В номер заглянул Николай.
– У вас все в порядке?
– Николай Петрович, зайдите! – повелительным тоном произнесла Маша и тут же перешла на совершенно другой тон: – Как ваша голова, не болит?
Николай уже снял повязку, заменив ее пластырем, вкривь и вкось налепленным Андреем. Он вздохнул и покорно дал Маше ощупать свою голову. Прикосновение ее пальцев доставляло удовольствие, и ему хотелось, чтобы эта процедура длилась подольше. Затянувшийся уже до неприличия процесс осмотра прервала Катюха, дернувшая Николая за рукав.
– Кольша, а что такое давленая м***вошка?
С трудом сдерживая смех, он выскочил из номера в коридор, где нос к носу столкнулся с капитаном Деллинсгаузеном.
– Здравствуйте, Николай, – протянул тот руку и тут же вытянулся – вслед за Николаем в коридор выскочила великая княжна. Она, видимо, хотела что-то сказать молодому человеку, но, увидев капитана, делать этого не стала. Зато с милой улыбкой протянула Деллинсгаузену руку, к которой он поспешил приложиться.
– Николай Александрович, вот вы говорите, что не перестаете себя винить в том, что не сумели освободить нас. А другие и не пытались! Мне только здесь, в Омске стало известно, что в Екатеринбурге существовало офицерское подполье. На самом деле об этом ей рассказал Николай еще на заимке. Более того, в городе, оказывается, находилась Николаевская академия Генерального штаба, эвакуированная из Петрограда! Это около пятисот офицеров! Где они все были? Не знали? Это смешно! Даже в окрестных деревнях знали, что в городе находится царская семья. А уж в самом Екатеринбурге про дом Ипатьева не знали только дураки. С мая по июль было достаточно времени, чтобы подготовить наш побег, но увы… – Великая княжна горько усмехнулась. – Господа офицеры, видимо, были заняты чем-то другим.
– Значит, была реальная возможность вас освободить? – вздохнул Деллинсгаузен.
– А вы у него спросите, ему виднее, была или не была. – Великая княжна указала на Николая. – Он же нас охранял.
– То есть как? – опешил капитан.
– А вот так, – рассмеялась великая княжна, – и охрана нам сочувствовала! Во всяком случае, как минимум один человек оказал бы вам всяческое содействие. Оказали бы, Николай Петрович?
– Оказал бы, – сердито буркнул Николай, – только капитан Деллинсгаузен пришел, чтобы обсудить вопросы вашей безопасности, а не возможные варианты вашего несостоявшегося освобождения. И вообще, с точки зрения этой самой безопасности, вам не следует просто так, без разрешения, выскакивать в коридор!
Маша обиделась и поджала губы. Повисло неловкое молчание.
– Николай Александрович, – Маша преувеличенно ласково обратилась к Деллинсгаузену, – не буду вам мешать, обсудите вопросы моей охраны с господином Мезенцевым. Я ему всецело доверяю, хотя порой он бывает несносен!
Хлопнув дверью, она скрылась в номере, и мужчины остались одни.
– Где ваши офицеры? – поинтересовался Николай.
– Внизу, в холле.
– Тогда пойдемте. Не будем терять времени.
В холле их ожидали двенадцать офицеров в званиях от поручика до капитана. Николай объяснил им, какой он видит Машину охрану. В общем-то, ничего особо оригинального в его идеях с точки зрения XХI века не было. Но не для начала XX. Окружившие его офицеры внимательно слушали. Николай предложил разделиться на несколько постов по два человека – на площадке второго этажа, на промежуточной площадке и в холле. Еще двое – на улице, остальные – в резерве.
– Зачем пост на улице? – спросил один из офицеров. – Там же казаков полно.
Действительно, на улице перед гостиницей появился казачий разъезд. Видимо, кто-то доложил полковнику Волкову о вчерашних событиях.
Деллинсгаузен понял немой вопрос Николая.
– Это я позвонил Волкову. В общем-то, я и по службе должен был это сделать: он комендант города и обо всех происшествиях должен знать. Он так ругался, – усмехнулся капитан.
– От казаков в таком вопросе толку мало, – сказал Николай, – станичники лямку тянут. Для них это такой же пост, как и любой другой. Вы, господа, другое дело. Вы охраняете конкретную особу и примерно предполагаете, кто может умышлять против великой княжны, а значит, будете глазами отслеживать любую подозрительную личность уже на входе в гостиницу. На улице же будет необходимо работать всем – два-три человека и я в ближнем окружении, по возможности прикрывая великую княжну собой. Остальные составляют круг большего диаметра и ведут наблюдение по секторам. На любую угрозу реагировать немедленно и самостоятельно, не дожидаясь команды.
– Это что же, – спросил кто-то из офицеров, – сразу стрелять?
– Если вы увидели обнаженное оружие – стрелять! Без сантиментов, сразу на поражение!
– Я слышал, – сказал Деллинсгаузен, – вы стреляете с двух рук. Не покажете?
– Я вообще хочу где-нибудь пострелять, – ответил Николай, – оружие надо пристрелять, да и потренироваться будет не лишним. Отдача у кольта оказалась куда сильнее, чем у браунинга. Вот я вчера шестью выстрелами и положил только троих!
– А вы кровожадный! – засмеялись офицеры.
– Пострелять есть где, – сказал Деллинсгаузен, – за городом, в районе войсковых лагерей есть стрельбище. Да и тир есть. Это еще ближе, рядом со вторым концлагерем.
– Концлагерем? – переспросил Николай.
– Ну да! В нем немцев пленных держат, как и австрийцев. А в первом красногвардейцы местные сидят с лета. Так что выбирайте время, съездим и постреляем.
В номер Николай поднимался вполне удовлетворенный беседой. Офицеры, чья попытка спасти царя окончилась неудачей, теперь считали своим долгом защищать его дочь от всех напастей.
«Они мотивированы, – думал Николай, – а значит, будут землю рыть. Да и вполне вменяемые все, слушали внимательно и заинтересованно».
Зайдя в Машин номер, он спокойно уселся на диван.
«М-да, телевизора точно не хватает».
Девушки вместе с Александрой Александровной и Лизой, сидя у стола, листали журналы мод, принесенные Шаниной.
«Женщины, – подумал Николай, – тут мир рушится, а они все о тряпках. И Маша туда же! Три месяца прошло с ипатьевского расстрела, а она журнальчики французские листает. Раскраснелась вся! Будущая императрица! А впрочем, пусть листает! Нужны же ей положительные эмоции! Или все время слезы лить? Она же девчонка совсем, а сколько всего на нее в последние дни, с твоей, между прочим, подачи, навалилось. Мне тоже, кстати, не стоит болтаться без дела, надо пистолет почистить и схемку сбруи для шорника набросать».
Он встал, прихватил со столика, стоявшего у двери, газету и как ни в чем не бывало уселся за стол. Все четыре женщины уставились на него.
– Ты че уселся-то? – спросила Катюха.
– Ниче, – ответил Николай, выкладывая на стол оба пистолета.
– Ступай к себе в номер, че расселся-то!
Николай ласково посмотрел на Катюху.
– Чегой-то ты расхорохорилася, сестрица? – поинтересовался он. – Думаш, ты при великой княжне, так на старшего брата гавкать можешь? Взрослая стала? Думаш, я тебе подол не задеру да вицей не отбуцкаю?
Катюха ойкнула и не стала возражать. Николай строго поднял вверх палец.
– Я при великой княжне телохранитель, – заявил он, обращаясь уже ко всем женщинам, с интересом наблюдавшим за его диалогом с сестрой, – а телохранитель, он кто? Правильно, хранитель тела. То есть где тело, там и хранитель. Тело у нас где? Здесь. Стало быть, и я здесь.
Маша, не выдержав, уронила голову на руки и затряслась от смеха. Уже не обращая на них внимания, Николай извлек магазин, выкинул патрон из ствола и начал разбирать пистолет.
«Жаль, мануала нет», – подумал он.
Часа через два в номер заглянул Деллинсгаузен и попросил Николая выйти в коридор.
– Николай, я хочу посоветоваться. В охрану великой княжны просится этот однорукий поручик, Попов. Просится очень настойчиво. Что вы думаете по этому поводу?
– Берите, – ответил Николай, – иначе покоя он вам не даст. Будет крутиться все время рядом. В первую ночь здесь, в гостинице, я выглянул в коридор, а он сидит на полу, в руке – наган.
– Вот как? – удивился Деллинсгаузен.
– Да, такое дело, – усмехнулся Николай. – Я тогда прогонять его не стал. Подумал, что лишний ствол не помешает, а через него живого в номер к великой княжне точно никто не пройдет. Ну а вчера если бы не он, мы бы с вами не разговаривали, да и охранять уже было бы некого.
– Что же, хорошо. Правда, мне показалось, что он как-то чрезмерно предан великой княжне, экзальтированно как-то, свою жизнь ни в грош не ставит. Нет, мы все готовы отдать жизнь за ее высочество, но здесь какой-то фатализм, что ли. Жизнь мне не принадлежит и все такое…
Николай вздохнул.
– Тут такая история, душераздирающая. В общем, со слов Марии Николаевны я знаю, что Попов лечился в одном из царскосельских лазаретов. Ему ампутировали руку, и на операции ассистировала сама государыня императрица. А потом стало известно, что его невеста от него отказалась. Написала ему письмо: мол, калека ей не нужен и все такое.
– Тварь, – процедил сквозь зубы Деллинсгаузен.
– Именно, – подтвердил Николай. – Это известие страшно разгневало государыню. Она сама навестила поручика и пыталась его успокоить, но это помогло мало – Попов не хотел жить. Тогда она поручила его младшим княжнам – Марии и Анастасии. И им удалось как-то расшевелить его и вернуть к жизни. Мария Николаевна считает, что он просто влюбился в Анастасию. Понятно, что это было чисто платоническое чувство, но оно помогло ему выкарабкаться из депрессии.
– Теперь понятно. – Деллинсгаузен тяжело вздохнул. – Что же, возьмем его, тем более поручик хорошо стреляет. Знаете, Николай, революции можно быть благодарными за то, что она четко показала, высветила, как прожектором, людей чести и подлецов. Вот скажите, я слышал, что когда вы прятали ее высочество в тайге, об этом знала вся ваша деревня…
– Да, – кивнул Николай, – все знали.
– И не выдали вас красным! Получается, что простые мужики явили свое понятие чести, в то время как многие титулованные особы, кичащиеся своим происхождением, оказались мерзавцами!