[28]. Общие установки на этот счет были даны правительством Чжу Ди летом 1404 г. Его решение гласило: «[Следует] изменить установленный [ранее порядок] распределения солдат всех гарнизонов Поднебесной по военным поселениям и на гарнизонную службу. [Отныне] определить число [солдат] в поселениях и на гарнизонной [службе], исходя из того, является ли данное место важным стратегическим пунктом с точки зрения обороны [от иноземцев] или захолустьем. В пограничных и [в прочих] важных стратегических пунктах [держать] больше солдат на гарнизонной службе, чем в военных поселениях. В центральных же районах [страны] и в захолустных [с точки зрения обороны] от иноземцев местах [держать] больше [солдат] в военных поселениях, чем на гарнизонной службе. В тех местах, которые хотя и являются важными стратегическими пунктами, но куда трудно доставлять провиант, [следует держать] больше [солдат] в военных поселениях, чем на гарнизонной службе» [23, цз. 30, 552].
Практически же конкретное соотношение численности строевых войск и военнопоселенцев во многом зависело от воли местного начальства! Последнее же отнюдь не всегда было озабочено поддержанием боевых качеств армии и совершенствованием обороны. Наряду с такими докладами, как доклады У Гао и Го Ляна, двор получал множество предложений прямо противоположного характера: о переводе по возможности большего числа солдат в военные поселения. Характерным примером может служить доклад Фан Чжао из Шаньси в марте 1403 г. Докладчик писал: «Большинство солдат военнопоселенцев из военных гарнизонов в [районе] Датуна [находятся сейчас] на гарнизонной службе. [Они] мало беспокоятся о внезапном вторжении противника и не готовы к отпору. [Поэтому] следует оставить в каждой крепости для гарнизонной службы [лишь] по 800 солдат» [23, цз. 18, 320]. Аналогичные просьбы о переводе солдат в военные поселения показывают, что местное начальство не устраивало соотношение 50:50 и желательным для него было перемещение 9/10 своих подчиненных в военные поселения [23, цз. 19, 350].
Более того, с 1406 г. встречаются сведения о полном переводе некоторых воинских частей на сельскохозяйственные работы [23, цз. 51, 768]. Подобная практика началась еще в 90-е годы XIV в. [105, 49]. Война «Цзиннань» приостановила ее, а правительство Чжу Ди, как видим, возобновило.
Стремление местного начальства к максимальному использованию солдат в военных поселениях вполне объяснимо. Оно согласуется с отмеченным выше процессом постепенного превращения командного армейского состава в прослойку, эксплуатировавшую солдат в сфере сельскохозяйственного производства, и выглядит довольно закономерным. Гораздо интереснее отметить реакцию правительства Чжу Ди на подобные предложения. Оно, как правило, удовлетворяло их [23, цз. 18, 320, цз. 19, 350]. Характерно также, что У Гао, например, получил разрешение держать в строю максимум 2/5 его войск, а не половину, как он просил [23, цз. 114, 1459].
Таким образом, в вопросе о соотношении числа военнопоселенцев и строевых солдат правительство практически придерживалось линии на увеличение первой из названных категорий за счет второй. Естественно, что связанное с этим ослабление боеспособности армии не устраивало центральные власти. Но они не могли найти нужный выход. Получалось нечто вроде порочного круга: перевод значительной части солдат в военные поселения вызывал неминуемое ослабление армии, а попытки исправить это путем периодического отвлечения военнопоселенцев для строевой службы — к подрыву поселенческого хозяйства. Тупик, в котором оказалось правительство при попытках решить данную дилемму, хорошо виден в высказывании Чжу Ди по поводу отмеченного доклада У Гао. Император сказал: «Крепкую оборону [страны] нельзя ослаблять. [Но] если солдатам недостает пищи, то трудно держать оборону» [23, цз. 114, 1459].
Кардинальное решение так и не было найдено. Основной установкой по-прежнему оставался принцип, что армия должна «и пахать, и сражаться» [23, цз. 51, 768]. В результате того, что эти задачи мешали друг другу, в начале XV в. в Китае можно наблюдать не только постепенное разрушение военнопоселенческого хозяйства, но и первые признаки разложения армии в целом. Это сказывалось в нежелании офицеров и солдат исполнять свои прямые обязанности, падении дисциплины в войсках, дезертирстве, нарушениях порядка рекрутского набора, подлогах и самых различных злоупотреблениях со стороны военных чинов.
Отмеченные признаки все отчетливее стали проявляться начиная с 10-х годов XV в., после того как миновала угроза конфликта с державой Тимура (1405), завершился успехом вьетнамский поход (1407), нанесены поражения монголам (1410). Настроения самоуспокоенности проникали в армию, несмотря на продолжение правительством Чжу Ди активной внешней политики.
Многочисленные документы свидетельствуют, что с середины 10-х годов XV в. вновь, как и в первые годы после войны «Цзиннань», остро встает вопрос о комплектовании армии. В императорском указе сановникам Военного — ведомства от 23 ноября 1414 г. признавалось: «Ныне в Поднебесной воинские части не полностью укомплектованы. Срочные меры принимались много раз. Но из-за взяточничества чиновников, освобождающих [за вознаграждение от службы] деревенских тяглых под предлогом слабого [здоровья], пополнения уже в течение ряда лет недостаточно, и [многие] воинские части не получают его. Были [случаи], когда [рекрутируемые] записывались в «запустелые дворы» или же в списки «малолетних»; были такие [случаи], когда [военный люд] трудился дома, работая на себя, а числился на общественных работах. При необходимости перебросить войска в каждом десятке недостает по 3–4 человека» [23, цз. 157, 1797]. Обращает на себя внимание фраза о том, что власти пытались бороться с отмеченными недостатками, но не достигли успеха.
Не изменилось положение и в дальнейшем. Свидетельством тому является не менее красноречивый указ от 23 декабря 1419 г. В этом документе, изданном спустя пять лет после цитированного выше, рисовалась примерно та же картина: «В воинских частях наблюдается некомплектность. О [числе] беглых и погибших солдат никогда не сообщают [двору]. Доходит до того, что при наборе солдат [военные чиновники] по сговору с местными властями получают взятки… [Вербовщики] уезжают и не возвращаются [с рекрутами] по 5–6 или даже по 10 с лишним лет. Когда же [они] возвращаются, то в каждом десятке набранных [ими] солдат не хватает по одному-два [человека]» [23, цз. 219, 2172].
По свидетельству цензора Дэн Чжи, к началу 1420 г. во многих соединениях большое число солдат лишь числилось по спискам, а на деле не служило уже в течение пяти-десяти лет. К тому же вербовка рекрутов попадала часто в руки случайных лиц, поставлявших в войска бродяг, преступников и чинивших над населением всяческие злоупотребления [23, цз. 219, 1278–1280].
Особенно рельефно разложение проступает среди командных кадров китайской армии. «Ныне те, кто командует воинскими гарнизонами, отнюдь не прилагают души [к своему делу]», — констатировал начальник Военного ведомства Фан Бинь в докладе двору от 7 декабря 1415 г. [23, цз. 170, 1896]. В изданном через полгода императорском указе говорилось уже не только о халатности командиров, но и о жестоком обращении с солдатами: «В последнее время стало известно, что военные чины ежедневно пьянствуют и веселятся. [Эта] недопустимая рутина [затягивает]. [Они] не занимаются учениями, а лишь безжалостно обирают солдат, которые в результате этого [страдают] от голода и холода» [23, цз. 178, 1940]. Наконец, в некоторых документах речь идет о прямых нарушениях офицерами законов. Упомянутый цензор Дэн Чжи, например, в своем докладе двору от 4 января 1420 г. писал: «Ньине командные чины из различных воинских гарнизонов имеют пристрастие лишь к вину, проституткам и взяткам… [Они творят] плохие дела, сговариваясь друг с другом, покрывают провинности друг друга, берут взятки и нарушают законы» [23, цз. 219, 1278–1279].
Все больше отрицательных моментов выявлялось в связи с существовавшим порядком наследования офицерских должностей. В этом деле, по свидетельству источников, процветали подкупы и подлог [23, цз. 15, 270]. Наследники, еще не получив должность, окольными путями продвигались в чинах по служебной лестнице [23, цз. 130, 1610]. Их профессиональная подготовка по-прежнему вызывала беспокойство правительства.
Со второго десятилетия XV в. начинает ощущаться общее падение дисциплины в войсках. В упомянутом указе от 23 декабря 1419 г. содержалось следующее предупреждение командным кадрам: «Обращаю [ваше] внимание на то, что в последнее время дисциплина [в войсках] развалилась» [23, цз. 219, 2172]. Как сообщал Фан Бинь в приводимом выше докладе, «при каждом призыве к выступлению [в поход] появляются сотни бед: крепкие и здоровые солдаты сказываются усталыми и отказываются выступать, а высшие и низшие командные чины трусят и выдвигают смехотворные предлоги, лишь бы не [идти]» [23, цз. 170, 1896].
Падение дисциплины проявлялось в грабежах и насилиях, чинимых войсками на своей же территории во время походов, например в 1410, 1414 и 1423 гг. в Монголию и во время переброски войск в Шаньдун для обороны морских рубежей в 1420 г. [23, цз. 99, 1299, цз. 153, 1772, цз. 223, 2197, цз. 261, 2396].
«Нерадивость» солдат в военном обучении и возделывании полей военных поселений в провинциях Шаньси, Шэньси, Шаньдун и Ляодун, т. е. почти во всех северных районах империи, приняла столь широкие размеры, что побудила правительство в марте 1415 г. направить туда специальную военную комиссию во главе с Лю Бинем и Чжан Панем [23, цз. 161, 1823].
Стали поступать сигналы о падении боеспособности и плохом вооружении армии. Указ от 23 ноября 1414 г. содержал следующее признание: «[В перебрасываемых воинских частях] большинство [солдат] — это малолетние, слабые и больные, [так что] кавалеристы не в состоянии натянуть лук, а пехотинцы — нести копье» [23, цз. 157, 1797]. Фан Бинь, в свою очередь, сообщал: «Доспехи делают из ветхой кожи [или же] из многослойной бумаги, а луки — из гнилой роговицы. Прочее вооружение по большей части потрепано и поломано. Непозволительная нерадивость [в этом отношении] с годами все возрастает» [23, цз. 170, 1896].