– От плод их познаете их! Так, кажется, у Матфея, – сказал Николай.
– Воистину, – согласился капитан и задал, видимо, мучивший его вопрос: – Каким образом получилось так, что вы охраняли семью государя?
– Обыкновенно… – Николай пожал плечами. – Сформировали у нас на заводе рабочий отряд красной гвардии, и мы охраняли. Осуществляли внешнюю охрану. Я же говорил вам, что не дворянин. Я рабочий!
– И вы бы действительно помогли нам?
– Думаю, да. И не один я. Уже к концу июня многие из моих товарищей считали, что государю и всем остальным надо бежать. Так что если бы вы вышли на кого-то из нас, то вам, скорее всего, помогли бы.
– М-да… – Деллинсгаузен потер лоб. – И каким образом?
– Да просто все. Я, например, знал примерное расположение комнат, где находилась царская семья, их окна были закрашены белилами. Мария Николаевна это впоследствии подтвердила. Нас внутрь дома не пускали, но с бойцами внутренней охраны мы хоть и немного, но общались, знали, что они располагаются и на первом, и на втором этажах. Ночью в саду часовых не было, проникнуть в него я бы вам помог. Атаковать нужно было сразу через парадное первого этажа, по наружной лестнице из сада на второй этаж.
– Почему?
– Потому что при малейшем шуме на первом этаже царскую семью тут же перебили бы.
– Понятно, дальше.
Деллинсгаузен был бледен и предельно серьезен. Николай же был спокоен и говорил об освобождении царской семьи как о давно продуманном и выстраданном плане.
– Одновременной атакой уничтожить охрану. Желательно холодным оружием.
– Что же, резать? – спросил Деллинсгаузен, у него дернулась щека.
– Да, – жестко ответил Николай, его лицо исказилось. – Я бы резал. Желательно было бы избежать выстрелов, хотя как свидетель расстрела я знаю, что револьверные выстрелы были слышны не слишком далеко. Но это из полуподвала без окон, а как со второго этажа, например, не знаю. В любом случае внутреннюю охрану нужно было убивать без жалости.
– Но при этом мог пострадать кто-либо из царственных узников.
– Мог, но это было бы неизбежное зло. Но все это не главное.
– Что же главное?
– То, чему вы наверняка не уделили бы особого внимания. Путь отхода. Действуя самостоятельно, вы наверняка задействовали бы автомобиль или два и прорывались бы из города. И погорели бы на этом. На этом бы вас и накрыли, с необратимыми последствиями.
– А ваше мнение?
– Уходить по воде.
– То есть как?
– А так! Из дома вниз по Вознесенскому переулку на пруд, на Исеть. На веслах часа за три можно было с гарантией уйти за пределы города и Верх-Исетского поселка. А там все! Там бы я вас увел лесом так, что никто бы не нашел. Я там каждую тропку знаю!
Помолчали.
– Знаете, Николай, – торжественно произнес Деллинсгаузен, – я, зная, что вы сделали для великой княжны, с самого начала относился к вам с уважением. Выслушав вас сейчас, я могу только вдвойне сожалеть, что мы не добрались до Екатеринбурга в июле. У нас бы все получилось! Делать с вами одно дело – это… честь для меня! Вашу руку!
Он стиснул руку Николая в крепком рукопожатии.
– А для меня честь, – ответил Николай, – делать одно дело с настоящим русским офицером. Знаете, один мой сослуживец по полку говорил, что офицеры делятся на две категории – офицеров и офицерье.
– Справедливо, – усмехнулся Деллинсгаузен.
Николай, естественно, не стал рассказывать капитану, что эту абсолютно верную мысль высказал один из офицеров военной кафедры в институте – майор Калашник, пользовавшийся безграничным уважением у студентов как раз по той причине, что принадлежал к первой категории.
Уже спустившись в холл, Деллинсгаузен подумал о какой-то странности в отношении Николая. Вроде все было нормально, но что-то зацепило его внимание во время их разговора. Капитан задумался и вспомнил, что краем сознания отметил сказанные Николаем слова «платоническое чувство», «депрессия», а еще раньше – «диаметр». Для простого рабочего телохранитель великой княжны был слишком эрудирован. Деллинсгаузен, конечно, знал, что такое самообразование, но когда у молодого человека было время им заниматься?
Капитан также отметил, что у великой княжны и Николая особые отношения, но это как раз его не слишком удивило. А вот эрудиция и язык… От пришедшей ему в голову мысли о языке Деллинсгаузен даже остановился как вкопанный. Когда он заглядывал в номер к великой княжне, то краем уха услышал слова Николая, но это был совсем не тот язык, на котором он разговаривал с ним. Все это показалось капитану в высшей мере странным.
«Надо будет присмотреться к нему повнимательнее», – подумал он.
Надо сказать, что в это же время подобные мысли одолевали и Александру Александровну Теглеву. После ошеломившего ее известия о тайном венчании Маши и Николая она придирчиво и пристрастно присматривалась к нему. Еще бы, не король, не принц, не герцог, а крестьянский сын, мастеровой, и ему досталась ее девочка, ее Машенька. Грубый мужик, как он кричал на нее! Справедливости ради, правда, недурен собой, мужественен, и френч офицерский сидит на нем, как будто он его всю жизнь носил. И о безопасности Маши заботится!
Она подумала о том, что вчера Николай опять спас Машу, но при этом вину за сложившуюся ситуацию она возлагала на него, инстинктивно обеляя великую княжну. Странностей же в поведении Николая она видела немало, пожалуй, даже больше, чем Деллинсгаузен. Вот и сейчас Маша попросила его зайти к ней в комнату. Зачем? Ну понятно зачем. Конечно, они страдают оттого, что не могут быть вместе, а тут подходящий момент – Лиза с Катей пошли на базар, в гостиной осталась одна она.
Немного стыдясь (но любопытство взяло верх), Александра Александровна подошла к двери, из-за которой можно было расслышать голоса.
– Коля, а ты жестокий! – сказала Маша.
– Почему? – Николай даже испугался. – Когда это я дал тебе основание так думать? И вообще, чего это вдруг?
– Зачем ты убил того человека?
– Какого?
– Ну, того, которого ты сбил с ног вчера.
– А, этого. А что же, я должен был его по головке погладить?
– Но он же был уже не опасен!
– Ты уверена? Абсолютно уверена?
Маша задумалась, смешно сморщив носик.
– Ну, абсолютно, наверное, нет.
– Тогда и разговору нет. Выяснять же этот вопрос не было времени. В такой ситуации оставлять у себя за спиной живого врага – верх неосмотрительности.
– Но ведь к нам уже шел Попов!
– По-моему, ты узнала его, только когда он нас окликнул, – возразил Николай, – а это было чуть позже. Все, о чем ты говоришь, это не жестокость, а осознанная необходимость. Жестоко убивать человека без какой-либо причины. В данном случае налицо была стопроцентная самооборона. К тому же ты хоть знаешь, кого защищаешь? Сколько у него на руках крови? Это же был уголовник! Скольких он до этого ограбил, убил, изнасиловал, ты знаешь? Их надо уничтожать как бешеных собак! В городе вакханалия какая-то творится, даже в центре! Стреляют каждой ночью, не слышала?
Маша молчала.
– И вообще, – продолжил Николай, – уж коли ты завела разговор о вчерашнем, я хочу повторить то, что уже говорил. В части твоей безопасности будь любезна выполнять мои указания! Скажу идти – идешь, бежать – бежишь, скажу прыгать – прыгаешь!
– Как это – прыгать?
– Молча! На одной ножке!
Маша понимала, что Николай прав, но сдаваться без боя все-таки не хотела.
– Коля, ты Катю ударил! Как можно?
– Еще дешево отделалась! Мама ее за такое просто выпорола бы!
– Как можно пороть семнадцатилетнюю девушку? – возмутилась Маша.
– Матери все можно! А применительно к Катюхе еще и нужно! А то ветра много в голове!
– А меня чего не ударил? – Маша показала ему язык.
– Жалко стало, да и запал пропал. Надо будет – ударю!
– Коля, а что такое давленая м***вошка?
Николай не выдержал и заржал в голос, пытаясь обнять Машу.
– Это военная тайна!
Маша фыркнула и, обиженно высвободившись из его рук, отвернулась.
– Вот опять ржешь как конь!
Но Николай и не думал отступать. Он обнял ее сзади и прижался лицом к волосам. Зарыться в них не получалось – они хоть и отросли с июля, но всего лишь прикрывали шею.
– Господи, – прошептал он, – когда же отрастут твои волосы?
– Зачем это? – удивилась Маша. – Я буду короткую прическу носить, как в шестнадцатом году.
– Не надо! Пожалуйста, не надо! – воскликнул он. – У тебя же роскошные волосы! Я так мечтаю перебирать их руками, зарываться в них лицом.
– Коля, но это неудобно! Их надо постоянно расчесывать!
– Катюха расчешет, и Лиза! – Николай начал целовать ее в шею.
– Коля, не надо! – Маша с усилием вновь высвободилась из его рук. – Ты же сам говорил, что заведемся и не сможем остановиться!
– Там Шурочка на страже!
– То, что Шура все знает, не освобождает нас от элементарных норм приличия. Коля, я так не могу, наспех, походя! Я безумно тебя люблю, но так…
– Не надо, моя девочка, – Николай целовал ее лицо, глаза, – не переживай, я не буду. Я больше не буду.
– Ты лучше скажи, что мне делать дальше?
– Надо еще подержать паузу, дать возможность всем, кто этого хочет, проявить себя.
– Что значит «кто этого хочет»?
– Надо выявить круг твоей поддержки. Круг людей, на которых ты сможешь опереться в дальнейшем. Уже очевидно, что тебя поддержат Болдырев, Колчак и Гайда. У тебя должна быть, кажется, встреча с казаками?
– Да, думаю, завтра.
– Это важно! Казачество – это мощная сила! Если они выступят в твою поддержку, то успех обеспечен. Хорошо бы еще пообщаться с кем-нибудь из молодых генералов, пользующихся популярностью в войсках.
– Что же, мне опираться на одних военных? А правительство?
– Оно ничего не решает. Реальной власти у него нет. В основном это болтуны-революционеры, дельных людей там кот наплакал. Сейчас достаточно будет военных – офицеров и казаков. Потом, когда ты возьмешь власть, акцент надо будет смещать на крестьян и рабочих. Здесь, в Сибири, прежде всего на крестьян! Поддержка старожильческого населения решит все. А если удастся хотя бы начать решать проблемы переселенцев и новоселов, то это позволит избежать партизанщины и иметь крепкий тыл.