импозантный – высокий, дородный и красивый мужчина) и вежливо спрашивал фамилию офицера. При этом на его лице было написано удивление, как, мол, появилось лицо, которого он, Черников, не знает. Спрошенный офицер, в свою очередь, начинал на него тоже смотреть с недоумением, отчего он должен сообщить свою фамилию не известному ему чиновнику. Если Черников видел, что офицер колеблется и может его поставить в неловкое положение, то Черников сейчас же представлялся и начинал объяснять, что его любопытство основано на том, что он всех офицеров знает и был удивлен, что явилось какое‑то новое лицо, ему не известное. Ну, все и сходило вполне благополучно.
Войдя в помещение штаба, я впервые оказался перед лицом великолепного Черникова. С истинно министерским видом и изысканно снисходительным и покровительственным тоном он осведомился о моей фамилии и выразил удивление, что меня видит в первый раз. Затем он сообщил, что в штабе уже имеется телеграмма о моем назначении на «Трухменец», который в данное время находится в шхерах, состоя в охране императорской яхты «Штандарт». Ввиду этого мне надлежит отправиться в Новый Петергоф, куда в определенные дни приходят очередные миноносцы за почтой.
Распрощавшись с Черниковым после настойчивых его расспросов о моей биографии, я отправился в Петербург, так как до прихода очередного миноносца оставалось два дня.
В назначенный час я был на Петергофской пристани и, к своей радости, увидел, что у пристани стоит мой «Трухменец». Таким образом, без дальнейших осложнений явился командиру, капитану 2‑го ранга Ворожейкину, познакомился с офицерами и водворился в своей каюте.
В Петергофе миноносец не задерживался и, забрав почту и множество пакетов, а также нескольких человек придворной прислуги, вышел в море.
Подходя к рейду Питкопас, мы увидели «Штандарт» под императорским брейд‑вымпелом, окруженный миноносцами 2‑го дивизиона и маленькими миноносцами типа «Циклон» (200 тонн). В некотором удалении стояло на якоре посыльное судно «Азия», на котором помещались чины царской охраны с их начальником полковником Спиридовичем.
Приблизившись к месту стоянки, «Трухменец» дал самый малый ход, чтобы не раскачать яхту, подойдя к своему месту, отдал якорь.
Миноносцы охраны несли суточные дежурства, и дежурный был обязан следить, чтобы никакое постороннее судно не прошло сквозь цепь охраны. Единственными судами, которые в этом районе появлялись, были финские лайбы (шхуны). Они все были парусными, и при передвижении им приходилось считаться с ветром. Поэтому их сильно стесняло то, что большой район плеса отрезан охранными миноносцами. Благодаря этому мы нередко волновались, когда какой‑нибудь шкипер, желая выиграть ветер, совсем близко подходил к цепи, и было неизвестно, повернет ли он в последний момент или пересечет запрещенную границу. Зря поднимать тревогу и делать предупредительный выстрел не хотелось, чтобы не беспокоить царскую семью, а в то же время мало ли что может произойти, если лайба пройдет внутрь охраняемого района. Ведь с виду невинная лайба могла оказаться выполнительницей покушения на государя и его семью.
Дежурные миноносцы должны были иметь готовыми пары, чтобы немедленно сняться с якоря, если будет дано приказание флаг‑капитана его величества вице‑адмирала Нилова. Офицеры несли вахты, и дежурное орудие было заряжено.
Государь и члены его семьи часто съезжали на берег на шлюпках, и все миноносцы должны были следить за ними, чтобы в случае нужды немедленно прийти на помощь. Если шлюпки проходили близко от борта миноносца, то полагалось вызывать во фронт офицеров и команду.
Вообще служба в охране была очень напряженной и заставляла всегда быть наготове. Особенно трудно приходилось командирам и старшим офицерам, которые и ночью в не дежурные дни должны были быть готовыми выскочить наверх. Но это не только не стесняло нас, наоборот, мы были страшно горды и довольны, что нам доверена столь ответственная служба по охране царской семьи. Этим гордились отнюдь не только офицеры, но и все команды.
Со всех миноносцев с восторгом наблюдали, как государь один на маленьком тузике греб, катаясь по рейду; как отвозили наследника цесаревича с дядькой на берег или отправлялись гулять великие княжны, одни или с государыней.
Нам было дорого, что мы могли так близко наблюдать частную жизнь царской семьи и этим приближались к ней. Служба в охране приносила большую пользу в смысле подогревания патриотических чувств в среде чинов флота. После службы в охране все ее участники начинали относиться к государю и его семье с еще большей любовью и преданностью в силу того, что теперь они лично их всех видели и знали, что они из себя представляют; абстрактное чувство переходило в реальное.
Не только офицеры, но и матросы проявляли большой интерес к службе в охране. Свободные от службы, почти весь день, проводили на палубе, чтобы наблюдать, что происходит на «Штандарте». Когда становилось известным, что едет кто‑либо из царской семьи, сейчас же вся команда выскакивала наверх и внимательно следила за царскими шлюпками.
Наш начальник дивизиона, капитан 1‑го ранга Плансон[172] был помещен на яхте, чтобы всегда быть в связи с флаг‑капитаном, который являлся начальником всей эскадры. Мы его очень побаивались, потому что за всякий промах можно было легко подпасть под его гнев. Но ему приходилось редко гневаться из‑за нас, так все старались нести службу насколько возможно добросовестно.
Каждое утро со «Штандарта» передавалось приглашение нескольким офицерам с миноносцев к высочайшему завтраку. Такие приглашения для нас были очень приятны, но в то же время было страшноватым оказаться за царским столом.
Через несколько дней после моего прибытия на миноносец получил приглашение и я. Тщательно переодевшись в сюртук, в волнительном состоянии за четверть часа до назначенного срока я отвалил от трапа. На «Штандарте» приглашенных офицеров встретил капитан 1‑го ранга Плансон и указал встать во фронт на правых шканцах[173]. Затем вышел адмирал Нилов, и нас ему представили. Он нас внимательно и немного критически оглядел, но погрешностей в одежде не обнаружил. После этого оставалось ожидать выхода государя.
Ровно в 12 ч он подошел к нам, спокойный и приветливый. Плансон нас представил его величеству, и он с каждым немного поговорил. Хотя этот разговор заключался в банальных вопросах – какого выпуска, где плавал и т. п., но он запечатлелся на всю жизнь у нас. Каждому невольно казалось, что государь был особенно любезен с ним.
Когда обход нашего маленького фронта закончился, его величество пригласил нас в рубку‑столовую. Там уже ждали государыня и великие княжны с другими приглашенными к столу. Нас им представили. Это представление было очень стеснительным, так как полагалось целовать ручки и это хотелось сделать достаточно ловко, а великие княжны, видя наше смущение, этим забавлялись. Далее все заняли положенные им места и начался завтрак. Еда, несомненно, была прекрасная и высокие хозяева, если замечали, что кто‑либо мало ест, угощали, но волнение не располагало к еде и уже очень хотелось наблюдать и не пропустить ничего сказанного.
Государь весело шутил и со всеми заговаривал. Государыня была молчалива. Младшие великие княжны, которые были еще девочками, много шалили, и это нам страшно нравилось. Наследник еще был слишком маленьким и ел отдельно.
Общее оживление, простота отношений и непринужденность разговора создавали уют, и к концу завтрака мы уже вполне освоились с обстановкой и даже стали вступать в разговор. Хотелось, чтобы завтрак тянулся долго, чтобы побыть в обществе царской семьи возможно дольше. Как‑то чувствовалось, что мы им не чужие.
Увы, завтрак скоро прошел и после прощания нас отпустили по миноносцам. Таким образом, и эта мимолетная близость к царской семье в такой семейной обстановке так скоро кончилась.
У нас на миноносце плавал мичман В.А. Кукель[174], приходившийся племянником гоф‑лектрисе Шнейдер, которая всегда находилась при государыне и теперь жила на «Штандарте». Она несколько раз приглашала его по вечерам к себе, и через нее он узнавал многое о государыне и царских детях и рассказывал нам. Это нас очень интересовало: хотелось и в будущем оказаться в охране «Штандарта».
Я попал в охрану, когда до конца плавания яхты оставалось недели три. Обычно это плавание заканчивалось царским смотром всех судов охраны и гонками в присутствии всех членов семьи.
На миноносцах шлюпок было мало и тренировать команду в гребле и хождении под парусами не было времени. Поэтому команды миноносцев не были искусны в этом спорте. На «Трухменце» было два вельбота и два тузика. Первые гонялись под управлением офицеров, а экипаж вторых состоял из одного матроса. Вот именно гонки тузиков и были любимым зрелищем царских детей. Действительно это было забавно. Около старта (протянутого перлиня между двумя миноносцами) выстраивалось около двадцати складных парусиновых тузиков. В каждом было по одному гребцу, конечно, сидящему спиною к носу, поэтому им приходилось оборачиваться, чтобы проверить направление движения шлюпки, а каждый поворот головы означал замедление в их усилиях грести. Вот тут‑то и получалось самое комичное: гребец в пылу стремления прийти первым на минуту забывал оглядываться, и это было уже достаточным, чтобы его тузик несся куда‑то в сторону. Наконец он спохватывался, резко поворачивал и неожиданно сталкивался с другим, а то и с двумя тузиками. Столкнувшиеся злились и волновались, боясь потерять время. Они готовы были вступить в драку и, позабыв все, переругивались, так что особенно пылких приходилось успокаивать. Смех несся со всех миноносцев.
Гоняющиеся шлюпки проходили мимо миноносцев, и каждый корабль криками старался подбадривать свои шлюпки. Эти крики нередко переходили в вопли, так близко команды принимали к сердцу успех в этих гонках. Одним словом, гонки создавали огромное оживление и захватывали всех, начиная с членов царской семьи и кончая командами. По‑видимому, это особенно нравилось ей.