— Жизнь! — скандировала людская масса, поднимая палец вверх. Теперь все взоры устремились на императора, поскольку по старой традиции он должен был исполнить волю народа. Но тот по каким-то причинам медлил.
— Я не позволю вынуждать меня, — ворчал он. — Если я сейчас пойду у них на поводу, то это увеличит соблазн убивать своих мужей и жен из-за любовников. Нет, я не могу их помиловать!
Выкрики звучали все настойчивее:
— Жизнь! Жизнь обоим!
Волки оставили на время свои атаки, наблюдая с безопасного расстояния за своим противником, который успокаивал подругу, не сводя при этом с них глаз.
— Думаю, что лучше на этот раз уступить, — сказала Цезония, — можно приговорить обоих к работе в каменоломнях. Люди просто хотят, чтобы их оставили живыми.
— Хорошо! — проворчал Калигула и показал палец вверх. — Оба еще пожалеют, что не сдохли здесь, на арене.
Театр взорвался криками ликования и восторга.
— Хвала Цезарю!
Волков тут же убрали и отвязали женщину. Она обняла и поцеловала своего возлюбленного, и они покинули арену, держа друг друга за руки.
Император поднялся.
— Я проголодался.
Он посмотрел на бушующую массу людей.
— Когда-нибудь им придется расплатиться за это, — пробормотал он.
Возможность предоставилась в этот же день. Император намеревался провести в театре еще и послеполуденное время, ведь суду удалось уличить двух всадников из уважаемых семей в оскорблении величия, и Калигула помиловал их, превратив в гладиаторов. Им разрешили с настоящим оружием противостоять львам, тиграм, леопардам, медведям и волкам, поскольку по старой традиции всех предусмотренных для травли зверей надо было обязательно убить. Если это не удавалось людям, то их натравливали друг на друга до тех пор, пока цель не оказывалась достигнутой.
Но оба всадника оказались никуда не годными. Один из них, человек в годах, никогда не держал в руках оружия и без сопротивления дал львице себя загрызть. Другой храбро боролся, но поскользнулся в луже крови, чем тут же воспользовался его противник, огромный бурый медведь, который задавил его лапами.
— Замечательно! Я могла бы пойти в театр и посмотреть там какую-нибудь скучную трагедию Еврипида.
Калигула в задумчивости посмотрел на Цезонию неподвижными глазами.
— Я мог бы послать вниз тебя с твоими придворными дамами, переодетыми фуриями, да боюсь, что хищники разбегутся в страхе, завидев вас.
Цезония устало отмахнулась.
— Тебе удавались «шутки» и получше. Мне кажется, что травлю надо закончить массовой битвой. Все, что осталось от людей и зверья, выгнать на арену и натравить друг на друга бичами.
Лицо Калигулы оживилось.
— Хорошая идея! Каждый против каждого!
Он отправил трибуна с соответствующим приказом к распорядителям игр. Но выяснилось, что почти все борцы были убиты, животных же осталось около сотни.
Между тем публика начала беспокоиться, негодуя на затянувшуюся паузу.
Вечно готовые бунтовать плебеи выкрикивали насмешливые замечания. Калигула, который обычно не обращал внимания на такие вещи, приказал префекту Клеменсу:
— Распорядись, чтобы схватили самых горластых, и пошли их на арену! Минимум дюжину, слышишь!
Приказ с трудом поддавался выполнению, поскольку все сразу стихли, как только показались преторианцы. Поэтому солдаты схватили первых попавшихся, правда, обращая внимание на то, чтобы те были помоложе и покрепче. Поднялся шум, люди кричали, что они невиновны, что позорно так обращаться со свободными римлянами, сжимая кулаки, выкрикивали они проклятия в сторону императорской ложи.
Калигулу трясло от возмущения. Что позволяли себе эти крысы, эти навозные мухи! Протесты и критику императора! Он заорал:
— Отрезать им языки, а потом бросить зверям на арену!
Он выкрикнул это так громко, что его могли слышать почти все. Все стихло: страх повис над рядами зрителей.
Лишившиеся языков, с перепачканными кровью, искаженными от боли лицами, шатаясь, появились люди на арене. Им под ноги бросили мечи и копья, а потом открыли клетки со зверями.
Глаза Калигулы оживились.
— Если бы Рим имел один язык и одну шею! — крикнул он с сожалением. — Как просто было бы тогда править!
Цезония лениво улыбнулась.
— Как они притихли — и с языками, и без. Они дрожат от страха перед тобой, боятся тебя больше, чем всего остального.
Она устроилась поудобнее.
— Смотри, сейчас начнется, сейчас они зашевелятся.
Одетые с головы до ног в кожу и броню погонщики ударами бичей натравливали людей и животных друг на друга, пока не завязалась настоящая бойня. Те, что без языков, — пару минут назад еще законопослушные мастеровые, ремесленники и поденщики, — от боли, злости и страха смерти превратились в мужественных борцов, которые теперь хотели продать свою жизнь как можно дороже. Немало разъяренных хищников упало в предсмертных судорогах на песок, прежде чем двенадцать человек один за другим оказались жертвами атак диких зверей.
Плебеи быстро забыли, что там, внизу, за свою жизнь боролись невиновные из их рядов, и от восторга кричали до хрипоты. Но когда дурман рассеялся, и мертвые тела, поддев крюками, стали по кровавому болоту выволакивать с арены, к людям вернулись рассудок и ощущение реальности. Втянув голову в плечи, покидали они театр, и многие из них принесли жертвы домашним богам за то, что на этот раз несчастье их миновало. Были и такие, кто тут же забыл о случившемся, но сотни способных думать этот акт насилия поверг в шок. О каком удовольствии могла идти речь, если любое посещение театра грозило смертельной опасностью? Было понятно, когда принцепс без лишних церемоний обходился со своими настоящими и мнимыми врагами, но хватать просто так невинных людей — тут он определенно зашел слишком далеко!
Каллист давно наблюдал за Геликоном, поскольку опасался влияния этого человека на императора и хотел быть в курсе каждого его шага. Поэтому от него не укрылось, что тот втайне распродавал имущество, он даже знал, что Геликон переводил деньги в Геллу. Делал ли он это по чьему-то поручению или улаживал собственные дела? Что-то затевалось, а ожидать от императорского любимчика можно было всего.
Недавно один из шпионов Каллиста донес следующее: Геликон в кругу доверенных лиц сказал, что толстяка давно пора заколоть, он, мол, уже созрел для этого. Каллист не сомневался, что речь шла о нем, и притаился, подглядывая и подслушивая, чтобы опередить Геликона, вовремя раскрыть его планы. Император тоже занервничал и задумался, когда любимчик неожиданно исчез.
Когда в то утро ему сообщили, что Геликон один, в неброской одежде, отправился на барже в Остию, Каллист решил, что пришло время нанести удар.
Довольный, но немного взволнованный стоял Геликон на носу тихоходного судна, которое наряду с грузом предоставило на своем борту места паре дюжин пассажиров. Он чувствовал себя в безопасности среди всех этих простых людей. Даже если кто-то и видел его в цирке или на ипподроме рядом с императором, то на таком расстоянии, что узнать его было просто невозможно.
Геликон продал собственность в Остии за девяносто процентов стоимости и хотел лично позаботиться о получении остатка суммы. Он тут же справился о наличии свободного места на корабле, хотя в это время года мало кто из капитанов решался отправиться в открытое море. Но что-то вынуждало его действовать быстрее, подсказывало, что надо поскорее заметать следы.
В полдень судно причалило в Остии. О носилках, мулах, лошадях можно было договориться прямо здесь, на берегу Тибра, потому что деловой и портовый центр находился в часе пути от пристани. Пока Геликон торговался с носильщиками, к нему подошли два человека, одетые в длинные коричневые плащи.
— На пару слов, господин, — обратился к нему один из них, приглашая жестом отойти с ним в сторону. — Есть еще одна возможность добраться отсюда до города — мы покажем тебе.
В пестрой толпе людей Геликон забыл об осторожности и последовал за людьми. В то время как один из них на что-то показал, отвлекая Геликона, другой воткнул ему нож в затылок. Геликон захрипел, покачнулся; убийцы затащили его в кусты, срезали с пояса кошель, вскочили на привязанных неподалеку лошадей и исчезли.
Никто ничего не заметил, только носильщики какое-то время озирались по сторонам в поисках возможного заказчика.
— Парень куда-то пропал, — заметил один, пожимая плечами. — Может, он пошел по нужде и скоро подойдет?
Некоторое время спустя убитого нашли. Поскольку на медной табличке, привязанной к поясу, стояло имя бывшего военного врача Тита Аттика, труп доставили в казарму в Остии, где какой-то трибун, часто бывавший во дворце, внимательно присмотрелся к нему и сказал:
— Он кажется мне знакомым. Возможно, я встречал его в Риме.
Потом на левой руке покойника заметили кольцо друга императора с изображением переплетенных рук и надписью «Гай».
— Думаю, что мы должны сообщить об этом во дворец, — высказал свое мнение трибун.
На следующий день Калигула получил известие о гибели его друга Геликона, который стал жертвой грабителей. Вот только странным показалось, что воры оставили золотое кольцо, а убитый путешествовал под чужим именем.
Калигула был вне себя. Но не смерть Геликона так расстраивала его, а его предполагаемое предательство.
Каллист, которому поручили разобраться с наследством, доложил императору странную вещь: оказалось, что Геликон оставил совсем немного.
— Это особенный случай, император. Геликон распродал все свое имущество и весьма запутанными путями переправил деньги за границу. Он готовился начать новую жизнь под именем Тита Аттика. В его доме после долгих поисков была обнаружена шкатулка, в которой хранятся подделанные документы, подтверждающие его жизненный путь врача.
Каллист с удивлением заметил, что обычно неподвижные глаза императора начали беспокойно моргать. К тому же его словоохотливый господин, похоже, находился в состоянии, о котором говорят, что у человека пропал дар речи. Предательство Геликона оказалось для него тяжелым ударом. Каллист сделал опечаленное лицо, но на самом деле от всего сердца наслаждался