ого вооруженного столкновения с недружественными державами. Если что, я имею в виду Турцию и Австро-Венгрию. Но проделать это сразу не получится, как и перебросить на Балтику «Ретвизан» с «Цесаревичем». Сначала мне нужно будет сменить своего брата на троне, малость прибрать вожжи, и только потом я смогу отдавать такие приказы. А пока… – Великая княгиня на какое-то время задумалась, – мы вполне можем обойтись войсками и кораблями, относящимися к Великому княжеству Цусимскому. Над ними не властны ни мой дядюшка генерал-адмирал, ни военный министр Сахаров. Бригаду морской пехоты моего будущего мужа мы с Мишкиным можем взять с собой при поездке в Петербург в качестве личной почетной охраны. Дорога через всю Россию длинна и опасна, и, кроме того, она пригодится нам уже в Петербурге, когда после прибытия потребуется объяснять некоторым, кто на самом деле в доме хозяин. А то глядишь, эти самые некоторое вдруг решат, что пришло время устроить новое стояние на Сенатской площади, но если дать им вовремя обнюхать тяжелый кулак моего Александра Владимировича, то все обойдется без лишней крови. Павел Павлович, одобряете ли вы мое решение или считаете, что созревший нарыв требуется вскрыть как можно скорее?
– Одобряю, – кивнул будущий великий канцлер Империи, – и могу сказать, что при экстренном вскрытии нарыва, как и в тот раз на Сенатской площади, пострадают в основном люди, не причастные к сердцевине заговора и выполнявшие чужие приказы. Нет, пусть уж лучше СИБ выполняет свои обязанности и давит желающих мутного поодиночке, не устраивая никаких массовых акций, ведь весь замысел вашей рокировки с братом как раз и заключается в том, чтобы все прошло без лишнего шума. В Лондоне, Берлине, Вене и других клоаках европейского коварства не должны успеть опомниться – глядь, а на троне уже сидит императрица Ольга Первая… Впрочем, я сам буду там рядом с вами и всегда успею дать правильный совет.
– Хорошо, Павел Павлович, – согласилась будущая императрица и повернулась к сидящему рядом брату Михаилу: – А ты чего скажешь, братец Мишкин?
– А я, – ответил Михаил, – соберу всех, кто мне верен, и поеду в Петербург вместе с тобой. И пусть любой, кто пойдет против твоей воли, заранее пишет завещание. Я же с самого начала сказал тебе, что обещаю всю свою поддержку. Самому мне трон не нужен, но я же вижу, что что-то надо делать, пока Ники окончательно не загубил страну, а потому я во всем буду поддерживать тебя и тех, кто составляет твою команду. Я многому научился – как от твоего будущего мужа, так и от Павла Павловича, поэтому могу сказать, что ты на верном пути, сестрица.
– Спасибо, Мишкин, – поблагодарила Ольга брата и, внимательно оглядев присутствующих, задала последний вопрос: – Итак, господа – если Павел Павлович и мой будущий супруг выезжают с нами в Петербург, то кто же останется тут, на хозяйстве, в Великом княжестве Цусимском, ведь оно в наших замыслах играет тоже весьма немаловажную роль?
– Наместником Великого княжества Цусимского, – ответил Одинцов, – остается капитан первого ранга Карпенко. Ему строить тут базу, крепить оборону и превращать этот остров во второй Сингапур и передовой форпост Российской империи в здешних морях. В любом случае вы сами сказали, что переход отсюда корабельной группировки сейчас малоцелесообразен, а потом, по мере устаревания даже тех кораблей, которые пока считаются современными, целесообразность этого шага будет только снижаться…
– Хорошо, Павел Павлович, – согласилась Великая княгиня Ольга, – я вас поняла. Думаю, что одним из первых моих императорских указов будет присвоение Сергею Сергеевичу давно заслуженного им звания контр-адмирала… На этом почти все, господа, осталось только решить вопрос с пунктом, из которого мы отбудем в Санкт-Петербург.
– Думаю, – сказал полковник Новиков, – что в данном случае, в связи с необходимостью переброски всей бригады, больше всего подойдет Владивосток.
– А мне, – сказал Великий князь Михаил, – лучше отправиться через Дальний и Мукден. Перехвачу вас в Харбине. В Мукдене на гауптвахте томятся наши с Ольгой ненаглядные родственнички Кирилл и Андрей Владимировичи, чтобы им пусто было. Думаю, лучше всего будет забрать их с собой. Надеюсь, Сергей Сергеевич выделит мне быстроходный корабль, а Александр Владимирович – взвод своих головорезов для сопровождения?
Карпенко с Новиковым почти синхронно кивнули.
– Ваше императорское высочество, – первым сказал полковник Новиков, – я сам лично подберу вам людей, а старшим команды назначу капитана Рагуленко, вы его уже знаете…
– Ваше императорское высочество, – немного помедлив, пока закончит говорить Новиков, произнес Карпенко, – разумеется, я могу дать вам «Быстрый», и в таком случае вы сможете выехать из Дальнего почти одновременно с нами. Но все же я думаю, что вам лучше обратиться к адмиралу Макарову за «Новиком» или «Аскольдом». Скорость у них почти такая же, но зато отсутствует риск застрять в порту Дальнего из-за невозможности забункероваться мазутом.
– Понятно, Сергей Сергеевич, – согласился великий князь Михаил, – я попрошу у адмирала Макарова «Новик», и думаю, что он мне не откажет. А ты что скажешь, Ольга?
– А я скажу, – ответила будущая императрица, – что раз решение принято, то его требуется исполнять с максимально возможной скоростью. Итак, господа, мы возвращаемся в Санкт-Петербург…
10 июля 1904 года, утро. Санкт-Петербург, Петропавловская крепость, каземат для особо опасных преступников.
Борис Викторович Савинков, бывший революционер, террорист и литератор, а ныне просто заключенный-смертник.
Когда в замке моей одиночной камеры препротивно заскрежетал ключ, я уже было решил, что настал мой последний выход. Военно-полевой суд потратил на меня не больше четверти часа и приговорил к смертной казни через повешение без права апелляции или подачи прошения о помиловании. Отпрыгался (или допрыгался), мол, Борис Савинков, некоронованный король террора. Теперь мне предстояла последняя прогулка до эшафота, недолгий танец в воздухе – и все… Прощайте, мечты о великой славе и обеспеченной жизни, прощайте, верные соратники и пылкие соратницы, прощайте, надежды стать важным человеком после свержения самодержавия. Все. Укатали сивку крутые горки, поезд дальше не идет…
Я знал, что во дворе уже возвышаются виселицы, на которых после нескольких дополнительных судорог живая мыслящая материя превращалась в мертвую биомассу, подлежащую затем сожжению в огне крематория. Но здоровенные, как гориллы, надзиратели повели меня совсем не туда. После недолгого путешествия по полутемным коридорам я снова оказался перед знакомой дверью, за которой обитал мой злой гений – заместитель начальника службы имперской безопасности, капитан Мартынов.
Даже сам начальник этой СИБ, полковник Зубатов, в своем штатском костюме выглядел все-таки более человечно, как-то по-домашнему. Да и в молодости господин Зубатов тоже, говорят, сочувствовал революционным идеям, потом перешел на позиции реформизма и с тех пор старается обратить в свою веру прочих революционеров. Господин Мартынов – это нечто иное. Он, как жесткий и беспощадный механизм, делает свое дело хладнокровно и равнодушно, и не стоит ждать от него человеческого сочувствия к жертвам, попавшим в его сети. Интересно, зачем это он захотел увидеть меня в последний раз перед тем как… ну вы меня понимаете.
Раскрывается дверь, надзиратели вводят меня в кабинет и со скованными за спиной руками усаживают на железный привинченный к полу стул. Господин Мартынов – как всегда, гладко выбритый, с коротко стриженой головой – смотрит на меня своими пронзительными глазами, которые просвечивают меня насквозь не хуже лучей господина Рентгена.
– Здравствуйте, Борис Викторович, – говорит он мне несколько издевательским тоном, – ну что, готовы ли вы и к смерти, и к бессмертной славе?
Отвечаю на этот выпад не без оттенка позерства:
– К смерти, господин Мартынов, я всегда готов. Она – первейший товарищ террориста, потому что никогда заранее не известно – то ли ты ликвидируешь свой объект, то ли его охрана пристрелит тебя как собаку… Но я не понимаю, причем тут слава, да еще и бессмертная, ведь вы нас арестовали и покушение на царя не состоялось…
– А еще иногда, – издевательски добавил Мартынов, будто и не замечая моего вопроса, – бывает так, что бомба сама взрывается в руках у бомбиста и разносит его на такие мелкие куски, что потом опознать в останках человека можно будет только по обрывкам одежды.
– И так тоже иногда бывает, – согласился я, – но это неизбежный для каждого бомбиста риск, на который нам приходится идти, чтобы достичь результата…
– Сделали бы взрыватель не через задницу, – буркнул господин Мартынов, – и не пришлось бы так рисковать. Впрочем, просвещать вас на эту тему не входит в мои служебные обязанности. Должен только сказать, что некоторое время назад наша служба с санкции государя-императора объявила вам, террористам, войну. А на войне пули летят в обе стороны и бомбы взрываются не только под царскими министрами. У нас тут есть специалисты, которые все сделают четко по науке. Это я так говорю, на всякий случай. Если надумаете сбежать – знайте, что ловить мы вас не будем, пошлем вдогон пулю. А настигнуть вас она сможет в любом месте, где бы вы ни находились – хоть в Швейцарии, хоть в Североамериканских Соединенных Штатах.
– Господин Мартынов, – почти возмущенно вскричал я, – как я смогу сбежать, если прямо из этого кабинета отправлюсь на виселицу?
– Не отправитесь, – хмыкнул Мартынов, – дело в том, что государь император в своей неизмеримой милости в ознаменование победы над Японией помиловал всех членов вашей группы, приговоренных к повешению, и заменил вам смертную казнь пожизненной каторгой. Россия, блин, щедрая душа. Теперь у вас есть выбор. Или вы отправляетесь по этапу с бубновым тузом на спине, а где-нибудь на полпути конвой метко стреляет в вас якобы при попытке к бегству. Или же вы подписываете прошение о замене вам каторги участием в опасных медицинских экспериментах. А то на мышах доктор Заболотный уже все испытал, теперь нужны человеческие добровольцы. Если выживете, то с чистой совестью на свободу. Еще и книжку напишите с названием что-нибудь вроде «Записки подопытного кролика». Вот это действительно будет бессмертная слава, жертва во имя человечества, не в пример нынешней вашей известности.