За эти несколько дней Маша устала смертельно. Еще один раз она сумела побывать в церкви, добравшись, наконец, до Успенского собора. Она втайне надеялась побеседовать с отцом Сильвестром, но службу вел не он.
На другой день она сделала попытку прогуляться, пройтись до магазина Шаниной, заглянуть в другие магазины. Уже на выходе из гостиницы ее и сопровождавших ее офицеров охраны окружила толпа. Нет, никто ничего не кричал, ни просьб, ни здравиц не было. Люди просто молча смотрели на нее, смотрели в ожидании какого-то чуда, которое она одна способна сотворить, кланялись и крестились.
Добил ее солдат-инвалид, безногий, на тележке с колесиками. Он как-то сумел пробиться к Маше и оказаться среди офицеров охраны. Задрав вверх бородатое лицо в старой и грязной папахе, он громко шептал:
– Вся надежа на тебя, государыня царевна, вся надежа на тебя! – И плакал.
Маша не выдержала и вернулась в гостиницу. По счастью, в номере была одна Александра Александровна, и Маша решительно позвала за собой в «кабинет» Николая. Зайдя вслед за ней и прикрыв плотно дверь, он озадачено спросил:
– Ты уверена?
– Да, – твердо ответила Маша, – нам надо поговорить. Я в смятении. Они все смотрят на меня. Ты видел, как они все смотрят на меня?
– Неудивительно, – развел руками Николай. – Ты новый игрок, причем неожиданно возникший из ниоткуда и ранее никем не учитывавшийся.
– Вот именно, из ниоткуда, – вздохнула Маша. – Они ждут, какие действия я предприму. Но я не о генералах и Директории, я о людях.
– И тут все понятно. За эти два года люди устали от бардака, безвластия, разброда и шатания, от неопределенности, от неуверенности в завтрашнем дне. Они устали от пустопорожних обещаний и от самоуправства мелких начальников. Они просто хотят жить, хотят, чтобы их кто-то подобрал, обогрел, успокоил, навел порядок. Почему не ты? Ты царская дочь, а вера в царя, в доброго и справедливого царя, еще не умерла – в каждой избе фотографии висят. Люди цепляются за тебя, как за соломинку, видят в тебе последнюю надежду! И их нельзя обмануть, Маша! Ты уже почти две недели в Омске. Надо на что-то решаться, время дорого. Скоро тут станет известно о провозглашении независимости Чехословакии. Чехи тогда совсем взбаламутятся!
– Да, я помню, двадцать восьмое октября. Уже провозгласили или, с учетом разницы во времени, провозгласят сегодня. Значит, известно станет завтра… или послезавтра, на худой конец.
– Вот именно. И ты должна встретить эту весть во всеоружии, чтобы решить чешскую проблему. К великой княжне генерал Сыровы не приедет, а к…
В дверь постучали.
– Ну, вот и поговорили, – вздохнула Маша. – Это немыслимо! Кто там?
– Машенька, – в комнату заглянула Теглева и внимательно взглянула на Николая, безмятежно смотревшего в окно, – там господин Михайлов, член правительства, просит его принять.
– Ого, Михайлов! – Нарушая конспирацию, Маша выразительно посмотрела на Николая. – Наконец кто-то созрел из правительства!
Вошел Михайлов – высокий, худощавый, вполне молодой еще человек 27 лет, в безукоризненной черной тройке и дорогом галстуке. Маша сразу обратила внимание на высокий лоб и умные внимательные глаза, с неподдельным интересом изучавшие ее.
С несколько вальяжным поклоном он произнес:
– Я рад приветствовать ваше высочество!
– Ваше императорское высочество, – спокойно поправила его великая княжна. – Если уж титулуете, то будьте точны в формулировках, Иван Андрианович.
– Прошу простить, – еще раз поклонился Михайлов, – я не привык общаться со столь титулованными особами.
– Привыкайте. Кроме того, я сильно сомневаюсь, что вы рады меня видеть. Как, впрочем, и все ваше правительство.
– Почему же?
– Потому что я являюсь угрозой его существованию. Потому что не скрываю своей неприязни к большинству его членов, ко всем этим либерастам-революционерам.
Маша неожиданно для себя использовала услышанное от Николая и понравившееся ей слово. От себя добавив к нему вторую половину, она даже испытала удовольствие от найденной формулировки. А вот Михайлов, естественно, не понял.
– Простите, либерасты – это кто?
– Это смесь либералов и педерастов, – очаровательно улыбаясь, ответила великая княжна.
Михайлов закашлялся.
– Вас коллеги послали или вы по собственной инициативе? – поинтересовалась великая княжна.
– Зачем вы так, в штыки? По собственной. Я, извините, устал убеждать коллег встретиться с вами. Авксентьев и иже с ним вас ненавидят и не желают вести никаких переговоров, наоборот, собираются всячески противодействовать.
«Ага, начал стучать – ох, Коля, набралась я от тебя! – Иван Интриганович, или как там его называли?» – подумала Маша.
– Особенно эсеры злобствуют, – доверительно улыбнулся Михайлов.
– Что же вы своих коллег закладываете? – опять пустила в ход язык будущего великая княжна, но на этот раз Михайлов ее понял.
– Они коллеги, да, но не единомышленники. К тому же господа эсеры сами, как вы говорите, закладывают всех подряд, когда это им выгодно.
– Но вы же, кажется, были эсером?
– Тяготел какое-то время, но я и к кадетам тяготел, а окончательно нашел себя в сибиряках-областниках, – как бы оправдываясь, ответил Михайлов.
Он как-то странно себя чувствовал. От некоторой снисходительности, исходившей от него в начале разговора, не осталось и следа. Он вдруг почувствовал, что от сидевшей перед ним совсем молодой девушки исходит какая-то сила. Под прямым взглядом ее больших синих глаз он весь поджался и не сидел уже так вальяжно. Внезапно он вообще почувствовал, что вспотел.
«Черт, как на экзамене, – вдруг нашел он определение своему состоянию. – Но какого… Она ведь совсем девчонка! И видит меня в первый раз, но кажется, знает обо мне все!»
А Маша действительно знала о нем все. Николай, точнее Николай Петрович, в конце той своей жизни в будущем как раз больше всего интересовался политическими деятелями Белой Сибири, считая, и не без оснований, что именно у них были все шансы переломить ход Гражданской войны. Поэтому биографические справки и оценки деятельности некоторых министров правительства Колчака, наиболее толковых с точки зрения историков будущего, он дал ей довольно полные. И особенно – по Михайлову.
А тому стало страшно, по-настоящему страшно. Все последние дни после появления в Омске великой княжны только о ней в правительстве и Сибирской областной думе и говорили. Говорили и боялись. Те восторг и воодушевление, с которыми великую княжну встретило офицерство и казачество, не сулили им ничего хорошего.
Резолюции и решения тем не менее составлялись с поразительной быстротой. «Осудить…» Услышав это, кто-то, кажется Гинс, не выдержал и ехидно поинтересовался, что именно надо осудить – то, что великая княжна чудом избежала смерти? На последнем заседании Авксентьев, брызгая слюной, кричал о возвращении «проклятого царизма», о том, чтобы не допустить… Ага, как же, не допустишь ты! Кто тебя спросит?
Михайлов старался не смотреть великой княжне в глаза, но это не получалось. Он просто не мог оторвать взгляд от ее глаз, ставших сейчас почему-то почти черными. А Маша продолжала давить на него.
Впервые на эту способность указал Николай, а потом девушка и сама почувствовала, что ее взгляд как-то действует на собеседника. Заставляет того подчиниться ее воле. Она очень удивилась и испугалась – раньше ничего подобного она не испытывала. Николай объяснил, что даже в начале XXI века мозг человеческий будет изучен едва ли на треть. Каковы его способности, никто толком не знает. Что-то могло появиться в результате перенесенного потрясения или амнезии.
– Бог дал, – успокоил он ее, – значит, надо пользоваться. Во благо, конечно.
И она пользовалась.
– Ваше… Ваше императорское высочество… – Голос Михайлова предательски дрожал, от его былой самоуверенности не осталось и следа. – Вот, изволите ли видеть.
Он протянул ей листок бумаги с наклеенными на него кусками телеграфной ленты.
– «Обращение! – прочла Маша. – Всем, всем, всем!» Что это?
– Письмо-прокламация ЦК эсеров, подписана лично Черновым. Там карандашом очеркнуто!
– Любопытно!
Маша прочитала очеркнутые красным карандашом строки:
В предвидении возможных политических кризисов, которые могут быть вызваны замыслами контрреволюции, все силы партии в настоящий момент должны быть мобилизованы, обучены военному делу и вооружены, с тем чтобы в любой момент быть готовыми выдержать удары контрреволюционных организаторов Гражданской войны в тылу противобольшевистского фронта. Работа по вооружению, сплачиванию, всестороннему политическому инструктированию и чисто военная мобилизация сил партии должны явиться основой деятельности ЦК…
«Ого! – подумала Маша. – Это он удачно зашел. Главное – вовремя».
– Я посчитал своим долгом… – начал было Михайлов.
– Хорошо, – перебила его великая княжна, – прогиб засчитан.
Михайлов опять не понял.
– Послушайте, Иван Андрианович… – Великая княжна улыбалась, и ее глаза опять стали синими. Михайлову было не по себе от этой метаморфозы: минуту назад – мегера какая-то, а сейчас – само обаяние. – Ведь вы министр финансов, да? И вся ваша деятельность и до революции, и после связана с экономикой?
– Да, ваше императорское высочество, – быстро проговорил Михайлов, – именно так, только вот экономики никакой не было! Особенно последние два года!
– Вы на имя-отчество перейдите, а то на титуле язык сломаете! – участливо посоветовала великая княжна. – Вы не на приеме, у нас приватная беседа. Ну а финансы-то были? Просветите меня по поводу финансов.
– В каком смысле, – даже растерялся Михайлов.
– В смысле того, что хранится в Омском отделении Государственного банка. Очень хочется знать!
– А, так вы о золотом запасе… – облегченно вздохнул Михайлов и извлек из внутреннего кармана пиджака маленький блокнотик. Полистав, он быстро начал читать: – В банк поступило золото и драгоценности, в российской монете – на 523 458 484 рубля 42 копейки, в иностранной монете – на 38 065 322 рубля 57 копеек, в слитках – на 90 012 027 рублей 65 копеек. Всего на сумму 651 535 834 рубля 64 копейки. Учтенное золото составляют слитки, монеты, самородное золото, серебристое золото, золотистое серебро, платина и золотые изделия. Кроме российской золотой монеты присутствуют деньги четырнадцати стран мира. Только золотых германских рейхсмарок больше чем на одиннадцать миллионов рублей. Это по предварительным подсчетам, на основе сопроводительных документов. То есть почти Шестьсот пятьдесят два миллиона рублей золотом.