В полной тишине раздался стон Александры Александровны Теглевой – она сидела на диване, схватившись за голову, и с ужасом смотрела на великую княжну.
– Боже мой, Машенька, что ты говоришь? Как ты можешь? Где та Маша, которую я знала? Добросердечная, сострадательная и богобоязненная?
– Нет ее, Шурочка, – неожиданно жестко ответила великая княжна, – ее расстреляли в подвале Ипатьевского дома! И хватит об этом! Господа, я вас больше не задерживаю. Александр Ильич, Григорий Михайлович, я рада знакомству с вами. Мы еще встретимся в самые ближайшие дни и поговорим более предметно.
XXI
Утром в среду пошел снег. Белые хлопья, весело кружась, покрывали городскую грязь пушистым саваном.
«Снег, снег, снег, снег, снег за окошком кружится», – глядя в окно, вспомнил Николай строчки из песни Александра Городницкого.
За его спиной шла суета – дамы собирались к Шаниной.
– Николай Петрович, – голос великой княжны был полон веселой иронии, – вам так скучно было давеча у Шаниной. Может быть, вам остаться?
– И не надейтесь, – сердито буркнул Николай.
На этот раз на морозе ему пришлось торчать несколько меньше. Неожиданно выскочившая из ателье Катюха схватила его за рукав и потащила за собой.
– Ты чего? – удивился Николай.
– Зовет, – односложно, не вдаваясь в подробности, ответила сестра и, заглянув в какую-то комнату, спросила: – Можно?
Видимо, получив утвердительный ответ, она распахнула дверь и втолкнула Николая внутрь. Это была примерочная, посередине которой на небольшом круглом подиуме стояла Маша.
Челюсть Николая со стуком упала на пол. Да, шанинские портнихи постарались! Впрочем, и без участия самой купчихи явно не обошлось. Платье выглядело чрезвычайно стильно. Николай, ожидавший увидеть что-то вроде парадного придворного платья, просто онемел. Строгость и простота линий сочетались с изяществом: с одной стороны, это был туалет молодой девушки, а с другой – платье было черным, траурным. Да и в каком еще платье могла появиться на людях великая княжна спустя три месяца после гибели своей семьи? Небольшое прямоугольное декольте подчеркивало красоту Машиной шеи. От правого плеча наискосок к поясу поверх платья была закреплена широкая алая лента с золотой каймой, ярко выделявшаяся на черном фоне.
Увидев вопросительный взгляд Николая, Маша пояснила:
– Это лента ордена Святой Екатерины, высшей женской награды Российской империи. Все великие княжны награждаются им при рождении. Звезды и знака, конечно, нет, где их достать в Омске, но лента должна быть на мне.
Николай откровенно любовался Машей. Несмотря на специфический цвет, платье удивительно шло ей, подчеркивая ее молодость и красоту. Видимо, от волнения Маша раскраснелась, и сочные краски ее лица, вкупе с сиянием синих глаз, в сочетании с черным цветом выглядели особенно контрастно. Впрочем, долго любоваться Николаю не дали, выставив за дверь.
После примерки радостно возбужденные девушки в сопровождении поручика Шереметьевского, сопровождавшего в основном одну Катю, понесли платье в гостиницу. Маша посмотрела им вслед, а потом, делано капризно выпятив нижнюю губу, заявила:
– Не хочу в гостиницу, хочу гулять!
– Где? – поинтересовался Николай.
– Вы же хотели пострелять, Николай Петрович? Давайте поедем постреляем.
Николай вопросительно посмотрел на Деллинсгаузена. Тот кивнул.
Спустя десять минут компания на двух пролетках, в сопровождении нескольких верховых казаков, в которую кроме великой княжны и Николая вошли Деллинсгаузен, Костя Попов и еще четверо офицеров охраны, отправилась на стрельбище куда-то на южную окраину Омска.
На стрельбище было довольно людно – десятка два молодых русских и английских офицеров упражнялись в стрельбе из личного оружия. Многие из русских были слегка навеселе.
– Веселая служба, – зло фыркнула великая княжна.
При виде молодой девушки офицеры оживленно загудели, раздалась пара скабрезных шуток. Деллинсгаузен двумя словами навел порядок и потребовал у шутников извинений. Те, поняв, кто перед ними, смущенные до предела, не протестовали.
После этого приступили к стрельбе. Лучше всех действительно стрелял Костя Попов, несколько раз заслуживший одобрительные аплодисменты.
– Николай, – обратился к нему Деллинсгаузен, – может быть, вы продемонстрируете нам свою стрельбу с двух рук?
Николай попросил установить шесть ростовых мишеней. Увидев такие приготовления, офицеры заинтересованно придвинулись, с любопытством поглядывая на Николая. Его личность вызывала у присутствующих некоторое недоумение: офицерская бекеша без погон, офицерская же фуражка, бриджи, но солдатские сапоги. Менять свои сапоги на хромовые офицерские Николай не стал, привык. По выправке он никак не походил на офицера, но при этом находился рядом с великой княжной и пользовался ее явной благосклонностью. Было чему удивляться.
Когда Николай достал пистолеты, раздались возгласы удивления: кольт все-таки был редкостью. «Качать маятник», как это делал старший лейтенант Таманцев из книги «В августе сорок четвертого», Николай не стал – такие вещи на людях нужно делать только после длительной подготовки. Он просто с двух рук в быстром темпе разнес в клочья все шесть мишеней. Вернее, лишил их голов. Когда оба пистолета встали на задержку, раздался общий вздох восхищения.
Поменяв обоймы, Николай попросил установить еще шесть мишеней. Теперь он стрелял, меняя позиции: стоя, с колена, после кувырка и в перекате. Поразив пять мишеней пятью выстрелами, оставшиеся шесть пуль он с максимальной скорострельностью в перекате всадил в последнюю мишень, разнеся ее буквально в клочья.
Встав на колено, чтобы поменять магазины, Николай удовлетворенно вздохнул – дедовский навык не подвел – и посмотрел на Машу. Ее глаза сияли: любящая женщина гордилась своим мужем, утершим нос господам офицерам.
– Будете стрелять, Мария Николаевна? – спросил Николай, вставая.
– Буду, – ответила Маша, протягивая руку за пистолетом.
– Не тяжеловат ли? – спросил кто-то из офицеров. – Возьмите лучше наган.
– Или вот браунинг. – Один из офицеров охраны, поручик Брусенцов, протянул ей свой пистолет. – Все легче, чем кольт.
Но Маша отказалась. Она взяла в руку пистолет, оказавшийся не таким уж тяжелым. Николай не проявлял беспокойства, он знал, что Маша сильная, в деда, и легко справится с почти килограммовым пистолетом. Он показал ей, как левой рукой нужно придерживать оружие снизу, чем вызвал удивление окружающих – так здесь еще не стреляли.
Первым выстрелом Маша промазала. Промазав вторым, она вопросительно посмотрела на Николая.
– Ты неправильно целишься. – Увлекшись, он перешел на «ты». Сама Маша этого даже не заметила, но многие офицеры обратили внимание и хотели было возмутиться такой дерзостью, но Деллинсгаузен остановил их.
– Ему можно, – спокойно сказал он.
– Почему неправильно, – удивилась Маша, – ведь надо совместить эти штучки.
– Эти штучки, – улыбнулся Николай, – называются «целик» и «мушка». В теории все правильно, но вот в реальности, концентрируя на их совмещении внимание, ты теряешь из виду цель. Лучше смотреть на цель, на мишень, и направлять на нее ствол.
– Но так я не попаду, – удивилась Маша.
– Куда?
– В яблочко!
– А зачем тебе попадать в яблочко? Ты попади в мишень, этого будет достаточно!
Офицеры, окружавшие их, внимательно слушали объяснения Николая. Похоже, такой способ стрельбы был для них в новинку.
– Как это достаточно? И неважно, куда я попаду?
– Неважно! У кольта калибр почти полдюйма, у пули мощный останавливающий эффект. Это не наган. Вот из него можно садить без передыху и без толку. Физически сильный человек может выдержать две-три пули, выпущенные из нагана, если не задеты жизненно важные органы. Из кольта можно попасть в руку, и все, считай, противника нет.
– Но почему?
– Кость перебьет. А если попадет в запястье, просто оторвет кисть. Болевой шок. После попадания такой пули ты уже не боец. Попробуй, как я говорю.
Маша не стала спорить и, к огромной ее радости, четыре раза подряд попала в мишень. Когда Николай перезаряжал пистолет, на стрельбище въехал автомобиль, из которого вышли два английских офицера и один штатский. В одном из офицеров Николай без труда узнал полковника Уорда. Его спутники были ему не знакомы. Кто-то из стоявших поблизости английских офицеров произнес: «Генерал Нокс».
Маша резко обернулась.
– Да, это Нокс, – сказала она и неожиданно быстро пошла навстречу англичанам, которые, увидев ее, остановились в растерянности.
«Не ожидали, – подумал Николай, спеша вслед за великой княжной. – Если это Нокс, то штатский сто пудов Элиот. Значит, Нокс все-таки в Омске! Значит, он приехал намного раньше Жанена? Ну-ну! Если чуйка мне не изменяет, то кому-то сейчас будут делать козью морду!»
– Good morning, gentlemen! – Великая княжна, пустив в ход свой безупречный английский, обвела англичан взглядом, остановив его на генерале. – Скажите, генерал, вы давно в Омске? Если да, то почему мы с вами встречаемся только сейчас, да к тому же совершенно случайно? Вы выжидали чего-то, да? Чего? Скажите правду, вы офицер и дворянин, вам не к лицу дипломатические выверты. К тому же мой покойный отец всегда отзывался о вас как о в высшей степени порядочном человеке! Хотя бы в его память будьте искренни со мной!
Нокс побледнел и, не обращая внимания на знаки, которые делал ему Элиот, ответил по-русски:
– Ваше императорское высочество, здесь не самое подходящее место для такого разговора, но тем не менее примите мои самые искренние соболезнования в связи с постигшим вас огромным горем. Что же касается вашего вопроса, то да, я в Омске уже некоторое время, и да, вы правы, я выжидал, а точнее, ожидал инструкций из Лондона. Как ожидал их и сэр Чарльз Элиот, верховный комиссар Великобритании в Омске, которого я имею честь вам представить.
Элиот поклонился, великая княжна довольно холодно кивнула в ответ.