ревожных событий и преград?
Макрон вдруг испытал острое желание увидеться с Друзиллой. Ему так много захотелось сказать ей, извиниться, пока еще есть возможность. Ведь один раз он уже упустил свой шанс. «Я уже не люблю тебя», – эти страшные слова стали последней и единственной ложью, что услышала Юния из его уст. Если б он знал, чем обернется их заговор, если б он знал. Она должна была остаться жить! Должна была! Но ушла из этого мира, погубленная его неистовой любовью. Если б повернуть время вспять.
Поэтому, повинуясь внезапному порыву, он велел седлать коня, прошел в свои покои, облачился в ставшие привычными тунику и кирасу преторианца и поскакал на Палатин.
К счастью, дворец пустовал. Император уехал в сенат, сестры – в театр, лишь рабы суетились, занимаясь бесконечной уборкой. Кассия Херею удалось уговорить пропустить его к Друзилле без доклада.
Девушка полулежала среди множества расшитых подушек, все пространство кубикулы утопало в ароматных цветах, она увлеченно что-то перебирала в стоявшей перед ней дактилотеке. Мелькали тонкие пальцы, звенели золотые браслеты, мерцали драгоценные камни. Она явно упивалась владением своими бесценными украшениями.
– О, милый Эмилий! Я так рада, что и сегодня ты пришел скрасить мое одиночество, – проворковала она, не оборачиваясь. – Прогуляемся по саду? Так призывно поют птицы! А солнце уже пылает огнем при близком закате.
Изящный поворот головы, и ее темные глаза сузились от ненависти, а губы искривились, готовые выплюнуть яд. Макрон протестующе поднял руки и вдруг упал на колени.
– Подожди, Друзилла! Не говори ничего! Я хочу, чтобы ты выслушала меня. Ненависть погасла в глазах, зато вспыхнуло удивление. Но она молчала, покорная страстной просьбе, ждала.
– Мне так много нужно сказать тебе! – слова давались Макрону с трудом, и он резко поднялся. – Позволь проводить тебя в сад! Погуляем там вместе.
Друзилла поднялась и последовала за ним. Изумление сковало ей уста, а сердце сильно билось в груди от волнения. Она предчувствовала, что разговор предстоит серьезный.
Они присели на мраморную скамью, обвитую цветочными гирляндами, у статуи Психеи. Макрон молчал еще некоторое время, потом порывисто поднялся и встал напротив девушки.
– Мы нехорошо простились тогда! Я не должен был обвинять тебя в том, что умерла Юния. Я сам был тому причиной. Не ты.
Глаза Друзиллы заблестели от слез.
– Я был влюблен в тебя! Я искренне был влюблен в тебя, моя пантера. И хочу, чтобы ты всегда помнила об этом. Мы лгали сами себе, использовали друг друга в своих целях, но то, что было меж нами в моменты близости, не притворство. Ты несравненная любовница и потрясающая женщина! Я был недостоин тебя, потому что мое сердце было обмануто ложью той, кому я беззаветно верил.
Нежная рука Друзиллы потянулась к его огромной ладони.
– Я тоже виновата перед тобой. Больше не будем об этом. Я уже не твой враг. И знаю, почему ты пришел.
Макрон удивленно посмотрел на нее.
– Я умираю от яда. Он гложет мои легкие и заставляет испытывать страшные муки, у меня все чаще идет горлом кровь. До тебя, вероятно, дошли слухи о моей болезни, и ты решил облегчить свою совесть?
Макрон склонил седую голову, взял ее руки в свои.
– Я лишь повиновался внезапному порыву. Я столько лгал в этой жизни, заставлял страдать других, воровал, убивал, лжесвидетельствовал, вначале стремясь к власти, затем будучи игрушкой в руках Юнии Клавдиллы. А ведь у нас могло бы все получиться. Ты, потерявшая любовь, и я, разочаровавшийся в ней. Боги свели нас, чтобы дать нам покой и счастье, но мы слишком увлеклись недостижимыми целями. А надо было всего лишь решиться все бросить и уехать из Рима.
– Я не знаю, – устало вздохнула Друзилла, – могло ли быть так, как ты говоришь. Мы слеплены из другого теста, для нас невозможно быть последними в Риме. Мы созданы покорять высоты, недостижимые для простых смертных, и неважно, что иногда ставкой служит собственная жизнь. Ты ведь сам такой: или все, или ничего.
Макрон кивнул, признавая правоту девушки. Даже если б тогда и возникла у них мысль об отъезде, они б отмели ее решительно и беспрекословно, как нелепую попытку обмануть самих себя.
– А ты сможешь простить мне убийство Фабия? – спросил он, с мольбой глядя в ее темные глаза. – Эта смерть не дает мне покоя, я часто вижу пред собой его лицо. Ты ведь так любила его. А я не мог ослушаться приказа.
– Забудь. Фабия убил не ты, а та, ради которой он предал мои чувства. Из-за Клавдиллы моя жизнь дала трещину. Едва ее нога ступила на землю с корабля, что привез ее из Александрии, как участь моя была предрешена богами. Колесо Фортуны повернулось в другую сторону. Вначале я узнала о предательстве брата, потом Фабия Персика, клявшегося в вечной любви, даже мой недалекий муж поддался змеиным чарам Клавдиллы. Она украла у меня любовь, ведь даже ты в моих объятиях старался позабыть о ней. Не удалось, – печально молвила она.
– Прости, я столько ошибался в жизни, что теперь из всех чувств во мне осталось одно – сожаление, – ответил ей Макрон. – Этим разговором я так надеюсь перекинуть мостик через пропасть, которая разверзлась меж нами после тех жестоких обвинений.
Друзилла вздохнула, слезы текли по ее бледным щекам.
– Спасибо тебе за эту встречу. Слишком многое нам всем пришлось переосмыслить в последние дни. Может быть, все дело в том, что когда-то я сделала неверный выбор. А может. Лишь боги ведают ответ, могла ли сложиться моя жизнь по – другому. Я скоро умру, мне с каждым днем становится хуже, – Друзилла твердо посмотрела ему в глаза. – Но боги послали мне утешение у смертной черты. Мерзкая шутка моего брата обратилась мне во благо. Лепид – хороший, заботливый муж. Я понимаю, что прежде всего им двигают жалость и сострадание, но я благодарна богам за эту последнюю любовь в моей жизни. А теперь еще принесу им жертвы за то, что они привели тебя ко мне с этим разговором. Я рада, что ушла тяжесть с моего сердца, и мы смогли друг друга простить, понять. И ты, и я скоро заплатим за свой заговор, за смерть Клавдиллы. Я – раньше, ты – позже.
– Но почему ты сказала о яде? – спросил Макрон. – Твоя болезнь не столь редка, ей подвержены особенно те, кто работает в Лаутумии.
– Но я ведь никогда не приближалась к проклятой каменоломне, а легкие мои полыхают огнем. Я видела во сне лицо той, что поднесла мне в чаше отраву и предложила выпить в честь женской дружбы. Ее лик прекрасен, как и тогда, но темен нынче, и окружают ее девять черных псов с горящими глазами, а с клыков их течет желтая слюна. Она со своей страшной свитой уже поджидает меня у ворот Аида, чтобы поволочь на вечные муки.
Макрон содрогнулся, вспомнив бюст Юнии из темного мрамора в спальне Калигулы.
– Неужели? – выдохнул он, не замечая, как хрустят нежные пальцы девушки в его ладонях.
Друзилла поспешно высвободила руки и грустно улыбнулась.
– Мой медведь… – она придвинулась к нему ближе и лихорадочно зашептала, обдавая горячим дыханием его щеку: – Она ведь каждую ночь приходит к моему изголовью и смеется: «Я отравила тебя! Я отравила тебя!». Это невыносимо, но пытка эта ничто по сравнению с тем, что ждет меня на другом берегу Стикса.
Друзилла горестно зарыдала.
– Не бойся! Я буду молить богов, чтобы они избавили тебя от этого, – неуверенно произнес Макрон.
– Все предрешено, – уже спокойно возразила ему Друзилла. – Но Калигула должен умереть. После ее смерти он совсем обезумел. Свою дочь он счел виновной в гибели матери и повелел выбросить ее на улицу. Новый римский бог! Он утопит Рим в крови, уничтожит всех, кто ему близок. Неужели этого никто не понимает, кроме меня?
– Все понимают, но еще больше боятся.
– И ты боишься?
– И я, – тихо ответил он.
– А ты не бойся! Он смертен, его по – прежнему можно заколоть кинжалом, извести отравой. Ничто не изменилось! Ничто! Убей его, Макрон! Безумец не должен жить! Калигула и сам будет рад соединиться с той единственной, кого любил в этом мире. Ты принесешь облегчение всем!
Макрон испуганно отодвинулся от девушки, ему показалось, что она бредит, однако взгляд ее был вполне осмыслен.
– Один заговор уже провалился, – он беспомощно развел руками.
– Значит, создай новый. Я все рассказала своему мужу. Он может помочь.
– Ганимед? – Макрон презрительно скривил губы.
– Он изменился. Мы все изменились. Только ты стал трусливым зайцем, а не грозным медведем. Куда подевался твой боевой пыл?
– Быть может, я просто устал? Друзилла жестко рассмеялась.
– Отдохнул? Принимайся за дело! Спаси Рим!
Кашель прервал ее на полуслове. Макрон с ужасом увидел, как хлынула у нее изо рта кровь.
– Лекаря! – крикнул он. И с облегчением увидел, как щуплый человечек бежит к ним по дорожке. Это был лекарь, который сразу же принялся вливать девушке в рот целебный настой, но она нетерпеливо оттолкнула чашу и вцепилась в руку Макрона.
– Поклянись, Гней Невий Серторий Макрон, – твердо сказала она, брызгая кровью. – Поклянись мне!
– Клянусь! – Макрон торжественно вскинул руку, и кулак его гулко стукнул по кирасе в то место, где билось сердце. – Клянусь! – уже тише повторил он, бросил последний взгляд на угасающую красавицу и пошел прочь, чеканя шаг по старой солдатской привычке.
О ее смерти Макрон узнал в разгар праздника, который устроил в своем доме в честь Ирода Агриппы.
Эмилий нашел девушку на скамье в саду, Лепиду вначале показалось, что она мирно спит, пригревшись в лучах заходящего солнца, но Друзилла уже была холодна. Она улыбалась. А рядом, свернувшись клубочком, охраняла ее покой дымчатая кошка.
Калигула, узнав о смерти Друзиллы, потемнел лицом и, не прощаясь, вышел. За ним кинулись отец и сын Вителлии и приехавший Агриппа. Следом к выходу потянулись и другие гости. Агриппина и Ливилла рыдали в голос.
А Макрон был спокоен. Друзилла ушла с миром, теперь ей не страшна встреча с темной богиней, она знает, что клятва будет исполнена.