Луп сидел на кухне вместе со слугами, потягивал вино и слушал, как они сплетничают насчет хозяйки. До Ливиллы донеслось: «Замучила воем и придирками, а все потому, что уехал господин. Эта корова боится, что он будет ходить по римским лупанарам». Взрыв хохота стих, стоило девушке появиться на пороге. Она сделала вид, что не слышала ничего из вышесказанного, и поманила Лупа, глаза которого заблестели при ее неожиданном появлении.
Ливилла увела преторианца в сад, где их разговор не могли подслушать чужие уши.
– Лепид ненадолго пришел в себя и требует встречи с тобой. Он говорит, что это ты придумал нападение разбойников. Видно, его голова сильно повреждена, потому что он бредит о заговоре против цезаря.
Они шли по дорожке, и каждый думал о своем. Ливилла всем сердцем желала оказаться сейчас где-нибудь подальше от этого дома и, главное, от своего любовника. А Луп размышлял о том, что сказал ему Макрон. Его бывший начальник был прав, Эмилий опасен, он чрезвычайно умен и угроза заговору исходит именно от него. Необходимо изолировать его, чтобы он не успел предупредить Калигулу, но помочь в этом может лишь Ливилла.
– Госпожа, мне кажется, – Юлий говорил медленно, тщательно подбирая слова. – Возможно, ты права, утверждая, что сильный удар повредил Эмилию рассудок, но он еще в Риме был не в себе. Он мчался, как сумасшедший, не объясняя мне куда. Я слышал лишь, как он без конца выкрикивал проклятия.
– Проклятия предназначались кому? – холодея, спросила Ливилла.
– Извини, госпожа, они предназначались тебе. Это, конечно, не мое дело, но что за ссора вышла меж вами? Неужели Лепид посмел обидеть тебя? Ты такая хрупкая и нежная, что каждый раз, когда я смотрю на тебя, я будто вижу перед собой дивную белоснежную лилию.
Девушка резко остановилась и, запрокинув голову, посмотрела ему в глаза.
– Я уже говорила тебе, преторианец, что это не твоя забота. Я сама в состоянии разобраться во всем. Пусть я не верю в какой-то там заговор, но у Лепида есть причины сердиться на меня. Я не выполнила его поручение, а в придачу сбежала от него сюда. Поэтому-то он и разгневан.
Злые слезы брызнули у нее из глаз. Она резко утерла их рукой.
– Почему ты так боишься его? – в недоумении спросил Луп. – Он не сможет причинить тебе вред Ты же сестра цезаря!.
Ливилла низко склонила голову. Не признаваться же, что Лепид бьет ее и заставляет делать ужасные, гнусные вещи! И уж если родная сестра предала ее, то стоит ли надеяться на защиту брата? Девушка заплакала, совсем по – детски закрыв руками лицо и всхлипывая.
Юлий решительно обнял ее, привлек к себе и стал целовать соленые от слез щеки.
– Я защищу тебя от всех! Я жизнь отдам за тебя, только, прошу, поверь мне. Я всегда буду рядом, никто не сможет причинить тебе боль.
Ливилла прижалась к его мощной груди, слушая его страстные речи. Сердце ее сладостно сжималось.
Неожиданно небеса будто разверзлись над ними, и полил такой сильный дождь, что мгновенно вымочил их до нитки. Юлий подхватил девушку на руки и добежал до беседки, густо увитой плющом. Капли стучали по листьям, но густые ветви мешали им пролиться внутрь укрытия. Ливилла и Юлий посмотрели друг на друга и громко рассмеялись. Оба являли собой довольно жалкое зрелище. Они протянули друг другу руки, и их пальцы сплелись. Луп привлек Ливиллу к себе, и она приникла к его груди. Он поцеловал ее в губы, и девушка, истосковавшаяся по ласке и нежности, ответила на этот поцелуй.
– Ливилла! – громкий окрик заставил их отпрянуть друг от друга. В беседку ввалилась Домиция Лепида. – Ты здесь! Я везде тебя ищу, с ног сбилась, а тут еще этот несносный дождь.
Матрона окинула недовольным взглядом мощную фигуру преторианца и продолжала причитать, уже не обращая на него внимания.
– Госпожа, я умоляю тебя! Напиши своему брату, чтобы позволил Саллюстию вернуться. Рим не для него, мой муж привык к покою и уединению. Он же внук знаменитого историка!
Блеск в глазах Ливиллы потух. Она сердито поджала губы, слушая увещевания матроны. Юлий досадливо переминался с ноги на ногу, проклиная и Домицию Лепиду, и Пассиена Криспа, и Калигулу, вызвавшего его на церемонию.
– Я напишу, Домиция, но вынуждена предупредить тебя, что мой брат никогда не прислушивался к моим просьбам, – сказала Ливилла после недолгого молчания. – И не взыщи, если Гай ответит отказом. Если, вообще, снизойдет до ответа.
С этими словами она вышла из беседки под струи дождя. Ливилла боялась выдать себя Лепиде, она не должна была и мысли допустить, что не только дождь был виновником того, что она очутилась наедине с Лупом в беседке.
Подходя к кубикуле, она услышала раздраженный голос Эмилия. Оказывается, он пришел в себя и сейчас пытался самостоятельно сесть на кровати, несмотря на запреты лекаря. Тот, увидев Ливиллу, призвал ее вразумить раненого. Но девушка лишь раздраженно ответила:
– Хочет, пусть сидит.
Она кинула быстрый взгляд на Лепида и принялась сосредоточенно разбавлять вино настоем из трав. Едва она осмелилась вновь взглянуть на Эмилия, то увидела, что он пристально смотрит на нее. Ливилла, вспыхнув, отвела глаза и вдруг заметила, что вино льется из чаши на столик.
Лепид молча наблюдал за ее неловкими действиями, а когда она поднесла чашу к его рту, вдруг оттолкнул ее руку, и чаша выпала, залив все вокруг своим содержимым.
– Где ты была так долго? – злобно прошипел он. – Твой брат дал тебе четкий приказ заботиться обо мне, а тебя днем со огнем не сыщешь…
– Я пыталась разыскать преторианца, – сухо ответила Ливилла, по – прежнему избегая встречаться с ним взглядом. – Слуги сказали, что он ушел в деревню расспросить местных жителей, не слышали ли они чего-либо о разбойниках.
Она соврала, не моргнув и глазом и даже не испугавшись сверкнувшей молнии. Она действительно начала меняться внутри себя, робкая беззащитная девочка превращалась в хитрую и изворотливую женщину. Но не ей было тягаться с тем, кто всю жизнь носил маску.
Лепид окинул Ливиллу внимательным взглядом. Она довольно долго пробыла под дождем, туника, насквозь мокрая, вызывающе облепила ее совершенную фигуру, а вот глаза подозрительно бегают по сторонам. Эмилий растерялся. Что она может скрывать?
Его взор приковала грудь девушки, плотно обтянутая мокрой тканью, и Эмилий, к своей досаде, почувствовал, что, даже несмотря на головную боль, в нем начинает нарастать желание. Взмахом руки он отослал прочь лекаря.
– Разденься, Ливилла, ты вся промокла, – медленно произнес он, – ты рискуешь подхватить простуду, а в этом доме достаточно одного больного.
Ливилла покраснела.
– Я беспокоилась о твоем здоровье, Марк, – ответила она. – Но, если ты настаиваешь, я пойду к себе, чтобы переодеться.
Эмилий улыбнулся, наслаждаясь ее трогательным замешательством.
– Я хочу, чтобы ты сделала это здесь, Ливилла. У тебя такое роскошное тело.
Девушка испуганно всхлипнула, и глаза ее наполнились слезами.
– Я… я не могу, – едва вымолвила она.
– Но почему же? Когда мы были близки во дворце, ты не стеснялась обнажать при мне свои прелести, – голос его стал вкрадчив. – Посмотри, как восстала моя плоть, жаждущая ощутить могущество твоего влажного рта. Разденься, а уж я сумею согреть тебя, моя красавица.
Эмилий откинул покрывало, и Ливилла, помимо воли устремив взор вниз, густо покраснела. Прилив желания захлестнул ее с такой силой, что ей пришлось опереться на столик, чтобы удержаться на ногах. Дрожащей рукой она рванула золотую фибулу, и туника сползла, обнажив ее тело. Она сделала робкий шаг, и Лепид протянул ей руку, довольно улыбаясь.
«В последний раз, – искренне подумала Ливилла, обхватывая губами его плоть. – В последний раз я уступаю ему».
XXVIII
У входа в покои императора стояли преторианцы. Бегущая Мессалина едва не налетела на них, но вовремя остановилась.
– Куда спешишь, красавица? – спросил один из них, усмехаясь.
– Гай Цезарь повелел мне ждать его здесь, – девушка попыталась улыбнуться грозным охранникам, но улыбка вышла жалкой.
– Наш цезарь развлекается с такими, как ты, в других покоях, – нагло ответил ей преторианец, – повернешь еще раз налево и окажешься, где надо.
Мессалина разъярилась.
– Несносный ублюдок! – зашипела она, приподнимаясь на носочках, чтобы показаться чуть выше ростом. – Ты смеешь сомневаться в приказаниях цезаря? Он четко сказал мне пройти туда, где будут стоять два болвана, а не идти за поворот, а потом еще раз налево!
Последнее слово она выплюнула прямо в лицо преторианцу. Тот испуганно моргнул.
– Ладно, иди, куда шла, – сказал второй охранник. – Не наша беда, если ты попадешь, куда не надо. Мы тебя предупредили.
Мессалина скользнула за тяжелый занавес и в волнении застыла на пороге. Тусклые огоньки светильников в углах едва разгоняли тьму, но Валерия видела в темноте, как кошка. Мягким крадущимся шагом она подошла к огромному ложу и поднялась по приставной лесенке наверх. Если уж эта капса так ценна, что ее нет в личном таблинии цезаря, значит, он должен хранить ее или в изголовье, или где-нибудь в тайнике.
Валерия переворошила подушки, заглянула в каждый уголок, простучала резные ножки и спинку кровати в поисках пустот, но безрезультатно. Легко спрыгнула на мягкий ковер и заглянула под ложе. Внимание ее привлек небольшой ларь, он оказался довольно тяжелым, но девушка выдвинула его и увидела на крышке голову Медузы Горгоны. Лик был красив, но суров и грозен, такой надменностью и презрением веяло от него, что Мессалине стало не по себе. Она откинула крышку и остолбенела. Ларь был полон разных ядов. Ее тонкие пальцы пробежали по дутым флаконам. Ярлычки пергамента на каждом содержали название, краткое описание действия, а также дозы. Мессалина наклонилась, пытаясь разобрать убористый почерк. Внезапно, словно повинуясь какому-то наитию, она выхватила один из флаконов и спрятала за широкий узорчатый пояс. Пригодится! Капсы здесь не было, и девушка поспешила вернуть ларь на место.