– Маша, – Теглева всплеснула руками, – не пугай меня!
Великая княжна засмеялась.
– Это совсем не то, что вы подумали! Я веду боевые действия! Николай так сказал, и он прав.
«Опять Николай», – отметила Теглева.
В дверь номера проскользнула раскрасневшаяся Катюха с корзинкой в руках. В собор она не ходила, зато уже успела обойти весь базар.
– Снедаете? А я вот вам пирожков принесла! Вкусные!
– Дай попробовать! – Маша потянулась к корзинке.
– Маша! Неужели ты будешь есть эту гадость? – возмутилась Александра Александровна.
– Чего это гадость? – обиделась Катюха. – Я сама выбирала.
– Вкусные, – подтвердила Маша и обратилась к Теглевой: – Шурочка, неужели вы думаете, что на лесную заимку нам доставляли еду из ресторана? Сначала – каша и бульон, свар, а когда я стала поправляться, – щи, сухарница, груздянка. Шура вы знаете, что такое груздянка?
– Нет, конечно!
– Это такой вкуснющий суп из груздей с перловкой. Опять же уха. Коля такую уху делал, язык можно проглотить! А еще он охотился! Бульон из косули… Знаете как вкусно? А шаньги? Шура, вы не представляете себе, как Катя делает шаньги!
Александра Александровна улыбалась, слушая не на шутку разгорячившуюся княжну.
«А ведь она была счастлива там, в этом лесу, – подумала Теглева, – счастлива, несмотря ни на что!»
– А еще, – Маша сделала круглые глаза, – Катя учила меня косить! Траву косить, представляете? И у меня даже что-то начало получаться!
Катя прыснула.
– А Катюха у нас така домоводка, така ладна домоводка! Тока шебутная, ли че! – вдруг выдала Маша.
Катя уставилась на нее широко раскрытыми глазами, а потом обе девушки бросились друг другу на шею и начали хохотать.
Отдышавшись, Маша сказала:
– А еще я в сарафане ходила. И в лаптях. Мне Коля такие лапоточки сплел, заглядение. Такие легкие и мягкие!
«Опять Коля», – подумала Александра Александровна.
Скрипнула дверь, вошел Николай. И Александра Александровна увидела, как сразу посветлело Машино лицо, как залучились ее глаза.
– Что тут у вас? Хохот на лестнице слышно!
– Это Маша по-нашему заговорила! По-уральски! – ответила Катюха и тут же спохватилась: – Ой, простите, Мария Николаевна!
– Брось! – Маша махнула рукой. – При Шуре можно!
– Мария Николаевна! – Николай склонился в полупоклоне. – Поговорить бы надо. По поводу организации службы безопасности, приватно.
– Пожалуйста, Николай Петрович.
Маша, картинно поджав губы, с преувеличенно строгим лицом проследовала в свою спальню. Николай шагнул следом.
Все подметила Александра Александровна, и не слишком талантливую игру двух актеров, и быстрый лукавый взгляд, брошенный Катей вслед брату и великой княжне. И догадка пришла сразу, простая и естественная: «Да ведь они любят друг друга!»
Как только за ними закрылась дверь, Николай обнял Машу сзади и стал целовать ее в шею и волосы, вдыхая их запах. Новый запах, к которому предстояло еще привыкнуть. Запах не хвои и сена, а тонкий, чарующий аромат дорогих духов, к которому примешивался запах ладана.
– Ну что, Машуня, сдала нас архиепископу? – спросил Николай.
– А как иначе? – ответила она. – Врать на исповеди?
– И про меня рассказала?
– И про тебя.
– Ты теперь только другим попам не исповедуйся, ладно?
– Фу, попам! Мужичье! – фыркнула Маша. – Другим не буду, я попросила отца Сильвестра быть моим духовником.
– Ну, хоть это хорошо! А вообще ты у меня умница, все правильно делала. И держалась хорошо.
– Вот и поцелуй меня!
– Шиш тебе! Заведемся и не остановимся! Терпи! Тебе нужно быть готовой! Я думаю, уже завтра начнутся визиты с целью выяснения твоих планов, а может быть, и с целью подтолкнуть тебя к каким-то решениям. Я думаю, что вчера ты поспешила сообщить о своем желании возглавить Белое движение. Такое твое намерение не всех обрадует. А впрочем, – Николай махнул рукой, – фиг с ними. Главное – слушай, задавай побольше вопросов, получай как можно больше информации. И меньше распространяйся о своих планах, так, намекай только.
За дверью вдруг стало шумно.
– Кто-то пришел, – тоскливо сказала Маша, отстраняясь от него, – надо выходить.
Пришло сразу много народу. Полковник Волков привез баронессу фон Буксгевден и купчиху Шанину с нарядами. Появился и Пьер Жильяр, очень обрадованный выздоровлением Александры Александровны, к которой он был явно неравнодушен. Начались охи, ахи, примерки и все такое, что сопровождает женскую возню с нарядами. Маша осталась довольна и тут же попросила Шанину позаботиться о Кате, у которой с собой был минимум одежды.
Купчиха придирчиво осмотрела Катю.
– М-да, нарядик так себе…
И это про лучшую Катюхину пару!
– Как одевать? Зажиточной горожанкой? – поинтересовалась Шанина.
– Нет, – не согласилась великая княжна, – как дворянку!
У Катюхи загорелись щеки.
– Стоит ли? – заметила Шанина. – Одеть-то можно, но ведь все это нужно уметь носить. Я думаю, что одеваться ей нужно в вашем стиле: прямые скромные платья, прямые юбки, блузки. Возможно, костюм. Только вот каблучки на туфельках можно и подлиннее – рост у нее пониже вашего. Нужно пальто или полупальто, ну и шубку, разумеется, у нас Сибирь, а не Европа! О шляпках тоже будем думать весной.
– И никаких корсетов! – воскликнула Маша.
– А как же, – засмеялась Шанина, – в Европе корсеты уже не носят! Моветон-с!
– И мне бы переодеться, – заметил Николай, – а то я сегодня как-то не очень вписывался.
– Да, молодой человек, – согласилась Шанина, – вы действительно выглядели белой вороной в вашем бушлате и сапожищах. У меня даже кто-то спросил: как это мастеровой среди генералов затесался?
Шанина предложила Николаю полувоенный, а точнее даже военный костюм: офицерский китель без погон под портупею, галифе, сапоги – офицерские, конечно. И не в одном комплекте, разумеется. Посоветовала и хорошего шорника, у которого эту самую портупею можно было заказать. На холодную погоду Николай выбрал бекешу, она меньше сковывала движения. Шанина доверительно сообщила, что скоро начнет поступать помощь от союзников, в том числе и обмундирование. Поступят и американские парки, легкие и теплые.
– Это куртка такая длинная, – пояснила купчиха.
Что такое парка, Николай знал и сделал в памяти зарубку. В ней будет легче и удобнее зимой, чем в бекеше.
По комнатам разбрелись незадолго до полуночи. Маше не спалось, она вспоминала литургию, заново переживала свои ощущения от, в сущности, первого в своей жизни самостоятельного общения с таким большим количеством народа. Раньше всегда с ней были либо папа, либо мама с сестрами. Точнее, это она была при них. Ощущения были новыми и подлежали осмыслению, как и то, что она сказала, как сказала, как шла, как стояла. Что нужно было делать, а что – нет. Помощи от Николая в этом вопросе ждать не приходилось. Помогал опыт участия в подобных мероприятиях, не в качестве центральной фигуры, конечно, но все-таки…
Не спала и Катя, она ворочалась и тяжело вздыхала.
– Ты чего вздыхаешь? – поинтересовалась Маша.
Катя села на кровати, обняв свои колени.
– Маша, а че ты хочешь, чтобы я одевалась как дворянка?
– Ну не в сарафане же тебе ходить!
– Сарафан я и в деревне не слишком носила, но в барском платье… Боязно как-то!
– В барском, – фыркнула Маша. – Забудь. Ты теперь при мне и должна соответствовать. Ты теперь сама барыня!
– Да ладно, – хихикнула Катюха, – барыня!
Маша повернулась на бок и оперлась на локоть.
– Катюха, я тебя графиней сделаю!
До Кати вдруг дошло, что Маша не шутит.
– За что?
– За все!
– А Кольшу?
– А Колю – графом!
– Машка, по че? – ахнула Катюха. – Ты че, сбрендила?
– Сбрендила не сбрендила, а сделаю! И вообще, ты повежливей с будущей императрицей! Я тебе еще припомню, как ты меня в бане вениками дубасила! Вот велю выпороть!
– Графиню? – ехидно спросила Катюха.
– Я тебя до того выпорю!
– Не, ты не выпорешь, ты хорошая!
Катюха откинулась на подушку и задумалась. По-любому выходило, что если она станет графиней, то Андрей точно попросит ее руки. Девушка хихикнула и подумала, что она его еще помучает. Или не помучает. Ведь он ей тоже очень-очень нравится, так чего же мучить? Вздохнув, она натянула одеяло до носа.
«Видела бы маманя, как я сплю тута в барских постелях», – была последняя мысль, посетившая ее.
XII
Архиепископ Омский и Павлодарский отец Сильвестр пребывал в тяжком раздумье. События последних двух дней давали обширную пищу для размышлений. Неожиданное появление в Омске великой княжны, чудом избежавшей смерти, равно как и сопутствовавшее этому появлению известие о гибели царской семьи, потрясло его не меньше, чем весь город. Поначалу он отказывался верить, но вечером к нему заехал генерал Болдырев и все подтвердил. На генерала было жалко смотреть. То и дело вытирая слезы, он говорил о чести и долге, о совести, о том, что они все должны искупить вину перед этой девочкой.
«Эк его проняло-то, – подумал тогда отец Сильвестр. – Что же она им такое сказала, что спокойный и уверенный в себе Болдырев расчувствовался, как гимназист?»
Потом приехал полковник Волков, уже непосредственно от великой княжны, узнать насчет панихиды. Это обрадовало отца Сильвестра.
«Правильно, первым делом – в храм», – подумал он и ответил:
– Завтра воскресенье, будет литургия, на ней всех и помянем. И предупредите великую княжну, что перед литургией неплохо бы исповедаться.
«А ведь это знамя, – отец Сильвестр задумался, – настоящее знамя – великая-то княжна! Вопрос, кто его поднимет, у кого силенок хватит. И церкви тут в стороне стоять не след. По Божьей воле избежавшая гибели непорочная дева Мария! – Он даже крякнул от удовольствия. – Эк загнул! Тут и до святой недалеко».
Отец Сильвестр, понимая, что богохульствовать негоже даже в мыслях, перекрестился.