Грей кивнул.
– Тебя будет ждать место в имперском училище. Расти.
Мальчик заулыбался. Может, и впрямь мечтает о космосе и пилотажном пульте? Грей, чуть оттаяв, похлопал его по плечу. Посмотрел на подбежавших девочек.
Еще подарки – усыпанная белыми цветами ветвь яблони и крошечный букетик странных темно-оранжевых колокольчиков. Местный эндемик? Возможно…
– Вы такой уставший, Император.
Грей нахмурился, переводя взгляд на девочку. Она смотрела ему прямо в глаза – спокойно, сочувствующе. Темноволосая, кареглазая, очень просто одетая. Подружка незаметно, как ей казалось, толкнула девочку в бок. Похоже, она уклонялась от вызубренного сценария.
Император улыбнулся.
– Понюхайте цветы, – продолжала девочка. – Это арматан, его почти нигде не осталось. Все говорят, что он сорняк, хоть и редкий. А он снимает усталость, и пахнет очень вкусно.
Грей поднес букетик к лицу. Вдохнул сладкий, отдающий мятой и жимолостью запах.
– Как тебя зовут, малышка?
– Лара, Император. Я знаю место, где целая поляна таких цветов.
– Может быть, ты мне покажешь ее?
– Это далеко, Император.
– Зови меня Грей, – Император с трудом оторвал взгляд от лица девочки. Посмотрел на растерянного мальчика, подмигнул ему, и протянул весь букет. – Ничего, что далеко, Лара. Я попрошу дать нам хороший флаер.
Заминка тянулась слишком долго, чтобы быть случайной. Президент Таури, которого близкие друзья по-прежнему называли «полковник Штаф», слегка повернул голову к директору СИБ Таури. Рядом с ними никого не было, и президент спросил прямо:
– Кого выпустили приветствовать нашего Высокоморального?
– Девочек не помню, господин президент. Список менялся раз двадцать… сплошные интриги и просьбы.
Он помолчал и добавил:
– Мальчик – мой внучатый племянник.
– Забавная идея, но, похоже, ты просчитался.
Император Грей шел по посадочному полю, о чем-то разговаривая с одной из девочек.
– Это протеже Фискалоччи, – понижая голос сказал директор СИБ.
– Кто-то выигрывает, кто-то нет, – равнодушно сказал президент. – Хорошо, что ему хоть одна понравилась.
Широко улыбаясь, он двинулся навстречу Императору.
Получить эти места наверняка стоило Ванде не только денег, но и связей. Балкончик с тремя креслами находился всего метрах в пятидесяти от трибуны. В огромном здании театра было много хороших мест – но это отличалось не только прекрасным видом на сцену, но и иллюзией уединенности.
– Рашель видишь? – тихо спросила Каховски. Дач пробежался взглядом по залу:
– Нет.
– В последнем ряду. По центру.
Дач кивнул, поднес к глазам бинокль. Девушка казалась очень спокойной, отстраненной от всего происходящего. Она сидела рядом с плотным мужчиной, на груди которого поблескивали планки медалей и крошечный орден «Карающего Меча». Кей поспешно отвел бинокль и сказал:
– Ее мать не пришла.
– Да, я разговаривала с ней. Она очень растроена. У нее строгие взгляды.
Кей вновь посмотрел на трибуну. Там суетился паренек в форме таурийской полиции – стряхивал невидимые пылинки, передвигал хрустальный бокал, добиваясь ведомой лишь ему симметрии.
– Задерживается Грей.
– Прекрасно, – Ванда скупо улыбнулась. – Император всегда был точен на церемониях.
Едва слышно заиграла музыка. Гимн Империи поплыл над залом – на мгновение заглушенный шорохом тысяч встающих людей. Паренек быстро шмыгнул в сторону. Из темноты сцены выступил мужчина в нарочито старомодном костюме. Длинные, блестящие от лака волосы падали на потертый пиджак. Мужчина взмахнул рукой, поднося к губам микрофон.
– Сам Микеле-Микеле, – с неприкрытым удовольствием сказала Ванда. Лучший тенор Империи и прежде сопровождал Грея в Преклонениях Ниц.
– Империя… Империя… – тихо, словно пробуя голос пропел мужчина. Зал отозвался, слитным многоголосым эхо:
– Империя…
Дач, плотно сжав губы, смотрел на певца. Потом протянул, почти точно скопировав голос Микеле-Микеле:
– Империя.
Сцену окутало облако голубого света. Певец встал на одно колено и взлетевшим голосом запел:
– Империя, Империя, ты самая могучая,
Империя, Империя, любимая моя…
Дач шевелил губами, повторяя слова. Империя не виновна ни в чем. Виновны только люди.
– И снова поднят стяг… – Микеле-Микеле, не вставая с колен, повернулся в темноту сцены. Облако света уже сформировало флаг.
– Внимание, – шепнула Ванда. Сквозь бесплотный мираж шел Император.
На мгновение Дач ощутил разочарование. Грей не казался человеком, вторые сутки подвергающемуся психоломке. Такой же как на картинах и в Ти-Ви передачах. Плотный, пожилой, лишь одетый сейчас не в эндорийскую тунику, а в шорты и короткую рубашку по моде Таури.
Он мог быть кем угодно – но не безумцем.
Грей опустился на колено перед Микеле-Микеле. Красно-голубой флаг бился за его спиной.
– Не перед человеком преклоняюсь, перед Империей, – неожиданно хрипло сказал Микеле-Микеле. У него словно было два голоса – для пения, и для разговора.
– Не Империя преклоняется, а Император, – ответил Грей.
Они поднялись – Грей пожал руку певцу, и тот неторопливо ушел в темноту.
Дач почувствовал возбуждение. Голос! Голос Императора изменился. В нем отчетливо прорезался эндорийский гортанный акцент, от которого Грей избавился столетия назад. Возрастная регрессия?
Кей взял Каховски за руку, быстро сжал пальцы. Ванда ответила неожиданно сильным рукопожатием. Она тоже заметила – или почувствовала его радость.
Грей вышел к трибуне, низенькой, полупрозрачной, из серого стекла. Обвел взглядом зал, тихо произнес:
– Лучшие из лучших бойцов Империи колонизировали Таури. Я знаю, вы здесь… мои боевые товарищи…
Он тянул слова. Едва заметно… словно заставлял себя говорить, думая о чем-то другом.
– Сколько лет… сколько лет… Мы победили в войне, мы покорили Галактику. Помните? Тогда жизнь пьянила…
Зал сидел тихо, зал слушал. А вот в первом ряду, где вместе с планетарным руководством сидели придворные, возникло легкое движение. Император уклонился от намеченной речи.
Дач и Каховски обменялись торжествующими взглядами.
– …сейчас жизнь просто длится. Я чего-то ждал от этого Преклонения… не знаю. Увидеть ваши лица, понять, что я еще не стал живым знаменем…
Император обернулся к голографическому стягу, полощущемуся на сцене:
– Вам не надоели иллюзии? Уберите этот… фейерверк. Нельзя делать флаг символом, сквозь который можно пройти! Ваши знамена… сто раз подобранные в обломках звездолетов, поблекшие от излучений – где они? Вы отметили ими границы своих садов?
Зал зашумел. Едва уловимо, растерянно.
– Таури… Сад… Рай… Прожили жизнь, и заслужили рай.
Сцена погрузилась во тьму, флаг погас. В глубине кто-то суетился, потом двое мужчин торопливо вынесли к трибуне настоящее знамя, поставили, прислонив. Знамя свисало вдоль древка, торжественности в нем было не больше, чем в тряпке.
– Так, – изменившимся тоном произнес Император. – Подданные мои… Верные сыны и дочери Империи! Я горд вступить на вашу землю – не Императором – человеком. Жемчужина наших планет, Таури…
Он замолчал. В зале нарастал шум. Потом исчез – разом, это включились звукоподавители.
– Мне его жалко… – прошептал Кей. – Ванда, мне Его жалко!
Император стоял, облокотившись на трибуну, глядя себе под ноги. Сказал, наверное, еще тише, чем Дач, но его голос автоматика услужливо разнесла по всему залу:
– Трудно первые сто лет, господа. Дальше просто скучно. Заигрывать с меклонцами и булрати, грозить пальцем остальным. Пороть планетарных правителей… иногда…
В первом ряду медленно поднялась грузная фигура посла булрати. Постояла секунду – кто-то привстал рядом, быстро говоря что-то чужому. Булрати сел.
– О боги… – прошептала Ванда. – Это перебор…
Кей быстро посмотрел на Томми. Парень улыбался. Его явно забавляло происходящее.
– Я преклоняюсь перед вами, – Грей вышел из-за трибуны. Полуприсел, разводя руками. Это походило на кокетливый книксен, но уж никак не на положеное «преклонение ниц». – Вы сумели слиться со своими деревьями.
Грей развернулся и неторопливо пошел в темноту.
Зал молчал. Никакие звукоподавители не требовались, это была подлинная немая сцена.
– Пойдемте? – Томми тронул Кея за плечо.
– Пошли, – Дач протянул Каховски руку. – Полковник, выбираемся…
Ванда тяжело поднялась из кресла. В ее глазах была тоска:
– Кей, неужели через сотню лет и я… Идемте, мальчики. Сейчас наш мудрый президент начнет извиняться за Императора и призывать всех к покаянию.
Они еще не успели вызвать лифт, когда из зала донеслось:
– Господа! Император Грей погружен в раздумья о судьбе Империи. И упрек его справедлив. Вспомните…
Двери лифта отсекли звук. Кей спросил:
– Когда должен быть пик?
– Завтра, во время шествия. Дьявол, я сама испугана результатом.
– Вы прекрасно поработали, полковник.
Каховски покачала головой:
– Нет, что-то не так. Слишком быстрая реакция. Слишком быстрая.
В вестибюле, где огромные портреты таурийских актеров были на время декорированы имперскими флагами, уже толпились люди. Те, кто подобно Каховски не считал нужным слушать президента, те, кто почувствовал. Женщины в ярких накидках, мужчины в строгих, официальных шортах и футболках. Кто-то направился к Ванде – она на ходу покачала головой.
– Быстрее, Кей.
Сквозь пение климатизатора, мерцание температурного барьера они выбежали из театра. Уютная площадь – сейчас слишком маленькая для собравшихся таурийцев, тех, кто не смог попасть в театр, но постарался быть ближе к Императору. Люди смотрели вверх, на изображение Президента. Тот вещал:
– …да, не привыкли мы к упрекам. Как сказал Император о знаменах наших…
– Вонючий некрофил… – прошипела Каховски, прокладывая дорогу в толпе. Кей, держа Томми за руку, едва поспевал за ней. – Тебе ли говорить о чести…