– Выучился ли хотя по-итальянски? – Головин признался, что и этого сделал очень мало.
– Так что же ты делал?
– Всемилостивейший государь! Я курил табак, пил вино, веселился, учился играть на басу и редко выходил со двора.
Как ни вспыльчив был государь, но такая откровенность очень ему понравилась. Он дал ленивцу прозвище Князя-Баса и велел нарисовать его на картине сидящим за столом с трубкой в зубах, окруженного музыкальными инструментами, а под столом валяются металлические приборы. Государь любил Головина за прямодушие, верность и таланты и в шутку всегда называл его «ученым человечком», знатоком корабельного искусства.
(«Исторические анекдоты…»)
Привезли Петру Алексеевичу стальные русские изделия; показывал их после обеда гостям и хвалил отделку: не хуже-де английской. Другие вторили ему, а Головин-Бас, тот, что в Париже дивился, как там и ребятишки на улицах болтали по-французски, посмотрел на изделия, покачал головою и сказал: хуже! Петр Алексеевич хотел переуверить его; тот на своем стоял. Вышел из терпения Петр Алексеевич, схватил его за затылок и, приговаривая три раза «не хуже», дал ему в спину инструментом три добрых щелчка, а Бас три же раза твердил свое «хуже». С тем и разошлись.
(Ф. Лубяновский)
Царь-работник
Как только время свободное ему от черной работы, так он по кабакам ходил да у мастеров выведывал об их мастерстве: все научиться хотел всему. Приходит раз в кабак и встретил там оборванного пьянчужку; взял водки, а его не потчует. «Ты видно, ничего не умеешь? – спрашивает. – Что больно обтрепан?» – «Нет, – говорит, – умею вот такое мастерство». – «А как вот эту вещь делать?» – «Так вот», – говорит. «Врешь!» – «Нет, ты врешь!» Поднялся спор, и пьянчуга доказал Петру, что он врет. Петр остался этим очень доволен, потому что о мастерстве все, что надо, разузнал; и напоил мастерового в лоск.
(Д. Садовников)
А как вот ни хитер был, а лаптя-то все-таки не мог сплести: заплести-то заплел, а свершить-то и не мог. Носка не сумел заворотить. И теперь еще лапоть-то этот где-то там в Питере во дворце или музее висит.
(ЖС, 1908. Вып. II)
Петр I, с ближайшими соратниками своими, приехав на вечеринку к шурину Александру Федоровичу Лопухину, приказал ворота запереть на крюк, чтоб посторонних никого не было. Дружеское общество принялось рассекать кнутами деревянные крепкие лубки.
Прежние бояре всегда были окружены живущими в домах их небогатыми дворянами, под именем «знакомцев». К несчастью, такой «знакомец», Акинфиев, не ведая ничего, вошел во двор. Петр, увидев его в окошко, закричал: «Чужой – в мощи его!» Сие значило, что каждый присутствующий должен был опрометью броситься на него, как собака, и в доказательство принести или клок его волос, или вырванный кусок его мяса.
Случившийся тут ключник, предвидя, что Акинфиев должен издохнуть, подхватил его и спрятал в ящик под бочками и кадками. Едва успел он это сделать, как ворвалась толпа сверху, отыскивая сего несчастного… В царском совете положено было вместо лубков рассекать кнутами его тело.
(Из собрания П. Карабанова)
Петр I в Архангельске
На этой колокольне (на Вавчужской горе. – Ред.), по народному преданию, великий монарх звонил в колокола, тешил свою государеву милость. И с этой-то колокольни раз, указывая Баженину на дальние виды, на все огромное пространство, расстилающееся по соседству и теряющееся в бесконечной дали, Великий Петр говорил:
– Вот все, что, Осип Баженин, видишь ты здесь: все эти деревни, все эти села, все земли и воды – все это твое, все это я жалую тебе моею царскою милостью!
– Много мне этого, – отвечал старик Баженин. – Много мне твоего, государь, подарку. Я этого не стою. Я уже и тем всем, что ты жаловал мне, много доволен.
И поклонился царю в ноги.
– Не много, – отвечал ему Петр, – не много за твою верную службу, за великий твой ум, за твою честную душу.
Но опять поклонился Баженин царю в ноги и опять благодарил его за милость, примолвив:
– Подаришь мне все это – всех соседних мужичков обидишь. Я сам мужик, и не след мне быть господином себе подобных, таких же, как я, мужичков. А я твоими щедрыми милостями, великий государь, и так до скончания века моего взыскан и доволен.
Баженин ждал царя с великим нетерпением, которое в конце возросло до такой степени, что старик перестал ждать в Вавчуге, – выехал к царю навстречу. Ехал скоро – насколько сильно было в нем желание поскорее лицезреть Петра и насколько быстро могли везти ямщики, хорошо знавшие, что Баженин – друг царя.
На одной из станций – именно в Ваймуге – Баженину показалось, что ямщик не скоро впрягает лошадей и таким образом как бы намеренно задерживает момент свидания его с Петром. Баженин вспылил и ударил ямщика в ухо, но так неловко, что попал в висок, и так сильно, что ямщик тут же на месте упал и умер.
Между тем приехал Петр. С Бажениным отправился он в Холмогоры и Вавчугу. В Вавчуге пировал. Съездил в Архангельск и поехал назад в Петербург; Баженин его провожает. В той же Ваймуге, где Баженин убил ямщика, собрались мужики царю пожаловаться, что зазнался-де Осип Баженин и никакого суда на него не найдешь. Прямо сказать мужички не смели, а придумали сделать это дело так, что когда вышел царь из избы к повозке – мужики стали перешептываться промеж себя, потом громче и громче переговариваться:
– Баженин мужика убил. Мужика убил Баженин!
Услыхал Петр – улыбнулся. Остановился на одном месте, да и опросил весь народ громким голосом:
– Ну так что ж из того, что Баженин мужика убил?
У мужиков и ноги к земле и язык к гортани прилипли, стоят и слушают:
– Это ничего, что Баженин мужика убил. Больно бы худо было, кабы мужик убил Баженина.
У мужиков и ушки на макушке. Царь продолжал:
– Вас, мужиков, у меня много. Вот там под Москвой; за Москвой еще больше; да на Казань народ потянулся, к Петербургу подошел: много у меня мужиков. Вот вас одних сколько собралось из одной деревни. Много у меня вас, мужиков, а Баженин – один.
С тем царь и уехал.
Рассказывают, что государь целые дни проводил на городской бирже, ходил по городу в платье голландского корабельщика, часто гулял по реке Двине, входил во все подробности жизни приходивших к городу торговцев, расспрашивал их о будущих видах, о планах, все замечал и на все обращал внимание даже в малейших подробностях.
Раз <…> он осматривал все русские купеческие суда; наконец, по лодкам и баркам взошел на холмогорский карбас, на котором тамошний крестьянин привез для продажи горшки. Долго осматривал он товар и толковал с крестьянином; нечаянно подломилась доска – Петр упал с кладки и разбил много горшков. Хозяин их всплеснул руками, почесался и вымолвил:
– Вот-те и выручка!
Царь усмехнулся.
– А много ли было выручки?
– Да теперь немного, а было бы алтын на сорок.
Царь пожаловал ему червонец, примолвив:
– Торгуй и разживайся, а меня лихом не поминай!
(С. Максимов)
В то время, когда уже основан был Петербург и к тамошнему порту начали ходить иностранные корабли, Петр I, встретив раз одного голландского матроса, спросил его:
– Не правда ли, сюда лучше приходить вам, чем в Архангельск?
– Нет, ваше величество! – отвечал матрос.
– Как так?
– Да в Архангельске про нас всегда были готовы оладьи.
– Если так, – отвечал Петр, – приходи завтра во дворец: попотчую!
И он исполнил слово, угостивши и одаривши голландских матросов.
(С. Максимов)
Война со шведами
В то самое время, когда Петр I с Меншиковым в 1700 году намерен был с новонабранным войском идти из Новгорода к Нарве и продолжать осаду этого города, получил он известие о несчастном поражении своей армии, бывшей уже при Нарве, с потерей артиллерии и со взятием в полон многих генералов и полковников, и, сетуя на себя, что при этом случае лично не присутствовал, мужественно снес эту печаль и сказал:
– Я знаю, что шведы нас еще несколько раз побеждать будут, но, наконец, научимся этим побивать их и мы.
Под Нарвой, 8 июня 1704 года, Петр I, узнав через перехваченное письмо, что шведы ожидали генерала Шлиппенбаха со свежим войском, приказал двум полкам пехотным и двум конным надеть синие мундиры, взять шведские знамена и двигаться по направлению к городу. Между тем другой отряд, в зеленых мундирах, под предводительством Репнина и Меншикова, нападает на переодетых в шведские мундиры товарищей и завязывает с ними горячее дело. Шведы, приняв русских солдат в синих мундирах за отряд Шлиппенбаха, тотчас же выслали вспомогательное войско, которое одно и потерпело сильное поражение. Вслед за тем Нарва взята была приступом (9 августа).
(Из собрания И. Преображенского)
«…И грянул бой, Полтавский бой»
Король Шведский Карл XII вдруг вознамерился дать сражение под Полтавой вместо 29 июня – 27-го числа (1709) и с вечера пред тем днем отдал приказ, чтоб с полуночи вся его армия была в готовности к наступлению и чтобы не обременяла себя запасным хлебом: «В российском лагере его довольно, так смогут досыта наесться». Итак, в назначенный день с полуночи и гораздо ранее солнечного восхода выступил сам из лагеря, а кавалерии велел идти вперед для нападения на отводные российские полки и на конницу. Сделалась тревога и пальба с обеих сторон; донесли Петру, который тогда еще опочивал, что шведы уже наступают и атакуют наши отводные посты и конницу. Его величество, вскочив, спросил:
– Сегодня 27-е число?
– Так, ваше величество, – ответили ему.
– Как же говорили на 29-е число? Так, знать, он переменил и тем хочет нас нечаянно уловить.