Сенека задумался. — Пять человек. Не больше пяти.
Катон почувствовал небольшое облегчение от этой уступки, но все еще оставался большой вопрос без ответа, который тяготил его.
— А что будет со мной, если я потерплю неудачу?
Сенека холодно посмотрел на него.
— Ты не потерпишь неудачу.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Сардиния? — Аполлоний урвал яблоко из вазы с фруктами в центре стола и откусил, хрустя аппетитной белой мякотью. — Никогда не был там. Должно быть интересно. Жаль, что ты это упустишь, Макрон.
Центурион не ответил, но перевел взгляд на свою жену, которая играла с Луцием у пруда посреди перистиля дома Катона. Теплое утро сменилось душным днем, и на улицах было тихо, когда Катон вернулся домой из имперского дворца. Он приказал Кротону поставить навес в саду, чтобы он мог посидеть в тени, отдавшись легкому бризу, проносящимся над городом. Трое мужчин лежали на кушетках вокруг стола, где стояла амфора с разбавленным вином, принесенная из подвала. Пока Макрон наполнял серебряные кубки, мысли Катона были сосредоточены на задаче, которую Сенека заставил его принять, и он не мог наслаждаться комфортом и покоем своего окружения.
Макрон закашлялся и понизил голос, чтобы Петронелла его не услышала.
— Если тебе нужно, чтобы я оставался в военном облачении еще немного, достаточно одного слова, парень.
Катон посмотрел на своего друга и почувствовал прилив горько-сладкой привязанности к нему. По правде говоря, он не хотел ничего больше, чем, чтобы Макрон продолжал служить вместе с ним. Но воспользоваться предложением друга было бы проявлением бессовестного эгоизма. Петронелла никогда не простит никому из них, если Макрон отправится на Сардинию. И, не дай бог, если с ним там что-нибудь случится, Катон также никогда этого себе не простил бы.
— Я не могу попросить тебя об этом. Я не буду. Но я благодарю тебя за предложение, мой друг, от всей души. Ты достаточно долго служил Риму. Ты проливал кровь за Империю и был верен своим товарищам и мне. Пришло время тебе отложить меч и насладиться жизнью с Петронеллой.
— Она поймет, — возразил Макрон. — Она знает, что это значит для меня.
Аполлоний засмеялся и покачал головой. — Боюсь, ты понятия не имеешь, как устроен женский ум.
Макрон нахмурился. — Я знаю свою жену.
— Может быть, но если ты решишь отплыть на Сардинию, ты не окажешь ни малейшего уважения ей. Женщины, конечно, хотят любви, но еще больше они хотят уважения. Если ты бросишь ее и отправишься в поход, ты навлечешь на себя такой гнев, о котором гарпии могли только мечтать.
— А ты у нас, значит, эксперт по женщинам? — усмехнулся Макрон.
— Я знаток человеческой природы, — улыбнулся Аполлоний. — В противном случае я бы не выжил так долго, занимаясь тем, чем я занимаюсь.
— Я приму совет шпиона, когда сам этого захочу, но не раньше.
Брови Аполлония ненадолго приподнялись. — То-есть не раньше своих похорон, дружище.
— Довольно, вы двое, — твердо прервал Катон. — Макрон, наслаждайся своей отставкой. Ты заработал это уже тысячу раз.
— Но…
— Дело решенное. Я не возьму тебя с собой.
Макрон невольно начал было с удивления, замер на мгновение, а затем расслабился с преданным выражением лица. Он горько сглотнул. — Как пожелаешь, господин.
Наступила неловкая тишина, прежде чем Аполлоний свесил ноги через край ложи и протянул руки.
— Невыносимая жара. Собираюсь искупаться в терме. Кто-нибудь хочет присоединиться ко мне? Нет? Хорошо, тогда значит в одиночестве.
Он быстро ушел, наклонившись по пути к пруду, чтобы оплескать Луция и Петронеллу, когда он проходил мимо. Луций удивленно рассмеялся, а Петронелла нахмурилась действиям агенту. Аполлоний ускорил шаг и скрылся из виду между живой изгородью по обе стороны от тропы, ведущей к основанию сада.
— Ты берешь его с собой, — заключил Макрон.
— Он хорош в бою, и он так же искусен в умении как вонзить кинжал в спину, так и как воткнуть меч кому-либо в грудь. У меня такое чувство, что такой талант пригодится мне на Сардинии.
— Если это не будет твоя спина, конечно.
— С чего бы ей быть моей? У Аполлония нет причин предавать меня.
— Очень сложно их представить. Как ты думаешь, почему он увязался за тобой? Раньше он был прихвостнем Корбулона. Не стоит ему доверять. Насколько ты знаешь, он мог получать жалованье у кого-то другого. Того, кто хочет тебя уничтожить.
— И кто же это может быть? — устало спросил Катон. — Большинство наших врагов мертвы, такие как Нарцисс, или были отстранены от влиятельных постов, как Паллас.
— А что насчет Вителлия?
Катон вспомнил коварного аристократа, с которым они скрестили гладии много лет назад.
— Всегда есть этот вариант с Вителлием, — признал он. — Но пока он замолчал.
— Без сомнения, выжидает. Но мы оба знаем такой типаж. Он никогда не забудет и не простит.
— А если он придет в поисках неприятностей, он найдет меня готовым, с мечом в руке, — вызывающе ответил Катон.
— Это не принесет тебе особой пользы, если нож Аполлония окажется между твоими лопатками, мой мальчик, — сказал Макрон, покорно пожав плечами. — Послушай, я вижу, что я не могу остановить тебя. Но будь осторожен. Следи за ним все время. И если у тебя есть какие-то сомнения насчет него, быстро ударь его лезвием. Вот что я сделал бы.
— Спасибо за совет. — Катон невольно улыбнулся отеческой тревоге своего друга. — Я буду внимательно следить за ним. Я обещаю.
Он потянулся к кувшину и наполнил их кубки, прежде чем откинуться на спинку кушетки, чтобы посмотреть, как Луций и Петронелла сбросили сандалии и теперь брызгали ногами, выплескивая струи сверкающей воды на солнце, в то время как Кассий прыгал из стороны в сторону и лаял на них.
— Каковы твои планы на мальчика? — коротко спросил Макрон. — Ты собираешься взять его с собой?
— Нет. На Сардинии чума, поэтому Луций остается здесь, в Риме. Я найду ему наставника.
— Разве он не молод для этого?
— Возможно, но это займёт его мысли, чтобы он не скучал по мне. Или по вам с Петронеллой, если уж на то пошло.
— Нам будет его не хватать. Особенно Петронелле.
— Никому из нас не будет легко, — поразмыслил Катон. — Мы вчетвером, как целая семья. И собака.
— Собачку, которую ты можешь оставить себе, — фыркнул Макрон. — Я не знаю, что ты нашел в этой дворняге. Он не умеет охотиться, он так же склонен скорее зализать вора досмерти, чем прокусить ему шею, и это пустая трата сестерциев на его содержание.
— Вот почему я оставляю его здесь, в Риме. Полагаю, ты придерживался того же мнения обо мне, когда я появился вместе с другими новобранцами Второго легиона. Но у Кассия все получилось, как и у меня.
— Не полируй свои сиськи слишком сильно, парень. Ты достаточно хорошо показал себя в качестве офицера, но только боги знают, что произойдет, если бы ты оказался на моем плацу для проверки твоего снаряжения.
— Юпитер всемогущий. Совершенства никогда не бывает достаточно для любого из вас — центурионов-ветеранов.
— Достаточно верно, — Макрон сделал глоток разбавленного вина. — Когда я присоединился к легионам, все было куда сложнее. Но в наши дни? Мы должны пытаться каждый раз превращать в мужчин непрерывный поток из соплей и изнеженных маменькиных сосунков. Это разбивает мое долбанное сердце, и так оно и есть. Так что хорошо, что меня выпишут из армейских рядов и мне не придется быть свидетелем этого жалкого позорища.
Катон уже много раз слышал эти сварливые песнопения, но на этот раз Макрон действительно уходил из армии, и все, что оставалось от его долгих лет службы, — это воспоминания. Кампании, которые они разделили вместе, и люди, которых они знали, хорошие и плохие, большинство из которых погибли или остались навсегда позади, когда Катон и Макрон были переведены в другие подразделения. Он поднял кубок. — За наших отсутствующих братьев.
Макрон ненадолго поджал губы, быстро вспоминая их лица. — За отсутствующих братьев.
На следующее утро Макрон и Катон вошли в лагерь преторианцев и направились к казармам Второй когорты. На Катоне была простая туника, так как он не хотел привлекать к себе внимание и рисковать, что кто-то доложит о его присутствии Бурру. Несмотря на то, что Сенека согласился, что он может взять с собой пятерых человек из когорты, не было никакой гарантии, что он еще сообщил об этом командиру преторианской гвардии. По мнению Катона, сенатор был из тех людей, которые однажды могли пообещать что-то без всякого желания выполнить это на следующий день.
Когда они достигли помещения трибуна в конце казармы, Макрон встал в сторонке, пропуская своего друга первым. Катон улыбнулся и покачал головой.
— После тебя, мой друг. Теперь это твоя когорта.
— Только в течение следующих нескольких дней. — Макрон прищелкнул языком. — Трибун Макрон, командир Второй преторианской когорты. Словно сладостные струны кифары для моего слуха. Если бы только мой отец мог видеть меня сейчас. Всегда говорил, что никогда из меня не выйдет ничего путного. Как хорошо.
Он вошел внутрь, и они направились в трибунский таблиний. Макрон послал одного из писцов собрать центурионов и опционов.
— Будем надеяться, что у них будут добровольческие настроения, — сказал он, вытаскивая запасную скамейку из комнаты писцов и толкая ее к стене. Сжав кулаки в пояснице, он со стоном выгнул позвоночник.
— С тобой все в порядке? — спросил Катон.
Его друг подался вперед и расслабил плечи. — Обычные боли в спине и коленях, которые я испытываю уже какое-то время. Виноваты все эти долбанные годы, когда я бродил груженый маршевой фуркой на плече. Тем не менее, я, возможно, и старею и становлюсь все менее проворным, но я могу владеть мечом лучше, чем большинство мужчин вдвое моложе меня, и использовать кулаки лучше, чем кто-либо другой за пределами арены.
Катон мельком взглянул на своего друга. В то время как волосы Макрона поседели на висках, а некогда темные локоны теперь были покрыты серебристыми прожилками и заметно редели, его руки и ног