Утренняя картина поразила его. Он понимал, что на литургии будет немало народу, но чтобы столько. Успенский собор был забит людьми до отказа, площадь перед собором – тоже. Командование, члены правительства, городские власти, купечество – все были здесь. И что удивительно, за исповедью никто не шел.
Что приехала великая княжна, отец Сильвестр понял по шуму на улице, затем люди в соборе как-то уплотнились и раздались в две стороны, оставляя проход посередине. Великая княжна шла одна, нет, вслед за нею, чуть отстав, шел молодой мужчина в простом рабочем бушлате, по мраморному полу храма цокали подковки его солдатских сапог. Великая княжна сбросила ему на руки пальто – в соборе было душно – и, оставшись в глухом черном платье и таком же черном «вдовьем» платке, подошла к аналою.
– Исповедуйте, ваше преосвященство, – негромко сказала она, – ибо грешна я.
– Как же ты можешь быть грешна, дитя мое? – ответил отец Сильвестр. – После всего, что ты испытала?
Исповедь пошла своим чередом. Великая княжна говорила много, волнуясь и часто сбиваясь. Начала издалека, с Тобольска, так как, по ее словам, последний раз нормально молилась и причащалась в храме она именно в Тобольске, потом не позволяли тюремщики.
Из первых рук узнал отец Сильвестр о событиях 17 июля и всем том, что за ними последовало. Соответственно, понял, кто этот парень в одежде мастерового, выглядевший совершенно неуместно среди генеральских шинелей и дорогих пальто. Понял он, что его идея о непорочной деве Марии рассыпалась в прах. Не девушка стояла перед ним, но женщина, которая любила и была любима. Почему-то она считала грехом их тайное венчание без согласия родителей.
– Не любовь грех, дочь моя, – возразил он, – но блуд. Как только вам представилась возможность, вы избавились от блуда. В чем же тут грех?
А потом великая княжна сообщила такое, от чего у отца Сильвестра зашевелились волосы на голове. Переселение душ, посланец XXI века! И это не козни дьявола! Великая княжна была уверена в этом: зачем антихристу спасать ее из рук слуг антихристовых?
«Она умна», – подумал отец Сильвестр.
В том, что все произошло по Божьей воле, архиепископ не сомневался ни минуты, дьявол не так силен, он всего лишь падший ангел. Бог могущественнее! Основной удел дьявола – искушение, сиречь провокация. А где тут провокация? Тут любовь к ближнему во всем ее многообразии и величии!
Немного задумавшийся отец Сильвестр вновь вслушался в слова великой княжны. О чем она говорила только что? А, о предвидении, ну да, как же, человек из будущего знает все наперед. Правда, применение этих знаний ограничено, ведь мир будет меняться. Как она сказала? «Эффект бабочки»? При чем тут бабочка, он не понял, но понял, что изменения будут нарастать как снежный ком по мере вовлечения в них все большего числа людей. И именно этого, по словам великой княжны, хочет Николай.
В его мире она погибла, а отца Сильвестра большевики замучили в 1920 году. Большевики победили в Гражданской войне. Слава Богу, им хватило ума сохранить империю, но, увы, ненадолго: уже в конце XX века империя распалась окончательно. Именно этого не хотел Николай, не хотела великая княжна и, разумеется, не хотел он сам.
Архиепископ механически прочел над великой княжной молитву, сказал все, что нужно сказать, она поцеловала все, что было необходимо поцеловать, и отошла от аналоя. Отец Сильвестр, как всегда, сурово обвел взглядом присутствующих, заставляя их опустить глаза. Остановил взор на Николае и несколько секунд смотрел на него, тот не опустил глаз и встретил взгляд архиепископа спокойным и прямым взглядом. Отец Сильвестр перекрестил его, Николай склонил голову, давая понять, что он знает, что говорила великая княжна на исповеди.
Архиепископ вел службу механически – не в первый раз. Мысли же его были заняты другим. Что делать? То, что доверенное ему на исповеди нельзя оглашать, это полдела. Это не самый страшный грех, в случае чего он отмолит. Молчать надо по другой причине: чем меньше людей знает об этом, тем лучше. И надо познакомиться с этим Николаем поближе.
Отец Сильвестр вдруг понял, что они победят. Да, да, именно они, эта пара, которую свел вместе Бог. Знания Николая и потрясающая харизма великой княжны. И любовь. А любовь – это Бог! С ними Бог! А значит, и Церковь должна быть с ними! Приняв такое решение, архиепископ успокоился. Теперь он знал, что будет говорить после литургии.
Утром следующего дня к нему приехали генералы Болдырев и Иванов-Ринов и совершенно откровенно заявили, что сейчас направляются к великой княжне, чтобы просить ее кончать весь этот бардак и брать власть в свои руки. Отец Сильвестр благословил их на сие деяние. При этом его не удивило, что эти два человека прежде не слишком ладили, скорее наоборот.
«Делить стало нечего, – усмехнулся отец Сильвестр, глядя на них в окно, – хозяйка появилась».
Визит Болдырева и Иванова застал Машу врасплох. Причем по самой банальной причине – принять генералов было негде. Несмотря на то что накануне вечером освободился соседний номер, куда сразу переселились Николай с Андреем, а также там разместилась отдыхающая смена охраны, приватно побеседовать было негде, разве что в одной из спален. И Маша, с ее обворожительной и естественной простотой, предложила офицерам пройти туда.
Они уселись на одну кровать, а она забралась с ногами на другую. Катюха принесла чайник с матушкиным настоем и чашки. Маша прихлебывала настой и смотрела на мужчин, а у них, бедных, языки прилипли к гортани, так Маша была хороша. Розовые щеки, синие глаза, короткая прическа, из-за которой ее шея была открыта, сочные яркие губы, не нуждающиеся в помаде, и, наконец, ее фирменная чарующая полуулыбка.
– Однако же, господа, – нарушила молчание великая княжна, – вы так и будете молчать?
Офицеры спохватились. Дружно отдав должное настою Пелагеи Кузьминичны, действительно приводившему мысли в ясность, они приступили к разговору.
– Ваше императорское высочество, – начал Болдырев, но, увидев недовольную гримасу на лице великой княжны, поправился: – Мария Николаевна! Мы пришли поговорить о судьбе Отечества, столицею которого, пусть временной, пусть неофициальной, является Омск. Так вот, как член Директории, сиречь Временного всероссийского правительства, я утверждаю, что о судьбе Отечества здесь никто не думает. На своих многочисленных заседаниях правительство занимается решением второстепенных вопросов, а в основном разбирает разногласия между КОМУЧем и Временным Сибирским правительством. В итоге реальная власть не принадлежит никому.
Председатель Директории Авксентьев Николай Дмитриевич – милейший человек, – при этих словах лицо генерала скривилось, – но болтун редкостный. Нет, действительно, он великолепный оратор и внешне весьма видный мужчина. Этакий типично русский либеральный интеллигент, – теперь скривилась великая княжна, – Базаров нового времени. Он эсер, а у всех эсеров, что у левых, что у правых, одна беда: они хотят власти и боятся ее. Не знают, что потом с ней делать. Неделю назад вроде бы до чего-то договорились, образовали некий объединенный орган из Директории и Сибирского правительства, с тем чтобы впоследствии преобразовать его в кабинет министров при Директории.
Болдырев замотал головой и махнул рукой. Иванов-Ринов, молча слушавший его, усмехнулся.
– Склока, склока и склока! – продолжил Болдырев. – И безответственность! Председатель Временного Сибирского правительства Вологодский приехал в Омск восемнадцатого октября и до сих пор носа не кажет – отговаривается болезнью. На самом деле выжидает.
– Чего выжидает? – поинтересовалась великая княжна.
– Как чего? – удивился Болдырев. – Ждет, как будут развиваться события после вашего появления. Сейчас все притихли и ждут.
– Атмосфера в городе премерзейшая, – вступил в разговор Иванов-Ринов. – Кого тут только нет: Союз возрождения России, кадеты, кооператоры, меньшевики, народные социалисты… Словом, все, кому большевики дали, извините, под зад коленом, сейчас собрались здесь. Они ненавидят военных, военные – их. Но и с военными все не просто – во вновь формируемых частях не хватает офицеров, а у меня в министерстве одних генералов человек двадцать, а может, и больше.
– Как же так, – удивилась великая княжна, – вы же министр?
– Я боевой офицер, а не штабная крыса! – вскинулся Иванов-Ринов. – Вот мой предшественник генерал Гришин-Алмазов был на своем месте. Собственно, он организовал и успешно провел мобилизацию.
– А где же он? – поинтересовалась великая княжна.
– Его обвинили в подготовке военного переворота с целью установления диктатуры и уволили.
– Это правда?
– Похоже на то, – вздохнул Иванов. – Идея диктатуры уже давно висит в воздухе. Судя по всему, Алексея Николаевича поддерживали и некоторые министры, во всяком случае, Михайлов и Серебренников голосовали против его отставки. Толковый, очень толковый человек, эсеров с их бесконечной говорильней терпеть не мог, вот они его и съели.
– Вот как? – Великая княжна даже оживилась. – А где он сейчас?
– Уехал на Дон, к Деникину.
– Давно? Нельзя ли его вернуть?
Мужчины переглянулись. Иванов-Ринов, нахмурившись, задумчиво потер чисто выбритый подбородок. По лицу его было видно некоторое недовольство собой, видимо, он полагал, что, расхваливая Гришина, явно перестарался.
– Вернуть? Он уехал двадцать второго сентября, тогда Самара была еще наша. Хотя бог знает, когда он туда доехал. Он собирался в Уральск, а оттуда по реке в Гурьев, дальше – морем. Можно телеграфировать в Уральск Акутину. Даже если Гришин уже проехал Уральск, отправят телеграмму вдогон. Главное, чтобы Гурьев не успел проехать!
– Сделайте это незамедлительно, любезный Павел Павлович! – обратилась к Иванову великая княжна. – Телеграфируйте: «Остро нуждаюсь в вашей помощи. Великая княжна Мария Николаевна».
– И все?
– А что, надо что-то еще?
Иванов-Ринов несколько секунд смотрел на нее, а потом сказал: