А потом наступила ночь, в которой она так и не заснула.
Она стояла ближе всех. Когда он прошёл мимо, задев её локтем, Маша не оглянулась, только прижала сумку к себе поближе, все равно проходы между стеллажами были слишком узкие. Кто-нибудь пойдёт снова и зацепится. Он не извинился, а она не послала ему вслед вздох возмущения.
Такой... все знают, как вздыхают, когда вздыхать совсем не хочется, но хочется показать, что тебя больно задели локтем, и вообще-то надо быть осторожнее.
Маша держала в руках книгу с красивой обложкой - лилия и поломанный пополам ключ - держала книжку, открытую на первой попавшейся странице. На этой странице, и на второй попавшейся, книжный детектив вставал в красивую позу, закуривал или отпивал кофе, и произносил обличительную речь. Выверенную до последнего слова, как будто накануне ночью он три часа потратил, чтобы её составить.
Ни дать ни взять - Антонио. Ещё бы ноги закинул на стол и рукава закатал по локоть. Только Антонио не пишет речей, он бросается колкими, насмешливыми фразами, больше молчит, ну а уж если и хочет высказаться, то речь его не всегда понятна окружающим.
Маша не верила в книжных детективов и особенно сейчас, потому что ещё один любитель чтения только что задел её локтем - больно и обидно, и осторожнее надо ходить между стеллажами.
А потом он развернулся, обхватил её за плечи и ткнул в щёку пистолетом. Маша закрыла глаза и книжку выронила, она упала, открывшись, наверное, как раз на том месте, где происходит убийство, и все в панике, и только детектив закуривает и выдаёт логичную и правильную сентенцию.
После работы было тяжело просто идти домой, поэтому она читала эти сентенции в книжных магазинах.
- Никому не двигаться, - сказал он. - Я её пристрелю.
Сейчас должен был прийти тот самый детектив из книжки, всех успокоить, всё расставить по местам и ловко обвести преступника вокруг пальца. Или хотя бы Антонио, чтобы вырубить преступника одним ударом, а потом бросить фразу, понятную только ему одному.
Никто и не двигался. Маша открыла глаза: за прилавком стояла продавщица с синим платком, наброшенным поверх трикотажного костюма. Она только открывала рот, и Маше казалось, что она задыхается.
- Руки кверху, человеческая женщина!
- Она же зады...
- А ты молчи, - пистолет пополз выше и холодно ткнулся ей висок.
На пятачке между стеллажами и прилавками стояло ещё несколько покупателей, а тот, у кого в руках был пистолет, толкнул Машу вперёд, и она наступила на книжку. Бедный детектив - его тщательно отрепетированную речь продавили каблуком сапога.
Вся надежда была только на Антонио.
- Мне нужно телевидение, здесь, быстро! - он ткнул в неё пистолетом так, как будто хочет сделать дырку, как Машин каблук в книжке.
- Смотри, у меня нет оружия, - охранник в синей форме возле стеллажа с фантастикой положил на пол пистолет. - Давай ты её отпустишь, и поговорим спокойно.
Неплохой парень, наверное, был этот охранник, и глаза у него добрые, и значок на груди блестел, только зря он всё это затеял. Маше становилось тяжело дышать. Она смотрела на охранника и вдруг поняла, как выглядит со стороны. Испуганной и жалкой, а какой же ещё. "Центр!" - сказала она охраннику глазами. Он не понимал.
- Мне нужно телевидение. Кто позвонит в милицию - пристрелю!
Для убедительности он выстрелил в потолок, и от грохота завизжала продавщица и, наверное, Маша, она точно не знала, но завизжать сейчас хотелось сильнее всего.
Один из покупателей уже давил на кнопки телефона, подбрасывая другой рукой только что купленный карманный словарь.
- Я там работаю, - сказал парень в пространство. - Сейчас всё будет.
Словарь не выдержал и упал на пол. Голосов Маша больше не слышала, в её ушах стоял только звон. Может быть, кто-нибудь спрячется за шкафом и позвонит в Центр, чтобы наябедничать на этого свихнувшегося мага!
Он явно нервничал - весь трясся под промокшим пальто, и рука дрожала, и тыкала в Машу пистолетом, а ей уже не было больно. Ей было всё равно. Она сейчас начнёт рассказывать ему, как полчаса назад стояла перед шкафом с химическими реактивами. Впрочем, он выбрал плохую заложницу.
- Я не про...
- Заткнись ты!
Ей было тяжело дышать, совсем тяжело, и лез в глаза свет неоновых лампочек - до чего же противно, и вой сирен.
Маша открыла глаза и покосилась на выход: в стеклянную дверь лепил снег, но уже видны были синие и красные сполохи сбывшейся беды. Каких демонов они не могли отключить сполохи.
- Демоны! - это похититель повторил её мысли.
Лучше бы она так и осталась стоять перед шкафом Провизора, а когда он вошёл, она бы сделала удивлённое лицо и сказала бы: "Ты знаешь, я тут..." Но ноги почему-то были не намного проворнее кукольных, набитых ватой. Её потащили к выходу, где лепил в стеклянную дверь снег, и уже...
"Ты знаешь, я тут..." Что бы придумать правдоподобное?
- Всем стоять на месте, я пристрелю её!
Наверное, она захрипела, Маша не знала точно, только все очень испугались. Не могли же они испугаться, что и правда застрелит. Или они знали про шкаф с реактивами. А правда, что она там делала?
- Я выйду на связь, как только мне будет нужно. И не вздумайте устраивать погоню, пристрелю сразу же. Потом подберёте на обочине.
Она открыла глаза и снова зашептала что-то подошедшему ближе всех стражу порядка. Наверное, "Центр". Хотя может быть и "шкаф с реактивами". Может быть, Провизор и поверил бы ей, придумай она подходящее объяснение.
В машине Маша протянула руки к печке и отогрелась. Правда ей сказали:
- Не хочешь получить по голове заклинанием камня - не дёргайся.
Она обернулась на похитившего её мужчину. Снег таял на его коротко стриженых волосах и на воротнике серого пальто, такого похожего на тысячи таких же пальто в посеревшем от зимы городе. Он то и дело нервно сглатывал, а пальцы сжимал руль куда сильнее, чем требовалось.
- Можно я расскажу вам про ящик с реактивами? - попросила Маша.
Маг обернулся на неё, посмотрел как на сумасшедшую, и в его взгляде на секунду проступил страх - Маша увидела. Слова, сдавливающие грудь изнутри, вырвались наружу хрипом, который плавно перешёл в сухие рыдания, а они - в смех. Маша хохотала, согнувшись пополам, даже не вытирая текущие по лицу слёзы.
- Ящик с реактивами, - повторила она сквозь клочья смеха, и в эту секунду в обоих мирах не было ничего смешнее.
Она так и не смогла придумать ничего более или менее подходящего, чтобы ответить на удивлённый взгляд Провизора, который обнаружил, что взломали не только дверь в его лабораторию (а нечего направо и налево распространяться о тайнике для запасного ключа, даже если сам постоянно забываешь, где он, этот тайник), но и шкаф с реактивами. Шкаф открывался только магнитной картой, благополучно исчезнувшей из кармана его халата.
- Почему ты это хочешь сделать?
- Что? - Маша натянула на лицо такую глупую, должно быть, улыбку, и сделала вид, что она каждый день проводит ревизию в этом шкафу.
Провизор ничего ей не ответил, оттолкнул её от шкафа и вынул из ослабевших пальцев магнитную карточку.
- Что? - Маша уже не могла успокоиться. Когда минуту назад она умоляла Вселенский разум, чтобы в лабораторию кто-нибудь вошёл и остановил её, она не предусмотрела, что придётся искать оправдания. А Вселенский разум всегда выручает, когда ты меньше всего этого хочешь. - Я здесь просто...
"Я здесь просто впервые за пять лет решила рассмотреть поближе твой шкаф с реактивами. Это ерунда, что раньше я шарахалась от него, как от плюющегося огнём демона".
Действительно, ну чего здесь удивительного?
Но они молчали. Маша опустилась на ближайший стул, но не покатилась по лаборатории, отталкиваясь от пола ногами, а так и осталась сидеть. Жужжал кондиционер, капала из неплотно закрытого крана вода, и Провизор прятал карточку от шкафа, как будто бы не понимал, что это не выход.
Что здесь нет выхода, как в метро у дверей с красной надписью, и можно сколько хочешь бросаться на бронированное стекло, но выхода всё равно не будет. Можно даже стоять перед шкафом и думать, что вот если хватит смелости... Но всё равно ведь нет.
Молчание было убийственно, и Маша решила, что он начал её презирать за этот открытый шкаф, за нерешительность, за глупую натянутую улыбку. За всё. Она сама себя начала презирать, потому что всё бросила, потому что украла из его кармана карточку, а из тайника - ключи, потому что долгих пять минут в нерешительности стояла перед открытым шкафом.
- Ну и почему?
Может быть, если бы Провизор не стоял сейчас перед ней живым символом презрения, не кривил губы в непонятной гримасе, не опускал взгляд к полу, она бы рассказала ему всё. Обхватила бы за шею, размазала чёрную тушь по белому халату, и в потоке междометий и причитаний он бы мог уловить ответ на свой вопрос. Но сейчас она не рассказала бы всего даже себе.
Презрение.
- Потому что меня попросили. Мартимер попросил. Он что-то делает там, я толком не понимаю, - Маша легкомысленно махнула рукой. - Да, попросил принести этот... как его...
- Наверное, пептон, чтобы снять отпечатки пальцев, - понимающе покивал головой Провизор.
- А, да. Точно, - интересно, улыбка выглядит действительно настолько плохо?
- Дорогая, ты врёшь. Без вдохновения. Поэтому слушать этого больше не хочу. Выкладывай правду, - и скрестил руки на груди, чтобы окончательно утвердиться в своём презрении.
У него ещё был шанс. Если бы он опустился на корточки перед стулом, взял её руки, посмотрел поверх очков, сказал бы что-нибудь совсем простое, она бы кинулась ему на шею, измазала потёкшей тушью.
Шанс кончился.
- Я не хочу ни о чём говорить, - Маша встала.
Откатился назад стул на колёсиках. Чтобы выйти, ей пришлось оттолкнуть Провизора.
Маша откинула голову и закрыла глаза, чтобы не видеть засыпанных снегом пустырей по обе стороны дороги. Ей не хотелось смеяться, не хотелось плакать, не хотелось думать о спасении и о том, что будет дальше. Ей было тошно от засыпанных белой крупой пустырей, как бывает тошно от неизменного пейзажа за окном больницы. Неделю, две, месяц.