Силан молчал, но Макрон видел, что слова его поняты верно и, скорее всего, одобрены.
– Что ж, – наконец произнес сенатор, – причин для беспокойства нет. Пока нет, – поспешил он добавить. – Думаю, мы поладим с тобой, мой друг. Память о моей дочери связала нас нерушимыми узами, и, предав друг друга, мы предадим Юнию.
Макрон заметил, как блеснула слезинка в уголке глаза собеседника.
– Если б ты мог стать моим зятем, а не проклятый Калигула, – с грустью сказал Силан.
И Невий со стыдом вспомнил о своем малодушии. Ведь тогда, перед свадьбой, он так и не смог решиться похитить Клавдиллу и увезти из Рима. Проклятая жажда власти застила глаза, да и явная ненависть Юнии заставила в последний миг передумать. А ведь сейчас он мог поклясться, что она все же любила его, хотя и не так страстно, как Гая, но любила.
– Я до сих пор боготворю ее, – произнес он, глядя в мутные глаза старика. Сильно постарел Силан, потеряв единственную дочь. – После ее смерти я не сближался ни с одной женщиной. И никогда впредь не сделаю этого. Сегодня император особым эдиктом развел меня с женой. Энния Невия теперь делит с ним ложе.
Силан ахнул и безвольно опустился в катедру, держась за сердце.
– Да, – тихо произнес он. – Нам не измерить глубину его горя.
И печально усмехнулся.
III
Каждая женщина помнит о своей первой любви. Одна хранит добрую память, иная – разочарование и боль. Но что делать, если эта первая любовь продолжает терзать и мучить всю жизнь? А сердце переполняется то прекрасными воспоминаниями, то душной ненавистью?
Память Друзиллы хранила каждую подробность их отношений с Гаем. И порой, закрывая глаза, она будто наяву видела пред собой лицо брата, шепчущего преступные слова любви, и чувствовала силу его объятий. Она никогда не признавалась ему, что влюбилась в него еще маленькой девочкой, и что сама подстроила их первую близость. В силу врожденного коварства ей было выгодно, чтобы люди осудили Гая и пожалели ее, соблазненную собственным братом. Калигула, виноватый перед ней, уже не мог разорвать цепкий круг порочной связи, страшась упреков сестры и ее угроз покончить с собой. Но стоило вернуться Юнии в его жизнь…
Друзилла проснулась от мучительной боли, резко села и разрыдалась, уткнувшись лбом в колени. Соперница умерла, но все осталось по – прежнему. Она – нелюбимая и нежеланная. Гай даже сейчас отвергал ее, не в силах простить обман, которым она выманила его из царства мертвых, где он был с ней, своей мертвой женой. Проклятый Клавдий! Это он виноват во всем. Она испугалась угроз. Да что он сделал бы ей – сестре императора?!
Истеричные всхлипывания прекратились, Друзилла перевела дыхание. Надо держать себя в руках. Еще не все потеряно! Она вернет любовь брата! Вернет во что бы то ни стало. А старый заика поплатится за то, что препятствовал этому.
Спящий рядом мужчина пошевелился, и рука его легла ей на бедро. Друзилла нахмурилась и брезгливо отстранилась. Этот жалкий напыщенный красавчик успел набить ей оскомину. Девушка передернула плечами. Заманив к себе на ложе Ганимеда, она сполна отплатила Кассию за измену. Ей припомнился его отъезд в Малую Азию, и она весело улыбнулась.
Друзилла и Кассий не разговаривали меж собой еще с похорон. Она видела, как он страдает, но его душевные муки вызывали у нее лишь злобу и негодование. Из чувства мести она даже вернулась в свой дом, покинув шумные покои дворца. Но не только поэтому. Кассий догадался, что произошло меж ней и братом. И вот она явилась вымещать на нем свою злость. Он терпел, стиснув зубы, стараясь не отвечать на насмешки и открытые издевки, замкнулся в себе.
Он сам подал прошение императору и, пряча глаза, попросил развести их как можно скорее, дескать, ему пора уезжать, а уговорить супругу переехать в Малую Азию он так и не смог. Недовольный Калигула предложил было лично заставить Друзиллу повиноваться мужу, но Кассий решительно отверг это великодушное предложение. «Змея не должна покинуть столь тесный клубок своих сородичей», – думалось Лонгину, и с тех пор про себя он звал жену не иначе, как «моя змейка».
Змейка, едва Калигула сообщил ей о разводе, оставила дворцовые покои и с вещами перебралась к нему в дом, не упустив возможности испортить Кассию последние дни пребывания в Риме. Виниций не преминул, однако, пояснить другу, что накануне с братом у нее вышла крупная размолвка.
Друзилла страдала от одиночества, но не искала сближения с великодушным Кассием, а продолжала открыто над ними насмехаться, поминая Клавдиллу при каждом удобном случае. Лонгин, как мог, избегал с ней встреч под одной крышей, но это редко ему удавалось. Змейка с поразительным упорством выслеживала его.
Наступило последнее утро. Вещи Лонгина были собраны и погружены в обоз, сопровождающие рабы уже ожидали на улице, но хозяин медлил, стоя перед ларарием. Он все никак не мог решиться переступить порог дома. Стоит ли проститься с женой? Ведь столько лет он любил эту взбалмошную женщину, прощая все измены и закрывая глаза на сплетни. Он так и не затронул ее сердце, даже искорка любви не вспыхнула в ее темной душе, отравленной преступной страстью. Наконец, Кассий махнул рукой и решительно пошел в ее покои.
Весь долгий путь до Малой Азии в его ушах звенел издевательский хохот бывшей жены. Друзилла верно все рассчитала. Едва Лонгин отдернул занавес кубикулы, как пред ним предстала сладострастная картина. Его прелестная супруга, извиваясь, точно неистовая вакханка, стонала в объятиях его лучшего друга. Красавчика Ганимеда. Большего позора Кассий не знал за всю свою жизнь.
А потом, после отъезда супруга, Друзилла стала тяготиться этой затянувшейся связью. Но удовольствие от позора, коим она с ног до головы покрыла чопорного Лонгина, все еще заставляло ее улыбаться и принимать у себя по ночам Лепида, не скрывавшего, что с сестрой императора его связывает не столько страсть, сколько возможность быть ближе к цезарю.
В конце концов, он ей все же опротивел. Друзилла отвела глаза от Ганимеда и презрительно фыркнула. Да у него даже кожа белей, чем у нее, и косметики на лице больше, чем у дешевой потаскухи. Аромат тщательно завитых волос неприятно щекочет нос, и хочется чихнуть в и без того душной кубикуле. Она со вздохом поднялась и прошла в купальню. Эхо ее легких шагов прошелестело в опустевшем доме.
Наслаждаясь блаженным одиночеством, она погрузилась в теплую воду, благоухающую драгоценными маслами. Сегодня канун январских календ, и приглашение на пиршество в честь вступления в должность новых консулов уже ждет ее в осциуме. Она должна ослепить брата красотой и заставить пожалеть о своей холодности. Гай сейчас одинок и долго не сможет хранить верность умершей, пылкость его натуры возьмет верх, а уж она будет рядом.
Шорох за занавесью отвлек Друзиллу от мечтаний.
– Кто там? – крикнула она. Только б не Ганимед! Вряд ли у него хватит ума удалиться без прощального поцелуя. Друзилла недовольно поморщилась.
– Это я, тетя Друзилла! – из-за занавеса показалась черная кудрявая головка молоденькой девушки. Друзилла радостно улыбнулась.
– Входи, Мессалина! Буду рада, если присоединишься ко мне. Тонкая фигурка проскользнула в купальню.
– А правда можно? – спросила девчонка, облизывая розовым острым язычком пунцовые губки. Продолжая приветливо улыбаться, Друзилла кивнула. Она души не чаяла в вертлявой жизнерадостной Валерии, дочери своей близкой подруги Эмилии Лепиды. Молниеносно скинув тунику, девочка с плеском нырнула в воду, погрузившись с головой. Друзилла утерла брызги с лица, но не рассердилась на очаровательную шалунью. Из-под лепестков показалась черная макушка и блестящие гагатовые глазенки.
– Ой, прости, тетя Друзилла! – смущенно сказала Валерия. – Я не хотела портить твою прическу. Мама всегда ругается, когда я так делаю.
Друзилла рассмеялась.
– Сколько раз просила не называть меня «тетей». Я слишком молода, чтобы слушать, как ты так ко мне обращаешься. Тебя скоро выдадут замуж, ты станешь матроной, а по – прежнему будешь говорить всем «тетя». Твой муж будет насмехаться над тобой!
– Больше не буду, те. – и маленькой узкой ладошкой девушка поспешно зажала себе рот. – Я очень хочу замуж! Жду не дождусь, когда меня посватают. Мужа хочу себе красивого и статного! Такого, как Ганимед! – вдруг выпалила она.
– Не стоит обольщаться показной красотой. Все красивые мужчины не верны своим женам, – поучительно сказала Друзилла, стараясь скрыть растерянность.
– Мне кажется, я влюблена в Эмилия, – призналась Мессалина. – Он самый красивый мужчина из всех, кого я видела в жизни.
Она зацокала язычком. Друзилла увидела, как мечтательная дымка заволокла ее взгляд.
– Я думаю только о нем вот уже несколько дней. Мы с матерью встретили его в ювелирной лавке. Как ты думаешь, если мой отчим предложит Эмилию жениться на мне, он согласится? За мной дают большое приданое, – наивно сказала Мессалина.
– Он не стоит твоего внимания, – упрямо повторила Друзилла.
– Но почему? – Мессалина обиженно выпятила нижнюю губу.
Друзилла вдруг поднялась в полный рост над водой. Валерия вновь облизнула пересохшие губки, рассматривая красоту ее обнаженного тела.
– Если я б была так же красива… – протянула она.
– Ты прекрасна, как бутон розы. И расцветешь уже совсем скоро. Все в Риме сойдут с ума от твоей красоты.
– Но я… Друзилла перебила ее:
– Пойдем. Я хочу кое-что показать тебе. Но обещай, что воспримешь достойно
– Накинь простыню, чтоб не простудиться в коридоре.
Мессалина послушалась и покорно прошла за Друзиллой в перистиль. Они приблизились к статуе Меркурия, сжимавшего в руках жезл. Друзилле нравилась эта статуя, лицом и фигурой напоминающая Фабия.
– Присмотрись, – сказала Друзилла. Мессалина послушно завертела головой. – Представь, что пред тобой мужчина из плоти и крови. Видишь, какое у него красивое мускулистое тело, стройные ноги и мужественное лицо. Эту статую скульптор ваял с живого человека. Тебе нравится Меркурий? Этот бог прекрасен не только телом. Он, единственный из богов, кто был верен своей избраннице.