Окончательно же разрешила все его сомнения пачка денег, вытащенная из кармана Николаем.
– Вот только колец у нас нет, – сказал он.
Священник посмотрел на деньги, на молодых людей и задумчиво произнес:
– Кольца-то есть, но они тоже денег стоят.
Андрей развел руками: денег с собой у него не было. Тогда Катюха, решительно вздохнув, вынула из ушей сережки и протянула их священнику.
– Этого достаточно?
Николай удивленно посмотрел на сестру. Это были ее первые серьги, серебряные, подаренные матерью на тринадцатилетие, первые и единственные. Это была жертва! Маша взглянула на Катю так, что той стало жарко.
Взяв сережки, священник достал два простых серебряных колечка и приступил к обряду. Тексты молитв он читал быстро, глотая слова, возможно, что-то пропуская для ускорения процесса. Но Маше это было неважно. Когда батюшка водил их с Николаем вокруг аналоя, она вдруг подумала, что совсем иначе она когда-то представляла себе свою свадьбу. А еще она подумала о том, что детство кончилось, что никогда уже ей не будет так легко и весело, как было все предшествующие годы. До революции, разумеется.
Она вспомнила родителей, сестер, брата. Опять вспомнила лейтенанта Деменкова – свою первую подростковую любовь. Как глупа она была тогда! Боже, как по-детски наивна и глупа! Подумала о том, что его тоже зовут Николаем, что это, видимо, имеет какое-то значение. Ведь не случайно Бог сделал так, что самые дорогие для нее люди носят это имя.
Потом вдруг засомневалась, будет ли действительным их венчание. А потом вспомнила венчание из повести Пушкина «Метель», тоже тайное и вообще ночное. А ночью венчаться-то нельзя! И ничего! Подумала о том, что им придется долго скрывать, что они муж и жена. Что объявить об этом можно будет только тогда, когда она сядет на трон. Если сядет… Потому что то, чего нельзя великой княжне, можно императрице.
Мысли путались и цеплялись одна за другую. Они почему-то опять вернулись к «Метели». Девушка задумалась о том, как звали Бурмина, уж не Николаем ли? Героиню звали Маша, это она помнила точно! А Бурмина? Нет, не вспомнить.
Она искоса посмотрела на Николая, который, сжав губы, очень серьезно слушал батюшку. Маша улыбнулась и задумалась. Она почти полгода не была в церкви, но не испытывала сейчас того обычного восторженного состояния, которое охватывало ее в стенах храма. Нет, вера никуда не делась, но вот восторга не было. Наверное, потому, что рядом не было матери, которая заражала и ее, и сестер своей религиозной экзальтацией.
«Правильно ли я поступаю? – подумала Маша и прислушалась к своим внутренним ощущениям, ища хоть какие-то сомнения. Нет, на душе у нее было легко и спокойно. – Главное, с любимым! Бог нас свел, а если что не так – Бог простит».
Когда отзвучали последние молитвы, поцелуи и поздравления, священник стал заносить данные молодоженов в книгу.
– Мезенцев Николай, сын Петров, – бормотал он за Николаем, тщательно вырисовывая буковки, – тысяча восемьсот девяносто четвертого года, из крестьян, деревня Коптяки Екатеринбургского уезда Пермской губернии.
– Романова Мария Николаевна, – быстро проговорила Маша, – тысяча восемьсот девяносто девятого года рождения. – Она запнулась на происхождении, но затем быстро произнесла: – Из дворян, Петроград.
Священник, кивая головой, записывал. Ему теперь были понятны торопливость и секретность действа: крестьянин и дворянка. Ясное дело, залетела девка по дурости. Одна, без родителей, явно беженка. Ну да не ему судить, совет да любовь!
А Андрея как будто кто-то ударил обухом по голове: Романова Мария Николаевна! Он тут же совершенно отчетливо вспомнил, где он ее видел. Совсем недавно, в июле, после ухода красных из Екатеринбурга, он входил в состав группы офицеров, принимавших участие в расследовании убийства (или уже не убийства?) царской семьи. Они тогда обшарили все вокруг урочища Четырех Братьев и Ганиной Ямы, обследовали дом Ипатьева и именно тогда самым тщательным образом изучили все фотографии членов царской семьи – вдруг придется опознавать тела? Фото, он видел ее на фото, в белом платье с цветами! Андрей онемел: только что он был свидетелем на венчании великой княжны Марии Николаевны и своего друга детства Кольши Мезенцева! В совершенно потрясенном состоянии он вышел вслед за всеми из храма.
Маша тут же бросилась на шею Кате.
– Катенька, милая, родная! Спасибо тебе! Никогда тебе этого не забуду!
Андрей наконец-то обрел дар речи.
– А, кхм, – прокашлялся он, – ваше им…
Маша быстро прижала палец к его губам.
– Ни слова, поручик! И немедленно дайте клятву, что никому и никогда без моего на то разрешения не расскажете о том, чему были свидетелем.
– Клянусь, – выдавил из себя Андрей, – а как же… – Он не договорил.
– Я же сказала, что сирота. – Маша вздохнула. – Это правда, все остальные убиты, спаслась только я. Точнее, Николай меня спас и спрятал.
Поручик Шереметьевский низко опустил голову, а затем, вытянувшись, отчеканил:
– Я в вашем распоряжении, приказывайте!
– Полноте, Андрей Андреевич, – мягко остановила его Маша, – как я могу вам приказывать? Я могу только просить. Нам необходимо добраться до Омска. Вы не можете помочь?
– Да, конечно!
Андрей Шереметьевский был достаточно умен, чтобы не лезть с расспросами, хотя все происходящее изумляло его. Главным образом то, что великая княжна и Кольша определенно любят друг друга, причем настолько, что великая княжна сочла возможным оформить свои отношения с крестьянским сыном. Впрочем, если Кольша ее спас, то это многое объясняет!
Менее удивительным было желание великой княжны сохранить инкогнито до Омска. В конце концов, в Омске правительство и штаб Сибирской армии, сейчас этот город – фактическая столица России, свободной от большевиков.
– Когда заканчивается твое дежурство? – поинтересовался Николай.
– Уже, – ответил Андрей, – сейчас отпущу солдат. Мне надо бы с ними прибыть в расположение, но… – Он помолчал. – Фактически вы толкаете меня на преступление!
– Мне кажется, я сумею вас защитить, поручик, – ободряюще улыбнулась Маша.
– Андрей Андреевич, вы нам нужны! – Катюха хлопнула ресницами, сделав по поручику еще один залп и совершенно подавив его волю к сопротивлению.
Шереметьевский сказал что-то уже проявлявшим нетерпение солдатам, и они зашагали прочь. Времени до вечера было еще много, и Николай предложил опять укрыться в Харитоновском саду – его беспокоила суета военных возле дома Ипатьева.
– Здесь штаб генерала Гайды, – пояснил Шереметьевский и уточнил: – Штаб Екатеринбургской группы войск. Ее образовали на днях, но Гайды сейчас в городе нет, уехал в Омск.
В саду постарались обосноваться в самом глухом уголке, дабы не привлекать внимания. Катюха потащила из узелка снедь. Пока перекусывали, Андрей рассказал, что временным комендантом на вокзале сейчас его старший брат Александр. Николай кивнул, Александра Андреевича он хорошо помнил, хотя тот в Коптяках бывал реже младшего брата.
– А почему на улицах так мало людей? – спросила Маша.
– А откуда им взяться-то? – усмехнулся Андрей. – Полгода большевики хозяйничали, эксплуататоров к стенке ставили. Много народу с ними ушло. Теперь контрразведка свирепствует, сами понимаете почему. Честно говоря, с перегибом. Ну ладно расстреляли всех причастных, хотя настоящие виновники сбежали, конечно. Но вот арестовывать всех, у кого нашли хоть какие-то вещи семьи государя, по-моему, ни к чему. Большинство же их просто купило на толкучке. Вот и разбегается народ кто куда.
За разговорами время прошло незаметно. Когда стало смеркаться, взяли извозчика и отправились на вокзал.
IX
Николаю не спалось, несмотря на накопившуюся за день усталость. В купе было темно, постукивали колеса на стыках, вагон мягко покачивался. Маша спала, положив голову ему на колени. На противоположной полке внизу устроилась Катюха, а на верхней спал Андрей. Николай усмехнулся. Встреча с другом детства оказалась сколь неожиданной, столь и полезной, причем во всех отношениях. И свидетелем стал, и на поезд посадил. Правда, при этом превратился в дезертира.
На вокзале пришлось понервничать. Штабс-капитан Александр Шереметьевский узнал Машу сразу, да и немудрено: фотографии членов царской семьи висели у него на стене в кабинете. Сначала пришлось уговаривать его никуда не звонить и никому не докладывать. В конце концов, Маша в буквальном смысле топнула ножкой. Только после этого штабс-капитан угомонился и начал отвечать на вопросы. На поезд он мог посадить без проблем, но вот дальше…
– Вас в Тюмени ссадят, – безапелляционно заявил он, – там будет первая проверка документов, которых у вас, считайте, нет. Тебе, – он ткнул пальцем в Николая, – свою бумажку лучше вообще не показывать. Сличат со списком тех, кто в розыске, и все. Поведут под белые рученьки.
– Что же делать?
Штабс-капитан задумался, а потом выдал такое! Он предложил составить документ, в соответствии с которым поручик Шереметьевский сопровождает в Омск арестованного преступника и двух свидетелей. На возражение Андрея, что на этом «документе» нужна подпись начальства, его старший брат заявил, что подпись можно подделать.
– Лучше всего подпись Гайды. Все патрули на дороге – чехословаки, они его подпись знают и в детали влезать не будут, – заявил он.
– Нас расстреляют, – схватился за голову Андрей.
– Кто? – поинтересовался брат. – Я вас посажу в купе, в вагон второго класса. Закроетесь и будете сидеть до самого Омска. Чуть что – тычь в нос бумагу: мол, приказ. Только я подпись подделать не смогу. Образец есть, где-то валялась тут пара бумаг с подписью генерала, но сам не смогу. Таланта нет.
– Давайте образец и составляйте приказ, – велела Маша.
Пока штабс-капитан одним пальцем печатал приказ, Маша тренировалась, а затем на глазах изумленных офицеров мастерски подделала подпись – не отличишь от настоящей! Николай молча потешался: для Андрея и его брата это был разрыв шаблона – великая княжна, подделывающая подпись.