Имеется много примеров того, что казни тех или иных «коварных сановников» в 1402 г. сопровождались широкими репрессиями. Вместе с Фан Сяо-жу казнили 873 человека, с сановником Цзоу Цзинем — 448 человек, с цензором Дун Юнем — 230 человек (казнены и высланы), с цензором Лян Цзы-ни-ном — 151 человек, с Хуан Цзы-дэном — 93 человека, с цензором Чжун Шао-цзянем — 80 человек и так далее [16, цз. 12 г 857; 32, цз. 18, 49–60]. Во многих случаях, как, например, с Ци Таем, число казненных точно не указывается, а говорится лишь об истреблении всех родственников или родственников до определенного колена.
Кроме того, многих высылали, подвергали телесным наказаниям, насильственному определению в солдаты, поруганию, конфисковывалось имущество, а некоторых даже обращали в рабов. Гу Ин-тай, заканчивая описание одного лишь дела Фан Сяо-жу, отмечал: «А сколько было уволено со службы, выслано на границы и там умерло в одиночестве — сосчитать невозможно» [32, цз. 18, 49]. По делу Хуан Цзы-дэна было выслано более 100 семейств, по делу сановника Ху Жуня — 270 человек, начальника Ведомства обрядов Чэнь Ди — 180 человек, по делу помощника Чэнь Ди — Хуан Гуаня и управителя округа Юаньчжоу Ян Жэня — более чем по 100 человек и так далее [16, цз. 12, 857; 32, цз. 18, 50–51, 56–57].
Ли Гуан-би дает следующую характеристику репрессиям 1402 г.: «Чжу Ди казнил многих чиновников из окружения императора Цзянъвэня… Тех, кто был связан или общался с осужденными, называли «лишними тыквенными отростками». Число уничтоженных вместе с родственниками, казненных, отданных в солдаты и потерявших свои хозяйства достигло нескольких десятков тысяч человек» [130, 34]. Тот факт, что узурпация Чжу Ди престола сопровождалась массовыми «экзекуциями, изгнаниями и увольнениями со службы», отмечает также и Ван Гэн-у [231, 377]. Основной удар был направлен прежде всего против административно-бюрократических кругов, связанных с деятельностью предшествующего правительства. Описанные насильственные действия победившей группировки в отношении своих противников были закономерным следствием всей предшествовавшей внутриполитической борьбы в стране. В этом плане переворот 1402 г. особенно четко предстает новым актом отмеченной борьбы, прослеживаемой в Китае в конце XIV в. и нашедшей наиболее яркое проявление на рубеже XIV–XV вв.
Однако формирование в 1402 г. новой власть имущей элиты происходило не только путем механического устранения одних деятелей и выдвижения на их посты других. С самого начала царствования Чжу Ди прослеживается также практика «привлечения старых людей» на службу интересам правительства. Стремление следовать такому курсу рельефно обозначилось в манифесте от 22 июля. В нем содержится следующее обращение к чиновным верхам: «Надеюсь, что вы, высшие сановники, приложите свой разум и силу для того, чтобы помочь мне в управлении… Если [кто-либо] в прошлом допустил ошибки в делах, то следует разъяснить им, что я не буду привлекать их к ответу. Если же [что-либо] будет утаено и не рассказано, то при выявлении [этого] дело будет приравнено к обману и [виновные] будут наказаны по закону… Я помню, что государь и подданные — это одно целое. Поэтому я с открытой душой и чистым сердцем спокойно предписываю вам и всем другим, чтобы вы с уважением поддержали мои намерения» [23, цз. 9 (II), 138–139].
Естественно, что прекраснодушие нового императора здесь несколько гиперболизировано. К «допустившим ошибки в делах» проявлялся весьма разный, дифференцированный подход, а сам манифест 22 июля совпадает по времени с отмеченной выше волной репрессий. Но сам факт санкционирования свыше возможного пути к примирению со «старыми людьми» весьма примечателен.
После обнародования манифеста началось паломничество к новому двору сановников и генералов для выражения своей преданности. Эта процедура по сути явилась принесением присяги новому монарху. Первый прием для них был устроен 23 июля [23, цз. 9 (II), 140]. Для поощрения прибывавших на подобные аудиенции было приказано выдавать им из казны материальное вознаграждение [23, цз. 10 (II), 162–163].
О претворении курса на привлечение «старых людей» свидетельствует отмеченная выше попытка использовать в интересах новых властей Фан Сяо-жу, предоставление высоких постов в армии Шэн Юну и Ли Цзин-луну, восстановление на службе таких видных деятелей 1398–1402 гг., как Ся Юань-цзи, Чжэн Цы и многих других [24, цз. 13, 593, 610; 26, цз. 5, 16].
Следует также иметь в виду, что многие новые люди не были ранее приближенными Чжу Ди. Они служили прежнему правительству и получили повышение после переворота. Это относится, в частности, к семи государственным секретарям и таким деятелям, как Ван Цзин, Ван Да и многие другие. Естественно, все они были скрытыми сторонниками группировки Чжу Ди, но формально вплоть до падения столицы находились на службе в правительственном лагере.
Курс на привлечение «старых людей» диктовался реальной потребностью нового правительства закрепить свою власть в стране, не прибегая к коренному изменению издавна сложившейся системы управления. Полная замена административного аппарата отнюдь не входила в планы Чжу Ди. Этот момент можно проследить в его программных документах начального периода войны «Цзиннань». В этой связи становится понятным, что добровольный уход со службы расценивался в манифесте ОТ 11 июля как провинность [23, цз. 9 (II), 139].
Привлечение «старых людей» на службу встречало некоторое противодействие со стороны наиболее радикально настроенных приверженцев Чжу Ди, принадлежавших к его лагерю с самого начала борьбы против центрального правительства. Источники свидетельствуют: «Некоторые говорили, что всех служивших в период Цзяньвэнь следует уволить в отставку» [23, цз. 9 (II), 140]. Но Чжу Ди не разделял подобные мнения. Оправдывая избранный им курс, он говорил: «Все сегодняшние людские дарования — это результат многолетнего воспитания при моем покойном отце. Разве за 2–3 года Цзяньвэнь можно было [сколько-нибудь] существенно их изменить?» [23, цз. 9 (II), 140]. Однако «радикалы» не хотели легко уступать свои позиции. Они предложили формально оставить прежних чиновников на их постах, но не допускать их к «главным участкам» управления. Но и это было отклонено императором [23, цз. 9 (II), 140].
Как видим, формирование новой правящей верхушки происходило не без внутренних трений. Такое явление отнюдь не удивительно, если учитывать, что переворот 1402 г. в известной степени продолжал собой внутреннюю борьбу в среде китайского господствующего класса.
Особенность позиции императора в ходе переворота
При рассмотрении вопроса о формировании правящей верхушки во время переворота следует обратить внимание на позицию императорской власти в сопровождавших данный процесс трениях: предпочтение умеренной линии в отношении основного костяка прежней администрации.
В этой связи представляют интерес попытки императора несколько ограничить размах репрессивной волны, последовавшей за переворотом. 2 августа он дал следующее устное предписание служащим Судебного ведомства: «Совершавшие преступления [либо] уже покорились, [либо] казнены. Невиновные спокойно служат и занимаются своим делом. Но в столице и провинции [еще] много арестованных из военного и гражданского люда. Надеюсь, что невиновные приобретут [наше] благоволение и уважение. С преступниками же нельзя [дольше] тянуть. Срочно [подготовить] императорский манифест, чтобы покончить с этим» [23, цз. 10 (1), 154]. Здесь, правда, еще нет намерений отказаться от насильственных мер, однако выражено стремление покончить с ними по возможности быстрее.
Определенную ограничивающую репрессии роль сыграл и указ об амнистии от 30 июля. С одной стороны, его появление было данью сложившейся традиции при вступлении на престол нового монарха и имело несколько формальный характер. Но с другой — в этом документе содержались статьи о прощении всех генералов, офицеров и солдат, воевавших на стороне прежнего правительства, а также всех чиновников, допускавших «преступные слова» в адрес Чжу Ди во время войны [35, цз. 4, 272–273, 277–278].
Дальнейшее развитие отмеченная выше позиция императора получила в резолюции от 15 августа, наложенной на представление Ведомства чинов о наказании очередной группы опальных чиновников. Ее текст гласил: «Когда я вступил на престол, в Поднебесной произошли перемены и обновление. Не следует снова припоминать старое зло. Нужно всех их освободить» [23, цз. 10 (II), 165]. Высочайшее прощение получили даже некоторые из попавших в проскрипционные списки, например Чжэн Цы, Вань Дунь, Хуан Фу, Инь Чан-лун и др. [24, цз. 13, 593].
В результате, несмотря на то что устранение отдельных прежних политических противников победившей группировки продолжалось в сентябре-октябре 1402 г. и позже, широкая волна репрессий в стране после августа была прекращена. В какой-то мере это объясняется боязнью нового двора, что чрезмерные насильственные меры могут вызвать общее недовольство и смуту в стране. Свидетельство о первых признаках такого недовольства, в частности в армии, мы находим в беседе императора с чиновниками Военного ведомства, датированной 12 августа 1402 г. «Все преступники, — говорил Чжу Ди, — [либо] уже покорились, [либо] казнены… [однако] недавно выяснилось, что в столичных войсках еще есть иносказательные намеки. Говорят, что я лелею в сердце намерения снова начать казни и истребление. Передавая друг другу [эти слухи, они] сеют смуту. Разве это не глупости?.. Вы o-[чиновники] Военного ведомства — срочно издайте и обнародуйте императорский манифест с приказанием успокоиться и с воодушевлением заниматься своим делом, не питая в душе подозрений» [23, цз. 10 (II), 164].
Но главная причина заключалась в том, что прекращение репрессивной волны отвечало интересам избранного новым двором умеренного курса. В следовании такому курсу проявилась особая самостоятельная позиция, занятая императорской властью во время переворота 1402 г. Это, в свою очередь, диктовалось объективными причинами. В борьбе против центрального правительства Чжу Ди опирался на известное недовольство различных групп и представителей из господствующего класса страны политикой императорского двора. В том числе немалую роль здесь играли сепаратистские силы, сосредоточившиеся вокруг удельных ванов. Если бы война «Цзиннань» закончилась победой группировки Чжу Ди без смены монарха, то можно было бы ожидать, что победители постарались бы обеспечить последовательное проведение в жизнь всех своих требований, и в частности гарантий для еще большей самостоятельности уделов. Но, узурпировав высшую власть, Чжу Ди стал выразителем и представителем интересов всей страны в целом, а не только группировки своих бывших приверженцев. А интересы центральной власти во многом совпадали с целями, преследовавшимися прежним правительством, т. е. прежними противниками Чжу Ди.