Когда было объявлено о воцарении Константина, он всем нам повторял: «Слава Богу, мой милый! Он хоть и горяч, но сердце-то предоброе!»
По отречении Константина он восклицал с восторгом: «Благодари Бога, мой милый! – и прибавлял вполголоса: – Сердце-то у него доброе; да ведь кучер, мой милый, настоящий кучер!»
На кончину Александра написал он стихи. В конце была рифма: «Екатерина» и «Константина». По вступлении на престол государя Николая Павловича, когда он не успел еще напечатать своих стихов, А. И. Писарев сказал ему:
– Как же вы сделаете с окончанием ваших стихов?
– Ничего, мой милый, – отвечал автор. – Переменю только рифму, поставлю: «рая» и «Николая!».
Однако ж конец он совсем переделал.
(М. Дмитриев)
Когда хоронили жену Ф. Ф. Кокошкина (урожденную Архарову) и выносили ее гроб мимо его кабинета, куда отнесли лишившегося чувств Федора Федоровича, дверь вдруг отворилась, и на пороге явился он сам, с поднятыми на лоб золотыми очками, с распущенным галстуком и с носовым платком в приподнятой руке.
– Возьми меня с собою, – продекламировал он мрачным голосом вслед за уносимым гробом.
– Из всех сцен, им разыгранных, это была самая удачная, – заключил свой рассказ Сергей Львович Пушкин.
(РС, 1880. Т. XXVIII)
После несчастных событий 14 декабря разнеслись и по Москве слухи и страхи возмущения. Назначили даже ему и срок, а именно день, в который вступит в Москву печальная процессия с телом покойного императора Александра I. Многие принимали меры, чтобы оградить дома свои от нападения черни; многие хозяева домов просили знакомых им военных начальников назначить у них на этот день постоем несколько солдат. Эти опасения охватили все слои общества, даже и низшие. В это время какая-то старуха шла по улице и несла в руке что-то съестное. Откуда ни возьмись мальчик пробежал мимо ее и вырвал припасы из рук ее. «Ах ты бездельник, ах ты головорез, – кричит ему старуха вслед, – еще тело не привезено, а ты уже начинаешь бунтовать».
(П. Вяземский)
Николаевская эпоха
На другой день после возмущения 14 декабря один из заслуженных и очень уважаемых императором Николаем I генералов явился во дворец в полной парадной форме, сопровождаемый молодым офицером, который без эполет и без шпаги шел за ним с поникшей головой. Генерал просил доложить его величеству, что привел одного из участников вчерашних печальных событий. Его тотчас пригласили в кабинет.
– Государь, – сказал генерал, едва удерживая слезы, – вот один из несчастных, замешанный в преступный заговор. Предаю его заслуженному наказанию и отрекаюсь признавать его отныне своим сыном.
Тронутый таким самоотвержением и доказательством преданности, император отвечал:
– Генерал, ваш сын еще очень молод и успеет исправиться… Не открывайте передо мной его вины. Я не желаю ее знать и предоставляю вам самим наказать его.
(Из собрания М. Шевлякова)
Когда государь приезжал в Инженерное училище и, окончив с его осмотром, направлялся к выходу, то кадеты училища, следовавшие до того все время на почтительном расстоянии за своим начальством, в этот момент теряли всякую дисциплину и бросались к государю, чтобы подать ему шинель и вынести его на руках к экипажу. Это было, так сказать, уже их неотъемлемое право, против которого не восставало начальство и которое государь всегда снисходительно допускал. Они подымали его при этом буквально на воздух и чуть не бегом выносили по лестнице к экипажу. Понятно, что государю такое воздушное путешествие было вовсе неудобно, но он терпел его, чтобы доставить юношам счастье чем-нибудь выразить их любовь и преданность ему. Однажды, при общей торопливости занять место, случилось, что кто-то нечаянно щипнул государя, желая, конечно, в излишнем усердии, хоть за что-нибудь прицепиться. Государь и на это не рассердился.
– Кто там щиплется? Шалуны! – сказал он, лежа на кадетских руках, при спуске с лестницы.
(Из собрания И. Преображенского)
Император Николай I как-то осматривал артиллерию. Проходя по рядам и увидев у одного капитана множество орденов на груди, не без иронии спросил:
– У кого вы были адъютантом?
Нужно заметить, что государь был того мнения, что больше всего и легче всех получают награды именно адъютанты каких-нибудь высокопоставленных особ.
Капитан с сознанием своего достоинства ответил:
– При этой пушке.
(Из собрания М. Шевлякова)
Однажды, поздно вечером, император Николай I вздумал объехать все караульные посты в городе, чтобы лично убедиться, насколько точно и правильно исполняется войсками устав о гарнизонной службе. Везде он находил порядок примерный. Подъезжая к самой отдаленной караульне у Триумфальных ворот, государь был убежден, что здесь непременно встретит какое-нибудь упущение. Он запретил часовому звонить и тихо вошел в караульную комнату. Дежурный офицер, в полной форме, застегнутый на все пуговицы, крепко спал у стола, положив голову на руки. На столе лежало только что написанное письмо. Государь заглянул в него. Офицер писал к родным о запутанности своих дел вследствие мелких долгов, сделанных для поддержания своего звания, и в конце прибавлял: «Кто заплатит за меня эти долги?» Государь вынул карандаш, подписал свое имя и ушел, запретив будить офицера.
Можно представить себе изумление и радость офицера, когда, проснувшись, он узнал о неожиданном посетителе, великодушно вызвавшемся помочь ему в затруднительном положении.
В Петергофе в николаевское время все знали старика Нептуна. Собственно фамилия его была Иванов, а звание – отставной корабельный смотритель. Однако как прозвал его кто-то Нептуном, так за ним это прозвище и осталось.
Однажды едет император Николай и видит, что чалая корова забралась на цветочные гряды, прилегающие к государевой даче, и мирно пощипывает травку. Беспорядок! о чем думает Нептун?
– Нептун!
Нептун вырастает как из-под земли и вытягивается во фронт.
– Нептун! Твои коровы на моем огороде ходят, – замечает строго государь, – смотри, под арест посажу.
– Не я виноват – угрюмо отвечает Нептун.
– Кто же?
– Жена.
– Ну, ее посажу!
– Давно пора!
(Из собрания И. Преображенского)
Один помещик желал определить сына в какое-то учебное заведение. Для этого ему нужно было подать прошение на Высочайшее имя. Не зная, как следует обращаться к царю в таких случаях, помещик вспомнил, что государя называли августейшим, и, так как дело было в сентябре, накатал в прошении:
«Сентябрейший Государь! и пр.»
Прочитав это прошение, Николай I учинил резолюцию: «Непременно принять сына и учить, чтобы, выучившись, не был таким дураком, как его отец».
(Из собрания М. Шевлякова)
Император Николай I и А. С. Пушкин
Во время празднеств коронации император Николай I пожелал видеть Пушкина в Москве. Фельдъегерь помчался в псковскую деревню Пушкина, привез ему приказание ехать в Москву, и поэт, прямо с дороги, был представлен императору в Кремлевском дворце. После весьма откровенной беседы, во время которой Пушкин отвечал совершенно на все вопросы императора, Пушкин получил разрешение на пребывание в Москве. Император заметил ему, что он сам «берется быть цензором его сочинений». Сохранилось предание, что в тот же вечер, увидев на балу Д. Н. Блудова, император подозвал его к себе и сказал ему:
– Сегодня я говорил с умнейшим человеком в России.
Рассказывают о следующей подробности свидания Пушкина с императором Николаем Павловичем. Поэт и здесь остался поэтом. Ободренный снисходительностью государя, он делался более и более свободен в разговоре, наконец, дошел до того, что незаметно для себя самого приперся к столу, который был позади его, и почти сел на этот стол. Государь быстро отвернулся от Пушкина и потом проговорил: «С поэтом нельзя быть милостивым».
(«Шутки и остроты А. С. Пушкина»)
В нем много от прапорщика и немного от Петра Великого.
(А. Пушкин)
Государь сказал Пушкину: «Мне бы хотелось, чтобы король нидерландский отдал мне домик Петра Великого в Саардаме». – «В таком случае, – подхватил Пушкин, – попрошусь у вашего величества туда в дворники».
(А. Смирнова-Россет)
Внимание императора Николая Павловича долгое время удерживала на себе Калькутта… Однажды государь спрашивает поэта во время какого-то постороннего разговора:
– Как ты думаешь о Калькутте?
– Как о мечте вашего величества, – ответил находчивый поэт.
(«Шутки и остроты А. С. Пушкина»)
Пушкин говорил про Николая I: «Хорош-хорош, а на тридцать лет дураков наготовил».
(В. Соллогуб)
Комендант П. П. Мартынов
Комендант Зимнего дворца Павел Петрович Мартынов был известен неповоротливостью ума.
Тогда существовал приказ: развод солдатам производить в шинелях, если мороз выше десяти градусов.
И вот к Мартынову является плац-майор за распоряжением.
Мартынов спрашивает:
– А сколько сегодня градусов?
– Пять.
– Развод без шинелей.
Но пока наступило время развода, погода подшутила. Мороз перешел роковую черту, Николай I рассердился и намылил коменданту голову за нарушение формы.
Возвратясь домой, взбешенный Мартынов вызвал плац-майора:
– Что это вы, милостивый государь, шутить со мной вздумали?! Я с вами знаете что сделаю?! Я не позволю себя дурачить! Так было пять градусов?
– Когда я докладывал вашему превосходительству, тогда термометр показывал…