сторон как решающей причины брака. Двадцать второго апреля 1722 года Петр I указом запретил браки, заключенные по принуждению со стороны как родителей, так и помещиков (если речь шла о крепостных молодых людях). Легче становятся и разводы. Царь как-то сказал: «Бог установил брак для облегчения человека в горестях и превратностях здешней жизни и никакой союз в свете так не свят, как доброе супружество; что же касается до дурного, то оно прямо противно воле божьей, а потому столько же справедливо, сколько и полезно расторгнуть его, продолжать же его крайне опасно для спасения души». И все же и в XVIII веке муж обладал огромной властью над женой, его с большим доверием слушали судьи при разводе, он оставался безраздельным хозяином общей собственности семьи. Самым обычным в семье были побои женщины. За убийство жены мужа обычно наказывали кнутом или посылали на покаяние в монастырь на несколько месяцев.
Бывало, что нелюбимая жена, не в силах сопротивляться побоям и тиранству мужа, уходила в монастырь и тем самым позволяла мужу жениться снова. Двухвостая плеть была устойчивым символом семейной жизни того времени. И тем не менее новое все глубже входило в жизнь русского общества, особенно дворянского. В книге «Юности честной зерцало» есть целый раздел для девиц, который называется «Девической чести и добродетели венец». В нем перечислены двадцать добродетелей, которыми должна обладать воспитанная девица. Среди них – набожность и богобоязнь, почитание родителей, трудолюбие, приветливость, милосердие, чистота телесная, стыдливость, воздержание, целомудрие, бережливость и др. Особо приветствовались такие достоинства дам, как молчаливость и стыдливость.
Заглянем в источник
Преступницу-женщину, особенно если она убила мужа, ждала страшная казнь – ее живой (по грудь или по горло) закапывали в землю. И если на улице было тепло, а стража вовремя отгоняла голодных псов, готовых разодрать жертву, то мучения несчастной затягивались на недели. Вот типичное доношение в Брянскую воеводскую канцелярию:
«Сего 1730 года, августа в 21-го дня в Брянске, на площади вкопана была крестьянская жонка Ефросинья за убийство до смерти мужа ее. И сего сентября 22-го дня оная женка, вкопанная в землю, умре».
Следовательно, крестьянка прожила в земле больше месяца!
Петербург – имперская столица
Город, заложенный весной 1703 года, строился с несколькими целями. Петр стремился создать в устье Невы не просто город, а цитадель, крепость, которая бы стала опорным пунктом русской обороны в этом районе. Две крепости – Петропавловская и Адмиралтейская – обеспечивали безопасность нового города, который начал расти под прикрытием крепостных орудий. В 1716 году архитектор Леблон разработал план возведения на берегах Невы мощнейшей цитадели – неприступной крепости. Однако план этот не был реализован. Угроза со стороны шведов к этому времени ослабла, а уже созданная система обороны Петербурга и Кронштадта довольно хорошо показала себя в первые годы жизни города.
Возведение собственно города было второй целью Петра I. Город начал строиться в нескольких местах почти одновременно. Старейшей частью петербургского посада является застройка на Петербургской (Петроградской) стороне, на берегу Невы, на Васильевском острове. Но все-таки третий естественный центр города возник на его материковой части, которая называлась Адмиралтейским островом (пространством суши вокруг Адмиралтейства, ограниченном Невой и реками Мойкой и Фонтанкой). Здесь возвели Зимний и Летний дворцы Петра, вдоль Невы возвышались дома первейших вельмож. В начале будущего Невского проспекта образовалась «нерегулярная», довольно хаотичная слобода. В маленьких домиках жили мастера и рабочие Адмиралтейства, селились купцы – тут, на берегу Мыи – Мойки стоял Гостиный двор. Это место хотя и не отличалось благоустройством, но нравилось первым петербуржцам. Отсюда начиналась Першпектива – Невский проспект, которая выводила к основанному в 1710 году Александро-Невскому монастырю. Отсюда начиналась и жизненно важная для города дорога в Россию – на Новгород и Москву. Молились жители Адмиралтейской слободы в Исаакиевском соборе, основанном в честь Исаакия Далмацкого, в день рождения которого появился на свет Петр I.
Развивая торговлю, Петр I связывал с этим еще одну цель основания города – Петербург должен был стать главным портом России, основным перевалочным пунктом для товаров, шедших с Запада в Россию и из России на Запад. Выполнить эту задачу, несмотря на географическое удобство нового города, оказалось непросто. Мало было создать портовые причалы и склады, нужно было обеспечить удобство, безопасность и выгодность торговли в Петербурге. Долгое время шведы господствовали на Балтике и захватывали все корабли, которые шли в Петербург. Не менее опасно было плавание по внутренним водоемам. Ладожское озеро отличалось своим непредсказуемым вздорным нравом и пожирало сотни судов, направлявшихся в Петербург. Наконец, нельзя забывать, что торговые пути в России на протяжении столетий сливались, как реки, в одном главном направлении – к Белому морю, Архангельскому порту, куда уже весной прибывали сотни иностранных судов.
Петр I много сделал, чтобы Петербург стал главным портом России. Благодаря усилению русского флота Балтика очищалась от шведских каперов, вдоль берегов бурной Ладоги начали строить канал, который уже в 1728 году позволил судам безбоязненно проходить опасную для мореплавания зону. Для петербургской торговли создавались особые, льготные условия. Пошлины здесь были ниже, чем в Архангельске, Риге, Ревеле. Кроме того, царь не останавливался перед насилием. Он запрещал купцам торговать в Архангельске, заставляя купцов внутренних городов России заводить дело в Петербурге, перебираться сюда с домочадцами и основными капиталами. И хотя еще долгие десятилетия товары из России увозились в основном на иностранных судах, власть помогала купцам и с организацией торгового мореплавания.
Адмиралтейство. С гравюры 1716 года.
Наконец, одной из важнейших целей Петра I было превращение Петербурга в имперскую столицу России. Кажется, что такая цель ставилась царем с самого начала – со дня основания города в 1703 году. Ведь уже осенью 1704 года Петр I называл Петербург столицей. Но это были лишь мечты – слишком опасно жилось в Петербурге в начальный период Северной войны. Поражения от шведов в Польше и на Украине могли привести к утрате Ингрии и Петербурга. Воюя вдали от своего «парадиза», царь постоянно думал о его судьбе.
Сразу после Полтавской победы Петр I радостно писал Ф. М. Апраксину: «Ныне уж совершенно камень во основанием Санкт-Питербурху положен с помощию Божиею». Взятие Выборга в 1712 году позволило, по образному выражению Петра, «положить под бок» новой столицы удобную «подушку». Занятие русскими Прибалтики, и особенно Эстляндии, было продиктовано желанием Петра во что бы то ни стало обеспечить новой столице зону безопасности.
Мы так и не знаем, когда точно – в 1712 или в 1713 году – Петербург стал резиденцией царя, столицей. Никакого указа об объявлении Санкт-Петербурга столицей (или второй столицей) не сохранилось. Фактически с этого времени на берега Невы перебрались иностранные дипломаты, а петербургские канцелярии – ранее временные филиалы московских приказов – стали основными правительственными учреждениями. Сам же Петр I жил в Петербурге с самого его основания и в 1708 году перевез сюда свою семью. В 1712 году он венчался с Екатериной именно в Петербурге, подчеркнув тем самым его столичность.
С нежностью относился Петр I к своему юному городу. Для него Петербург был символом всего нового, совершенного и удобного. Трудности, которые вставали перед строителями в этих угрюмых, лесистых и болотистых местах, не смущали Петра, он верил в великое будущее своего детища. Приезжая сюда, в свой «парадиз» из дальних походов, царь отдыхал душой. Ни одна мелочь не ускользала от него. Он был истинным главным архитектором и строителем города. Петербург возводился не только (как потом писал А. С. Пушкин) «назло надменному соседу» – Швеции, но и назло старой России, ненавистной Петру Москве, в хаосе застройки которой, в неспешной, традиционной жизни которой он постоянно ощущал угрозу для себя.
Иначе все было на берегах Невы, вдали от Москвы. Именно здесь Петр решил воплотить свою мечту о городе, который будет похож на любимый им Амстердам, а также Венецию с их каналами, уютными улочками и высокими колокольнями церквей. На Васильевском острове «голландский» вид городу должны были придать каналы, рассекающие вдоль и поперек весь остров, и построенные по их берегам сплошными рядами – стена к стене – дома. Их планировали по единому образцу в мастерской швейцарского архитектора Доменико Трезини, ставшего первым главным архитектором города.
Петр начал свою деятельность в Петербурге осенью 1703 года, когда приехал на берега Невы с целой командой иностранных архитекторов – немцев, французов и датчан. Все первые постройки Петербурга осуществлялись под его руководством. Для строительства города в 1709 году создали Канцелярию от строений. В ее распоряжении были материалы, деньги и рабочие. Самым важным строительством для Трезини стал каменный Петропавловский собор с огромной, непривычной русскому глазу колокольней. На ее верхушке «летел» на огромной высоте белый ангел, который своими крыльями как бы прикрывал новый город. Вообще, вид высоких шпилей стал характерным, примечательным для Петербурга. Он как бы подчеркивал западную ориентацию, новизну города, так отличавшегося от вида традиционных русских городов, над которыми виднелись луковки-маковки русских церквей. Необычаен для русского глаза был и Летний сад. Это обширный парк, в котором до сих пор стоит изящный Летний дворец Петра работы архитекторов Трезини и Шлютера. По указу Петра в Летнем саду сделали искусные гроты, высоко в небо били фонтаны, среди зелени деревьев белели мраморные статуи. Их начали привозить из Италии через несколько лет после основания города. Петр не жалел денег для того, чтобы украсить свой «огород» – так называл он Летний сад. Крупные итальянские скульпторы П. Баратта, А. Тарсия и другие работали по заказам русского царя. Но все-таки самой выдающейся диковинкой Летнего сада стала античная фигура Венеры – богини любви. С огромными трудностями скульптуру доставили из Италии в Петербург и водрузили в Летнем саду. А чтобы возмущенные консерваторы не повредили беломраморное тело Венеры, возле нее поставили часовых.
Летний сад и дворец. С гравюры 1716 года.
Царь стремился создать не просто парк – место отдыха, но и своеобразную школу под открытым небом. Посетители наслаждались не только зрелищем красивых статуй, но и могли пополнить свои знания по истории, мифологии. Так, глядя на скульптурную группу «Похищение сабинянок», они узнавали легендарный эпизод из истории Древнего Рима, когда римляне добывали себе жен посредством бесчестной кражи их у соседнего племени. Чтобы усилить назидательность скульптуры, возле фонтанов с сюжетами на темы басен Эзопа были повешены железные доски с текстом басен и пояснениями к ним. На лугу возле сада возвышался павильон; в нем находился знаменитый Готторпский глобус, диаметр которого достигал 336 см. Он был сооружен в 1664 году, а в 1713 году герцог Голштинский подарил его Петру I. Внешняя поверхность глобуса изображала земную сферу, а внутри размещалась карта небесной сферы. За столом внутри глобуса рассаживались 10—12 человек, глобус вращали, и сидевшие в темноте глобуса люди видели, как летит Земля в океане звезд и созвездий.
На Васильевском острове внимание гостей привлекал огромный дворец светлейшего князя Меншикова, который строили архитекторы Д. М. Фонтана и И. Г. Шедель. Красотой и изяществом отличалось внутреннее убранство дворца. Особенно поражал гостей Ореховый кабинет, комнаты с изразцовыми стенами и потолками, а также Большой зал, где проводились первые торжественные церемонии и танцы для петербургской знати и гостей. Лето Петр I нередко проводил за городом – поближе к морю, кораблям. В 1710 году на самом берегу моря, под высокой горой начали строить маленький уютный дворец, получивший названием Монплезир («Моя утеха»). А. Шлютер, Ж.-Б. Леблон и другие архитекторы создали подлинный архитектурный шедевр – две пронизанные солнцем галереи ведут в высокий сводчатый зал, стены которого обшиты дубовыми панелями, увешаны картинами. Из широких – во всю высоту дворца – окон видно синее море, идущие к Кронштадту корабли.
Вдоль берега был разбит большой парк, он стал называться Нижним, в отличие от Верхнего, который окружал поставленный в 1714 году над крутым обрывом Большой дворец. К подножью обрыва от моря был прорыт канал, так что царь мог доплывать на лодке прямо к лестнице, ведущей наверх, к Большому дворцу. Самой большой достопримечательностью Петергофа стала система высоких и шумных фонтанов, бивших в Нижнем саду. В инженерном смысле это было выдающееся сооружение. Система прудов на подступах к Петергофу собирала воду, и та, устремляясь с 15-метровой высоты холма вниз, затем с силой рвалась вверх из жерл фонтанов.
Заглянем в источник
Петр I понимал значение того, что он делал. В 1714 году при спуске корабля «Шлиссельбург» он произнес выразительную речь:
«Есть ли кто из вас такой, кому бы за двадцать лет пред сим пришло в мысль, что он будет со мною, на Балтийском море, побеждать неприятелей на кораблях, состроенных нашими руками, и что мы переселимся в сии места, приобретенные нашими трудами и храбростию? Думали ль вы в такое время увидеть таких победоносных солдат и матросов, рожденных от российской крови, и град сей, населенный россиянами и многим числом чужестранных мастеровых, торговых и ученых людей, приехавших добровольно для сожития с нами? чаяли вы, что мы увидим себя в толиком от всех владетелей почитании?
Писатели поставляют древнее обиталище наук в Греции, но кои, судьбиною времен бывши из оной изгнаны, скрылись в Италии и потом рассеялись по Европе до самой Польши, но в отечество наше проникнуть воспрепятствованы нерадением наших предков, и мы остались в прежней тьме, в какой были до них и все немецкие и польские народы. Но великим прилежанием искусных правителей их отверзлись им очи и со временем соделались они сами учителями тех самых наук и художеств, каковыми в древности хвалилась одна только Греция. Теперь пришла и наша череда, ежели только вы захотите искренне и бесприкословно вспомоществовать намерениям моим, соединя с послушанием труд, памятуя присно латинское оное присловие: “Молитесь и трудитесь”».
Царь любил Петергоф – место уединения и покоя. Здесь не было привычных для Петербурга шумных застолий и потех «Всепьянейшего собора». Гости могли посещать загородную резиденцию царя только по его особому приглашению, каждому отводили помещение, всем вести себя надлежало смирно и трезво. В специальных «Пунктах о Петергофе», написанных самим Петром I, запрещалось приезжать в Петергоф без пригласительного билета – «нумера постели». Кроме того, посетителям предписывалось: «Не разувся с сапогами или башмаками не ложиться на постели». И хотя обычных угроз к нарушителям в «Пунктах» не перечислялось, гости вели себя так, как хотел хозяин дворцов, – непривычно тихо и скромно.
Русские художники
Сам Петр немало делал для того, чтобы русские наверстали отставание от других народов в искусствах и ремеслах. Он отправлял за границу учиться не только на моряков, инженеров, кораблестроителей, но и на архитекторов, скульпторов, художников. Другим методом обучения было создание специальных «архитектурных команд» при тех знаменитых архитекторах, которые приезжали с Запада в Россию.
Эти команды состояли из русских молодых людей, которые, выполняя вспомогательную, чертежную работу, учились у заграничного мастера тайнам профессии. С 1710 года в учениках Трезини ходил будущий выдающийся архитектор Михаил Земцов. Потом он работал и в мастерской итальянского архитектора Николо Микетти, который был прекрасным учителем. Среди русских художников петровской эпохи первые места занимали Иван Никитин и Андрей Матвеев. Никитин прошел традиционную иконописную школу Оружейной палаты, где его учили древним секретам писать иконы. Потом, по воле царя, Никитин перебрался в Петербург, где стал учеником немецкого художника И. Г. Таннауэра. В 1716 году он отправился на четыре года для обучения «молярству» в Италию, в Венецию. Впечатления от великолепной венецианской школы живописи окончательно сформировали Никитина как художника. С 1720 года Никитин, которым так гордился Петр I, стал гоф-малером русского царя, писал портреты как самого царя, так и членов его семьи.
Моложе Никитина был Андрей Матвеев. Он происходил из подьячих. Жена Петра I Екатерина как-то приметила, что у мальчика, брата своей прачки, удивительно каллиграфический почерк, и поручила его обучать. Матвеев делал успехи в рисовании, и в 1716 году вместе с другими русскими «пенсионерами» – учениками Иваном Коробовым, Иваном Устиновым, он отправился в Голландию, которая славилась не только кораблестроением, но и живописью. Учение портретному мастерству в Голландии было продолжено во Фландрии, в антверпенской Академии художеств – одной из лучших академий в Европе. Матвеев вскоре стал там лучшим учеником. Он вернулся в Россию в 1727 году, когда Петра I уже не было в живых, но всегда помнил: благодаря великому царю он, подьяческий сын, стал выдающимся живописцем России.
Алексей Зубов вышел из семьи иконописца, учился и работал в Москве, в Оружейной палате. В 1699 году он стал учеником голландского гравера Адриана Шхонебека. В 1711 году, когда Матвеев перебрался в Петербург, он был уже опытным мастером. Первой его большой работой стала гравюра «Изображение брака Петра I и Екатерины Алексеевны». В 1716 году он начал работу, которая обессмертила его имя в русском искусстве. Это была серия гравюр «Вид Петербурга» – первая изобразительная «летопись» новой столицы на восьми больших досках с проспектами отдельных его частей и зданий. Гравюры Зубова изящны, глубоки, наполнены жизнью. На них мы видим великий город в самом начале его истории.
Г. С. Мусикийский. Портрет светлейшего князя А. Д. Меншикова.
С Зубовым работали и другие русские мастера. Григорий Мусикийский специализировался на редком искусстве – он делал финифтяные миниатюры. Работа была сложнейшая, тонкая. Изготовленные Мусикийским портреты царя предназначались в качестве наград отличившимся в воинских подвигах. Особенно восхищала современников миниатюра «Семейный портрет Петра I». На крошечном квадратном пространстве миниатюры – полноценный парадный портрет царской семьи. С Мусикийским соперничал другой мастер – А. Овсов, чьи миниатюрные портреты Петра, Екатерины, Меншикова не уступают в совершенстве миниатюрам Мусикийского. Художник Федор Васильев переносит нас на улицы молодого Петербурга. Мы видим барки у моста, бастион крепости, а его рисунок «Капрал докучает женкам» – одна из первых жанровых сценок, дошедших до нас с тех давних времен.
Царь не успел увидеть творений многих художников и архитекторов, которые по его воле учились за границей. Но успехи и прилежание их были известны ему; все это внушало надежду на будущие времена. Ведь в России изменилась вся обстановка, уже возникла хрупкая, но благодатная среда для научного и художественного творчества. Созданные Петром I школы и академии, верфи и заводы, армия и флот, архитектура, новые обычаи и развлечения требовали в огромном количестве специалистов разных профессий. Стали переводиться и издаваться книги по военному делу, архитектуре, строительству, осаде крепостей, математике, физике, истории. Эти книги стали печататься в новых типографиях, которые стали возникать в России. С января 1703 года начала выходить первая русская газета «Ведомости». Для облегчения чтения в 1710 году Петр I собственноручно исправил шрифт, заменив церковнославянское написание букв упрощенным, гражданским. В 1714 году в Петербурге была организована библиотека, ставшая впоследствии Библиотекой Академии наук, а также первый русский музей – «Кунсткамера». Здание для них начали строить в 1718 году на Васильевском острове. По указу Петра I по всей стране разыскивали старинное оружие, рукописи, различные редкости – «кун-сты». Петровская Россия еще не могла похвастаться выдающимися писателями, но в круге чтения русских людей появилось немало книг светского содержания. Феофан Прокопович сочинял пьесы, речи. Он стал одним из зачинателей русского классицизма, учителем А. Кантемира и М. Ломоносова. Особой популярностью среди читателей пользовались оды, «орации», канты – сочинения по случаю одержанных побед и знаменитых событий. Из прозы читатели любили анонимные сочинения: «Гисторию о российском матросе Василии Кариотском» и «Историю об Александре, российском дворянине».
Дело царевича Алексея
Непросто складывались не только царствование Петра Великого, но и его личная жизнь. Как было сказано выше, в 1698 году Петр I заточил свою жену царицу Евдокию в монастырь и довольно долго оставался неженатым. Роман с Анной Монс оборвался осенью 1702 года, когда она была уличена в измене. Второй раз Петр женился на простолюдинке Марте Скавронской – Екатерине. С 1703 года она оказалась в доме Петра, а в 1712 году венчалась с царем церковным браком. Петр очень любил жену, как и многочисленных детей, ею рожденных. Иначе складывались отношения Петра со старшим сыном Алексеем. В восемь лет оторванный от матери, он не стал близким человеком и для отца. Тот не проявлял к мальчику ни ласки, ни внимания. С годами Алексей превратился в недоброжелателя своего отца, стал ненавистником его дела. Этому содействовали люди, окружавшие царевича. Они смотрели на наследника с надеждой, мечтая о возвращении к старым добрым временам с того момента, как сам царевич вступит на престол.
Царевич Алексей Петрович.
Царь знал о настроениях наследника и не особенно волновался, пока в октябре 1715 года жена Алексея кронпринцесса София-Шарлотта не родила мальчика, названного Петром. Буквально через две недели царица Екатерина родила сына, также названного Петром. В перспективе, с взрослением этих царевичей, в стране мог возникнуть династический кризис. Петр I осознал опасность, возникшую для детей от любимой жены Екатерины. Именно с рождения царевичей начался конфликт царя с Алексеем. Петр I, обвиняя Алексея в лени и нежелании быть хорошим наследником, требовал, чтобы он либо «изменил свой нрав», либо отказался от наследства. Царевич согласился на второе предложение отца и был готов даже уйти в монастырь.
При этом Петр I не доверял сыну. Уехав из Петербурга в Копенгаген по делам войны, царь в августе 1716 года письмом вызвал Алексея к себе. Тот собрался в дорогу, но боялся неистового гнева отца или подстроенного им покушения по дороге. Ведь царь в своем письме требовал, чтобы Алексей детально указал маршрут и время прибытия в каждый из городов на пути в Копенгаген с тем, чтобы контролировать передвижение сына. На пути к отцу, в Польше, царевич неожиданно изменил маршрут и бежал во владения Австрии, где правил родственник покойной жены царевича, точнее, австрийской императрицей была сестра Шарлотты. Это было не предательство Алексея, как пытался потом представить дело Петр I и русская пропаганда, а акт отчаяния, попытка царевича спастись от неминуемой гибели. Но бегство это породило в душе Алексея страшные душевные муки. Он потерял покой и не мог найти себе место, чувствуя свою вину перед отцом и Россией.
Угрызениями совести, охватившими царевича, ловко воспользовался П. А. Толстой, посланный со строжайшим указом Петра I во что бы то ни стало найти и привезти Алексея в Россию. Он в компании с А. И. Румянцевым долго прочесывал владения австрийского императора, пока, наконец, не обнаружил беглеца в Италии, под Неаполем. Умело разжигая чувство вины царевича, обещая ему – от имени Петра I – безусловное прощение в случае явки с повинной, Толстой сумел выманить царевича в Россию. Вот уж кто оказался предателем, так это любовница царевича – Ефросинья, простая крепостная девушка, которую Алексей полюбил и увез с собой в эмиграцию. Она помогала Толстому сломить волю царевича, погасить его страх и заманить в западню. В материалах Тайной канцелярии сохранилась краткая запись, сделанная уже потом, несколько лет спустя после гибели царевича. Ефросинья получила на свадьбу с неизвестным нам человеком две тысячи рублей… из денег покойного царевича. По тем временам это была огромная сумма денег, и это были иудины сребреники.
Легенды и слухи
Как погиб царевич Алексей
Обстоятельства смерти царевича навсегда останутся тайной. Сохранилось письмо, приписываемое одному из ближайших сподвижников Петра I генералу А. И. Румянцеву, который описывает казнь царевича, совершенную по прямому приказу Петра в Трубецком бастионе. И хотя подлинность этого письма ставится под сомнение, оно содержит ряд весьма правдоподобных деталей:
«Тогда мы, елико возможно, тихо перешли темные упокои и с таким же предостережением дверь опочивальни царевичевой отверзли, яко мало была освещена от лампады, пред образами горящей. И нашли мы царевича спяща, разметавши одежды, яко бы от некоего соннаго страшнаго видения, да еще по времени стонуща… И, не хотяще никто из нас его мирного покоя нарушати, промеж себя сидяще, говорили: “Не лучше ли-де его во сне смерти предати и тем от лютого мучения избавити?”. Обаче (иначе. – Е. А.) совесть на душу легла, да не умрет без молитвы.
Сие помыслив и укрепясь силами, Толстой его, царевича, тихо толкнул, сказав:
“Ваше царское высочество! Возстаните!” Он же, открыв очеса и недоумевая, что сие есть, седе на ложнице и смотряще на нас, ничего же от замешательства (не) вопрошая. Тогда Толстой, приступив к нему поближе, сказал: “Государь-царевич! По суду знатнейших людей земли Русской, ты приговорен к смертной казни за многия измены государю, родителю твоему и отечеству. Се мы, по его царского величества указу, пришли к тебе тот суд исполнити, того ради молитвою и покаянием приготовься к твоему исходу, ибо время жизни твоей уже близ есть к концу своему”.
Едва царевич сие услышал, как вопль великий поднял, призывая к себе на помощь, но из этого успеха не возымев, нача горько плакатися и глаголя:
“Горе мне бедному, горе мне, от царской крови рожденному!”… А как увидали, что царевич молиться не хочет, то взяв его под руки, поставили на колени и один из нас, кто же именно от страха не упомню, говорить за ним начал: “Господи! В руци твои предаю дух мой!” Он же, не говоря того, руками и ногами прямися и вырваться хотяще. Той же, мню, яко Бутурлин, рек: “Господи! Упокой душу раба твоего Алексея в селении праведных, презирая прегрешения его, яко человеколюбец!” И с сим словом царевича на ложницу спиною повалили и, взяв от возглавья два пуховика, главу его накрыли, пригнетая, дондеже (пока. – Е. А.) движение рук и ног утихли и сердце биться перестало, что сделалося скоро, ради его тогдашней немощи, и что он тогда говорил, того никто разобрать не мог, ибо от страха близкия смерти, ему разума помрачение сталося. А как то совершилося, мы паки уложили тело царевича, яко бы спящаго и, помолився Богу о душе, тихо вышли».
Царевича, вернувшегося домой, ждало не прощение царя, а его гнев и опала. Алексея подвергли допросам, очным ставкам, пыткам, причем сам отец сидел за столом следователя в пыточной палате. Он смотрел, как сына, родного ему человека, заплечные мастера подвешивают на дыбу, бьют кнутом и рвут у него ногти. Нет, Петр I не был садистом, но для него интересы государства, будущее России были превыше всего на свете; ради этого он принес в жертву своего сына. Летом 1718 года состоялся суд. Он не был праведным, и все сподвижники Петра, составившие судилище, один за другим вынесли приговор: «Виновен, достоин смертной казни». А потом наступил момент, когда нужно было привести приговор в исполнение. И опять позвали Толстого и Румянцева…
Политический сыск. Тайная канцелярия
Тайная канцелярия как орган политического сыска возникла в 1718 году в связи с началом дела царевича Алексея Петровича. Раньше политическими делами занимался Преображенский приказ под ведением князя Ф. Ю. Ромодановского. Руководителем следствия по делу Алексея был один из ближайших сподвижников Петра I П. А. Толстой – человек умный, жестокий, беспринципный и циничный. До 1726 года Тайная канцелярия вела дело сообщников царевича, потом она была распущена, но в 1732 году, уже при Анне Иоанновне, возрождена вновь и существовала до 1762 года. Большая часть дел Тайной канцелярии была связана со «Словом и делом». Так назывались дела, возбуждаемые по публичному доносу. Человек кричал «Слово и дело!» и тем самым сообщал, что знает людей, которых может обвинить по оскорблению самодержца словом и злоумышлению на его здоровье и жизнь. В реальности же обычно это были случайно сказанные слова, неосторожные суждения и мнения о политике правительства, матерное слово, не к месту и не вовремя сорвавшееся с губ, злоумышленные доносы, которыми сводили счеты с врагами. Никакой реальной угрозы для власти люди, оказавшиеся в Тайной канцелярии, как правило, не представляли. Однако раз попав в застенок, они уже не могли оттуда выйти, если не проходили все круги ада – цикл допросов, очных ставок, пыток и наказания кнутом или ссылки в Сибирь. Естественно, это создало сыскному учреждению дурную славу в обществе. Вся система отношений в обществе была построена таким образом, что у каждого из подданных был шанс стать либо обвиняемым, либо свидетелем, либо доносчиком, причем недонесение по «Слову и делу» рассматривалось как одна из разновидностей государственных преступлений и жестоко преследовалось государством.
Царевич Петр Петрович.
Трагедии в семье Петра и Екатерины
На следующий день после гибели старшего сына Петр торжественно отпраздновал день Полтавской победы. Наследником престола стал младший, любимый сын царя Петр Петрович. Он был здоровым живым малышом. «Шишечка», «Потрошенок» (то есть плоть от плоти. – Е. А.) – так звали сына Петр и Екатерина в своих письмах. Как юные родители-молодожены восхищаются своим первенцем, так уже немолодая царская чета с восторгом встречала первые шаги своего сынка. «Прошу у Вас, батюшка мой, защиты, – шутит в письме Екатерина, – так как он немалую ссору имеет со мной из-за Вас: когда я про Вас помяну ему, что папа уехал, то не любит такой речи, что уехал, но более любит и радуется, когда скажешь, что здесь папа».
В письмах царь и царица мечтают о будущем сына. Конечно же, это счастливое будущее. С Шишечкой были связаны все династические надежды царственных родителей. Екатерина называет сына «Санкт-Петербургским хозяином». Но 4-летний мальчик заболел и умер в апреле 1719 года. Смерть сына и наследника потрясла царя. Вообще, в конце жизни Петру I было суждено испытать тоску и одиночество. Все его надежды были сосредоточены на Екатерине. В мае 1724 года он торжественно венчал ее в Успенском соборе Кремля как императрицу. Все расценили это как намерение передать ей трон. Соответствующее завещание было, вероятно, составлено тогда же.
Но той же осенью Петр I неожиданно узнал, что любимая его жена – «Катеринушка, друг сердешненькой» – изменяет ему с камер-юнкером Вилимом Монсом. Петр I был в ярости. После расследования должностных преступлений (формальная причина ареста любовника императрицы) Монса казнили, а между супругами наступило отчуждение. В последние годы жизни Петр I много болел. Его организм был расшатан тяжелой жизнью, постоянными походами, подорван пьянством и неумеренными развлечениями. Он умер в Зимнем дворце в ночь на 28 января 1725 года.
Императрица Екатерина I.
Заглянем в источник
5 февраля 1722 года Петр подписал составленный им же самим «Устав о наследии престола», ставший одним из важнейших законов, положенных в основу самодержавия. Уже первый раздел Устава объясняет причину его создания:
«Понеже всем ведомо есть какою авесаломскою злостью надмен был сын наш Алексей, и что не раскаянием его оное намерение, но милостию Божиею ко всему нашему отечеству пресеклось… а сие ни для чего иного взросло, токмо от обычая стараго, что большому (т. е. старшему. – Е. А.) сыну наследство давали, к тому ж один он тогда мужеска полу нашей фамилии был и для того ни на какое отеческое наказание смотреть не хотел».
Итак, Петр видит причину трагедии сына в господстве традиционного обычая передачи наследства старшему и единственному сыну. Между тем, как пишет Петр, были примеры отмены такого порядка наследия: согласно Библии жена Исаака добилась передачи наследства мужа младшему брату, да и в русской истории был случай, когда великий князь Иван III вначале передал трон внуку
Дмитрию, даже венчал его шапкой Мономаха, а потом передумал и вернул наследство старшему сыну Василию.
Все это, по мысли Петра, позволяет «сей Устав учинить, дабы сие было всегда в воли правительствующего государя, кому оной хочет, тому и определит наследство и определенному, видя какое непотребство, паки отменит, дабы дети и потомки не впали в такую злость, как выше писано, имея сию узду на себе».
Иначе говоря, государь получал право передавать трон фактически любому из своих подданных и, при необходимости, мог изменять и это решение. Это и есть самодержавие, утвержденное законом, позволяющим нарушать принятые же им самим законы.
Действующие лица
Императрица Екатерина Алексеевна
Известно, что Марта Скавронская – таково было имя Екатерны, данное ей при рождении – попала в плен к русским, осаждавшим в августе 1702 года шведскую крепость Мариенбург (ныне Алуксне). Многое в истории молодой Екатерины остается неясным. Одни историки утверждают, что Екатерина по происхождению шведка, другие уверены, что она появилась на свет в латышской крестьянской семье. Наверняка можно сказать, что Марта родилась 5 апреля 1684 года не в дворянской семье, что юность провела в доме лютеранского пастора Глюка в Мариенбурге, что образования она никакого не получила и в пасторском доме была на жалком положении воспитанницы, девочки при кухне и прачки – «портомои». Известно также, что к подходу русских войск она была уже замужем за шведским солдатом-барабанщиком, словом, была подданной шведского короля. Недаром много лет спустя, поздравляя жену с праздником взятия Нотебурга, ставшего Шлиссельбургом, Петр писал жене, что сколько уже лет «нога наша в вашу землю вступила»…
В тот августовский день 1702 года Марта попала в плен в числе других жителей городка, была продана солдатом офицеру. Последний же, желая угодить начальству, подарил пленницу фельдмаршалу Шереметеву, а тот сделал ее своей прачкой, да заодно и наложницей. Потом она попала к влиятельному фавориту Петра I Александру Меншикову и, наконец, примерно в 1703 году Марта очутилась среди так называемых «метресс», которых всюду возил с собой охочий до женского полу царь Петр. Современники считали, что Екатерина приворожила Петра каким-то кореньем – так быстро она выделилась из прочих женщин, так крепко и болезненно-сильно полюбил ее, простую прачку-портомою, царь. Полонянка Марта своей добротой, бескорыстием, какой-то уютной теплотой со временем покорила сердце недоверчивого к людям царя. Он стал признавать рожденных ею детей (всего их было 11!). Лютеранка от рождения, Марта приняла православие и стала Екатериной. Крестным отцом ее был сын Петра царевич Алексей. Кто мог подумать, в какой тугой узел потом завяжутся судьбы этих двух людей! В феврале 1712 года в Петербурге была сыграна скромная свадьба адмирала Петра Михайлова (морской псевдоним царя). На ней были только самые близкие люди. Свадьба хотя и была скромна, но все знали, что это не шутовская свадьба, а Екатерина стала настоящей царицей. Волшебное превращение не изменило характера лифляндской Золушки. Она оставалась такой же милой, скромной, неприхотливой боевой подругой царя, была рядом в его нескончаемых походах, даже рожала в поездках и, переждав день-другой, спешила к своему «старику». Она смогла каким-то образом приспособиться к тяжелому, порой невыносимому характеру царя, умела угодить его вкусам, смиренно терпеть eго странности и капризы.
В Екатерине не было ни изящества, ни красоты. Посторонним наблюдателям она казалась дурно и неряшливо одетой, мужиковатой простолюдинкой, но в ней, по-видимому, было обаяние Геры – богини домашнего уюта и тепла. Она смирилась и с постоянными изменами царя. Даже наоборот, посылала к нему «метресс». Уж лучше все это будет у нее на глазах, чем тайно, за ее спиной и, может быть, ей на замену. Петр был без ума от Катеринушки, своего «друга сердешнинького» (так он обращался к ней в письмах): она стала матерью любимых им детей, хранительницей домашнего очага, которого у царя раньше никогда не было. С годами его чувства к Екатерине разгораются жарким поздним пламенем, царь угождает ее малейшим желаниям. Она становится необходимой Петру. Екатерина была умна и тактична. Как писал один дипломат, Екатерина не забывала, кто и откуда она. И верно, в одном письме к мужу в шутку она просит не забывать и ее, «старую портомою». Не проявляла она и жадности до богатых подарков. В 1717 году, находясь во Фландрии и собираясь заказать Екатерине знаменитые брюссельские кружева, Петр просил ее прислать образец рисунка для мастериц. И она отвечала: ничего особенного не нужно, «только б в тех кружевах были сделаны имена, Ваше и мое, вместе связанные».
Ради Катеринушки, своей последней любви, царь шел на многое: он лишил наследства, а потом казнил своего старшего сына Алексея, а когда на следующий год умер любимый родителями 4-летний сын Петр, император решается завещать престол жене. Весной 1724 года он венчал Екатерину императорской короной.
Но вся эта сказочная идиллия внезапно рухнула осенью 1724 года, когда Петр случайно узнал об измене жены с камер-юнкером двора Монсом. что произошло? Мы уже никогда не узнаем об истинных причинах этой драмы у трона. Может, в описанной выше любовной истории любил только один он, а она, как часто случается в жизни, была лишь талантливой приспособленкой, которая любила прежде всего жизнь и в страшное время войны отчаянно цеплялась за нее. Может быть, Екатерина просто флиртовала с Монсом, не смогла удержаться от соблазнов, которыми так полна придворная жизнь…
В гневе Петр уничтожил подписанное на имя Екатерины завещание. Той осенью царь был особенно мрачен и беспощаден: Монса казнили, приближенных Екатерины били кнутом и сослали на каторгу. Измена «друга сердешненького» болезненно ударила по Петру. У царя не было больше надежды на будущее: он не знал, кому теперь передать свое великое ДЕЛО так, чтобы оно не стало достоянием любого прыгнувшего в постель Екатерины проходимца. Он умирал в страшных нравственных и физических мучениях, а она ждала…
Легенды и слухи
Есть ли тайна смерти Петра?
О смерти первого императора ходило немало слухов. Согласно распространенной легенде, он не успел назначить наследника и на грифельной доске якобы написал только два слова «Отдайте все…». На самом деле Петр до самого конца не решил этой проблемы. Он полагал, что болезнь его еще не смертельна, что он выкарабкается. Планы же государя относительно наследства были таковы. Как только он узнал об измене жены, завещание в ее пользу было уничтожено, и поздней осенью 1724 года Петр дал согласие на брак голштинского герцога Карла-Фридриха и старшей дочери Анны Петровны. В брачный контракт было включено одно важное условие – как только у супругов родится мальчик, они отдадут его деду. Именно этот мальчик и должен был унаследовать трон… Но замысел не удался – смерть опередила царя. Согласно другой легенде, причиной смерти Петра стало организованное зарубежными разведками отравление императора. Эта легенда тоже не достоверна. Точно известно, что он умер от воспаления в мочевом пузыре и общего отравления организма, вызванного затрудненным мочеиспусканием из-за развития аденомы предстательной железы или стриктуры уретры – последствия перенесенной им гонореи…
Личность Петра Великого
…В 1707 году поп из города Козельска ездил в Москву по своим делам. Он вернулся домой, пришли родственники, соседи, стали спрашивать, какие новости, видел ли отец Федор царя. Поп сказал, что видел государя. Шел он, поп, мимо дома Александра Даниловича Меншикова и видел, как со двора выезжал государь, без свиты. Не в карете, а один в двуколке, сам вожжи держал. Да побежала за ним рыженькая собачка и все лаяла. Остановил государь коляску, собачка прыгнула в коляску, а русский православный царь ну ее целовать-миловать, а она его лижет. Тьфу! Господи! Поразились гости: как так? русский царь с собакой целуется? Кто-то на попа донес, его арестовали, началось расследование, да вскоре священника выпустили. Ничего он не соврал, не придумал. Была и двуколка обшарпанная, на которой русский самодержец разъезжал по городу, была и рыженькая собачка любимая. Звали ее Лизетка, любил Петр I имя Лизавета – собаку назвал так, корабль, дочь… А чучелко собачки до сих пор хранится в Зоологическом музее…
Конный портрет Петра I.
История с козельским попом примечательна тем, что дает представление о том необыкновенном впечатлении, которое производил на окружающих русский царь. Современники, как русские, так и иностранцы, поражались простоте манер Петра I, его скромному жилищу, непритязательности в еде. Они с удивлением встречали русского самодержца, едущего в одиночестве или с одним спутником в двуколке, видели его с топором на стройках и верфях, наблюдали, как царь лезет по вантам на мачту корабля или стоит за его штурвалом. Это порождало среди народа слухи о том, что якобы в детстве, когда у царицы Натальи Кирилловны родилась девочка, ее подменили на мальчика из Немецкой слободы, поэтому царь наш подмененный, немецкий. Другие говорили, что это чушь – царя подменили во время поездки на Запад. Схватили его, бедного, посадили в Стекольне, в стеклянной башне, а к нам прислали очень похожего шведа, вот он и правит нами. «Не царь у нас, а царишка!»
Слухи эти возникали из-за необычайной внешности и поведения Петра. Все в нем было как-то странно, непривычно. Необычна была вся его высокая, непропорциональная фигура, резкие движения, размашистая быстрая походка, взгляд пронзительных черных глаз, подергивания головы, судорожные движения лица, рук и ног. Почти всегда небрежно одетый в недорогую и даже затрапезную одежду, он был чужд формальному почитанию и даже подчеркнутому вниманию окружающих. Но именно поэтому он был всюду виден, притягивал взгляды…
Иностранец, столкнувшийся с Петром на улице Амстердама, писал:
Его царское величество высокого роста, стройного сложения, лицом несколько смугл, но имеет правильные и резкие черты, которые дают ему величественный и бодрый вид и показывают его бесстрашный дух. Он ходит в курчавых от природы волосах и носит небольшие усы, что к нему очень идет. Его величество бывает обыкновенно в таком простом платье, что если кто его не знает, то никак не примет за столь великого государя. Он не терпит при себе большой свиты и мне часто случалось видеть его в сопровождении только одного или двух денщиков, а иногда и без всякой прислуги.
Другие иностранцы видели, как царь качался на качелях на Масленице, а потом зашел посмотреть на свадьбу простого булочника. Известно также, что Петр пел в церковном хоре. Любопытно, что древняя история для нас нема, мы не знаем, какой был голос у Наполеона, Юлия Цезаря. И только в записках простого солдата Никиты Кашина мы читаем о Петре: «Государь во время обедни сам читал Апостол – голос сиповатый, не тонок и не громогласен». Казалось, что царь сознательно избегал повсеместных проявлений полубожественного почитания своей персоны. Более того, Петр демонстративно пренебрегал обычаями старины, освященным веками этикетом. Но неправильно думать, что это был каприз, что он стремился разрушить почитание верховной власти. Просто у него был иной подход к этой власти, своей личности и своей роли. В одном из указов он писал, что подданные обязаны воздавать почтение государю, «однакож церемонии оному не всегда чинить надлежит», смотря по обстоятельствам, иногда желает государь, «чтоб не всегда голосен (то есть известен. – Е. А.) его проезд был, иногда же частого ради употребления оному наскучит». В истории нашей страны весьма мало правителей, которым когда-либо «наскучил» пышный ритуал их полубожественного почитания. Конечно, такое необыкновенное поведение царя – «работника на троне» – не могло не вызывать к его личности глубокой симпатии потомков, которые чаще сталкивались с иной манерой поведения правителей, лишенных порой даже толики гения Петра. В чем же суть и смысл такого поведения Петра?
Петр пренебрегал традиционным ритуалом потому, что он мешал ему жить по созданным им же принципам. Он шагал в солдатском строю, рубил топором на верфи, тушил пожары не только потому, что ему нравилась конкретная работа, что он любил видеть конкретный результат своего труда. Он был у всех на виду, он подавал пример, он считал себя учителем, мастером. Реформы, война воспринимались Петром как постоянная учеба, школа, которую должен был пройти русский народ, чтобы добиться успехов, подобных успехам западноевропейских народов. Пример же был главным методом воспитания в этой школе. Как-то, попивая целебные олонецкие воды, он наставительно сказал: «Вот, тело свое лечу водами, а подданных примерами». Английский посланник Чарльз Уитворт писал:
Царь, находясь при своей армии, до сих пор не является ее командующим, он состоит только капитаном бомбардирской роты и несет все обязанности этого звания. Это вероятно делается с целью подать пример высшему дворянству, чтобы и оно трудом домогалось знакомства с военным делом, не воображая, как воображало о себе прежде, что можно родиться полководцем, как родишься дворянином или князем.
Подобное же увидел и датский посланник Юст Юль. Он наблюдал поведение царя на верфи. Петр снял шапку и почтительно поклонился адмиралу:
Такое почтение он выказывал… и всем старшим по службе лицам… Пожалуй, это может показаться смешным, но в основании такого образа действий лежит здравое начало: царь собственным примером хочет показать прочим русским, как в служебных делах они должны быть почтительны и послушливы своему начальству.
Впрочем, не будем обольщаться демократизмом первого императора. В довоенном фильме «Петр Первый» есть один замечательный по своей выразительности эпизод. Он соответствует исторической действительности. Иностранный дипломат, впервые попавший на петровскую ассамблею, поражен, он видит Петра за столом в окружении простых шкиперов и купцов, с которыми царь весело пьет пиво и курит трубку. Он вопрошает стоящего рядом вице-канцлера Шафирова: «Говорят, царь прост?», на что Шафиров со сладкой улыбкой отвечает: «Государь прост в обращении». И это так! Да, он был прост, доступен, участвовал запанибрата в частых попойках при дворе, но внимательный наблюдатель видел и другую сторону поведения царя:
На всех пирах лишь только соберутся гости, прежде чем они примутся пить, царь уже велит поставить у дверей двойную стражу, чтобы не выпускать никого, не исключая и тех, кого рвет. Но при этом сам царь редко выпивает более одной или, в крайнем случае, двух бутылок вина, так что я редко видел его пьяным в стельку. Между тем остальных гостей он заставляет напиваться до того, что они ничего не видят и не слышат, и тут царь принимается с ними болтать, стараясь выведать, что у каждого на уме. Ссоры и брань между пьяными тоже по сердцу царю, так как из их взаимных укоров ему открываются их воровство, мошенничество, хитрость.
Всем были известны его взрывная импульсивность, страстность натуры, бешенство, которое его порой охватывало, и тогда он крушил все вокруг себя. Петр вызывал страх у многих своих современников. Некоторым он казался пришельцем из другого мира, антихристом, насланным на Россию за грехи ее. За Петром тянулась дурная слава палача и любителя застенка. В 1698 году в Преображенском приказе велось дело одной помещицы и ее крепостного, говоривших о царе такие слова: «Без тово-де он жить не может, чтоб ему некоторый день крови не пить», а «как крови изопьет, так весел, а нет, то хлеб ему не есца». Как бы в подтверждение этой мысли как помещицу, так и ее крестьянина за эти слова казнили. Мнение о царе-кровопийце жило в обществе и потом. Скажем так: мнение народное, как всегда, пристрастно.
Конечно, царь не был кровожадным палачом и сумасшедшим вроде Ивана Грозного, и кровь человеческую он не пил. По своему характеру, устремлениям царь был типичным, не знающим сомнений фанатиком служения своей идее. И ради нее он не считался ни с чем. Люди для него мало что значили. С ними он был циничен, бесцеремонен и даже эгоистичен. Примеров этому множество. В 1703 году, столкнувшись с большой смертностью солдат в армии, он писал из-под Шлиссельбурга боярину Т. Стрешневу, который ведал наборами солдат: «Изволь, не помедля, еще солдат сверх кои отпущены, тысячи три или больше прислать в добавку, понеже при сей школе много учеников умирает, того для не добро голову чесать, когда зубы выломаны из гребня». Мы видим, что люди для Петра – как зубья в гребешке, которые нужно быстро заменить. Он был рационалистом, истинным сыном своего века, который превыше всего признавал опытное знание, практику, презирал всякие сантименты и относился к человеку как к подручному материалу, с помощью которого возводил новую Россию, осуществлял эксперименты общегосударственные, да и научные. Известно, что в 1705 году Петр, присутствуя при казни преступника, остановил казнь и прямо с эшафота отправил преступника для опытов к доктору Бидлоо. Мужик здоровый, ну отрубят ему голову без пользы для отечества, а тут, может, он пригодится, как кролик для ученого. В деле сказано, что преступник через шесть дней у Бидлоо умер: тот ему печень вырезал. В другой раз, стоя в соборе вольного города Гданьска возле бургомистра, царь вдруг протянул руку, сорвал с головы бургомистра парик и нацепил себе на голову. Все онемели от ужаса, Петр же стоял как ни в чем не бывало – а что собственно произошло? Дуло из дверей, государю стало холодно, вот он и снял парик с бургомистра. Он был циником и прагматиком, ни во что не ставившим жизнь других людей. Отношение Петра к людям было практически лишено всякого гуманизма.
Опытное знание, веру в законы природы Петр ставил выше всего. Поэтому он любил по преимуществу науки точные, прикладные. Среди «художеств», которые следовало внедрить в России, он перечисляет математику, механику, черчение, баллистику, фортификацию, ботанику и вообще не упоминает об искусстве, которое для него – лишь пособие для обучения или способ украшения жилища. Рационально он подходил к переводам книг. В одном из указов он писал: «Понеже немцы обвыкли многими рассказами негодными книги свои наполнять только для того, чтоб велики казались, чего, кроме самого дела и краткого перед всякою вещию разговора, переводить не надлежит». А еще он обожал медицину, точнее – хирургию. Он пристрастно следил за здоровьем своих окружающих и незамедлительно предлагал, к их вящему ужасу, свои услуги. Так, голштинский придворный Берхгольц писал в своем дневнике:
Герцогиня Мекленбургская Екатерина Ивановна находится в большом страхе, что император примется за ее больную ногу: известно, что он считает себя великим хирургом и охотно берется за всякого рода операции над больными. Так, в прошлом году он собственноручно и вполне удачно сделал фабриканту Тамесу операцию в паху, причем пациент был в смертельном страхе, операция представлялась ему весьма опасной.
Но обошлось.
Петр I был необыкновенным человеком, по-своему симпатичным. Неблагоприятное впечатление от порой грубых ухваток и отталкивающих привычек царя значительно смягчалось, отходило на задний план перед тем удивлением и восторгом, которые вызывали у людей его глубокий ум, трезвость и верность суждений, необыкновенное трудолюбие. От этого удивительного царя обычно оставались в восторге люди военных, технических, естественнонаучных профессий и увлечений – он поражал их своими глубокими знаниями и умениями, неиссякаемой любознательностью, искренним восторгом перед гением творца сложных машин и механизмов. И тогда обычно прижимистый в тратах царь не жалел денег ради того, чтобы привезти в Россию какое-нибудь диковинное изобретение, вроде паровой машины для фонтанов Летнего сада или анатомической коллекции голландца Рюйша.
Впрочем, часто царь, человек бешеного нрава и темперамента, преображался, когда речь заходила об интересах его страны, и за столом дипломатических переговоров он проявлял необыкновенное терпение, выдержку, знание сложных тонкостей и «конъюктур» европейской политики, в чем разбирался не меньше, чем в секретах строительства и вождения кораблей. Один иностранец пишет, что в вежливой беседе с иностранным послом Петр сквозь зубы сказал приближенному по-русски: «Черт его возьми, надоел он мне хуже горькой редьки!», но дело есть дело, и царь терпеливо вел переговоры.
Не раз Петр говорил, что по-доброму Россией править невозможно. Он был вообще плохого мнения о своих подданных, считал русский народ ленивым, был убежден, что без насилия ничего путного в России не будет, и поэтому нередко хватался за свою знаменитую палку. Он не терпел беспорядка, возмущался московским «тотчас» и «завтра», нещадно бил даже знатных своих подданных. Но порой его охватывало отчаяние. Как-то, возвратясь из Сената и видя, как прыгает радостно возле него любимая собачка Лизетка, он присел и стал ее гладить, приговаривая: «Когда б послушны были в добре так упрямцы, как послушна мне Лизета, тогда не гладил бы я их дубиною. Моя собачка слушает без побоев, знать, в ней более догадки (ума), а в тех – заматерелое упрямство». По письмам Петра видно, что у него были причины приходить в отчаяние. Он нес тяжкое бремя реформатора, которого не понимал никто, он требовал от людей хотя бы точного исполнения своих обязанностей. «Стройте не образом, но делом, – призывал он подданных, – чтобы было крепко и добрым мастерством, и сие не токмо волею, но и неволею делать». Но все его призывы были напрасны. В 1716 году он получил письмо от своего ближайшего сподвижника Ф. М. Апраксина, который сообщал, что несколько дней не получал от царя указов и теперь «истинно во всех делах как слепые бродим, не знаем что делать, стала везде великая растройка… денег ниоткуда не везут, все дела становятся». Наверняка тяжко вздохнул государь, прочитав это письмо. Несомненно, им должно было владеть острое чувство одиночества, сознание того, что его все боятся, не любят, не понимают. Петр имел все основания думать, что без него все дела встанут, а люди, как только он отвернется, бросят работу. Отчаянием проникнуты строки письма к царевичу Алексею: «Я есмь человек и смерти подлежу, то кому вышеписанное с помощью Всевышнего насаждение и уже некоторое возращенное оставлю?»
И все же так случилось, что в памяти людей необыкновенная личность царя запомнилась не слабостями и недостатками, пороками и грехами, а великой целью прославить Россию, сделать ее просвещенной и могучей. Историк М. П. Погодин как-то заметил о Петре:
Концы всех наших нитей соединяются в одном узле. Куда мы не оглянемся, везде мы встречаемся с этой колоссальной фигурою, которая бросает от себя длинную тень на все наше прошедшее и даже застит нам древнюю историю, которая (фигура. – Е. А.) в настоящую минуту все еще как будто держит свою руку над нами и которой, кажется, никогда не потеряем мы из виду, как бы далеко не ушли мы в будущее.
Опросы общественного мнения в постсоветское время показывают, что среди выдающихся деятелей России у Петра
Великого нет соперников: он один привлекает более 50 процентов общественных симпатий. Этот показатель кажется важным. Это значит, что люди признают необходимость мирных реформ и ненужность революции. В любви к первому императору видно и сожаление об исчезнувшей империи, ее утраченных огромных пространствах, которые в русском сознании всегда были символом могущества. Здесь и восхищение людей сильной личностью, хозяином, ведшим народ вперед. А более всего здесь – преклонение перед безупречной государственной репутацией Петра Великого, который никогда не заботился о своих богатствах, наградах, славе, а жил только ради России, ради ее будущего.