овать, что помрете вы очень нескоро, в своей собственной постели, в окружении внуков-правнуков. Или, быть может, вашу жизнь унесет какая-нибудь лихая экспедиция, вроде той, какую вы пытались предложить Александру Викторовичу в самом начале. Но даже тогда вы помрете мучеником науки и Героем России, а не проклятым всеми персонажем, имя которого даже нельзя вспомнить в приличном обществе. Так что, Александр Васильевич, задумайтесь над тем, что я вам сказал, ибо в нашем ведомстве никого не предупреждают по два раза…
Вот – как хочешь, так и понимай. Неужели меня в будущем ждало что-то ужасное, в результате чего меня должны были просто пристрелить и спустить тело под воду, или Константин Андреевич сгустил краски? Вообще-то последнее вряд ли. Обычно господа из будущего болезненно честны в своих словах и говорят одну только правду, да только не всю. Я уже заметил, что разговоров о том будущем, которое я прожил в их мире, избегает не только господин «жандарм» но и остальные господа офицеры. С одной стороны, я могу пойти наперекор их желанию, и разными путями все же добыть информацию о своем будущем, которое от меня скрывают… Что касается политики, то с этой дамой я вообще незнаком. Мы с ней ходим по разным улицам и даже не собираемся встречаться. Быть может, впереди у меня еще будет жаркая любовь, и моя возлюбленная окажется какой-нибудь бомбисткой-террористкой, из-за чего я окажусь замешанным, к примеру, в покушение на Государя императора… С другой стороны – к чему мне это знать? Ведь все уже изменилось; и то, что было ТАМ, уже не повторится ЗДЕСЬ. Не лучше ли просто жить и следовать данному мне совету, ведь все, что я могу узнать о своей жизни в ином мире, не возымеет никакой практической ценности. Задача стать величайшим исследователем Арктики и адмиралом Полярного флота, как мне кажется, значительно важнее и интереснее… вот и Джек Лондон, который сейчас строчит карандашом в своем блокноте, тоже согласен с утверждением, что для тех, кто вдохнул воздух Севера, политика – это просто нудная преснятина…
21 июля 1904 года, утро. Царское Село, Александровский дворец.
Капитан СИБ Евгений Петрович Мартынов.
Последнюю неделю мы метались как савраски, высунув языки, разрабатывая непосредственное окружение Великого князя Владимира Александровича, а если точнее, то его супруги Великой княгини Марии Павловны по прозвищу Михень. Это дело пахло совсем не керосином, а гораздо хуже… По сравнению с тем, что вызревало в этом болоте, стояние на Сенатской площади могло показаться веселым детским утренником. Тут пахло настоящим активным вооруженным мятежом, в котором были задействованы в основном офицеры Преображенского полка. Заговорщики планировали захват Николаевского вокзала с целью взять литерный ВИП-поезд в круговую засаду и, захватив врасплох охрану, истребить всех пассажиров, оставив в живых только обоих Владимировичей… Но так как местная аристократия конспирации нихрена не обучена (не восемнадцатый век на дворе), то «потекло» у заговорщиков сразу и изо всех щелей. Самовлюбленный болтун – это находка не только для шпиона, но и для сотрудника госбезопасности.
Единственное, чего мы не собирались допускать, так это стрельбы одних русских солдат по другим русским солдатам – такая дурь, как подавление уже созревшего заговора картечными залпами, совсем не в нашем стиле. Ведь мы же помним, как господа офицеры (особенно гвардейские) относятся к серой солдатской массе. По их мнению, это замученное шагистикой быдло обязано слепо выполнять приказы командиров и не задавать лишних вопросов… Превентивный арест главных фигурантов – это, конечно, дело нужное, но не менее важно было продемонстрировать наличие на нашей стороне превосходящей силы, чтобы удержать ситуацию на грани применения вооруженного насилия.
Единственной такой силой, которую можно было противопоставить Гвардии, были моряки. Поскольку командующий Балтийским флотом вице-адмирал Бирилев (на самом деле ни рыба ни мясо) несколько дней назад отбыл на броненосце «Император Александр III» для участия в совместных российско-германских учениях, то сейчас старшим военно-морским начальником в Петербурге и окрестностях являлся начальник Морского Технического Комитета вице-адмирал Федор Васильевич Дубасов. В настоящий момент в его распоряжении находились команды достраивающихся и ремонтируемых на питерских верфях боевых кораблей, которые в нашем прошлом составили вторую Тихоокеанскую эскадру, а теперь им предстояло радикально усилить Балтийский флот. Но поскольку местные снобы адмиралы просто так общаться с сотрудниками госбезопасности (а тем более получать от них указания) категорически не желали, то вводную встречу пришлось устраивать в Царском Селе, куда адмирал Дубасова вызвал царь по поводу соблюдения графика достройки эскадренных броненосцев «Орел», «Князь Суворов» и «Бородино»…
Напуганный информацией о созревшем заговоре, Николай согласился, что адмирал Дубасов, решительный до свирепости – тот единственный, который сможет удержать ситуацию под контролем и не допустить гнойного прорыва. И вот мизансцена в одной из гостиных Александровского дворца: самодержец, его нынешнее второе Я (товарищ Иванов), ваш покорный слуга и несколько опешивший от неожиданности вице-адмирал, не ожидавший столь внезапной встречи с двумя людьми, ставшими уже притчей во языцех по всему Санкт-Петербургу.
Михаил Васильевич Иванов был известен как человек, прибывший неизвестно откуда, за появлением которого в царском Селе последовала смерть императрицы Александры Федоровны. После смерти жены император заперся в Царском Селе как улитка в раковине, поверяя свои мысли все тому же таинственному капитану первого ранга Иванову и не принимая никого из тех, кто бывали его собеседниками в прежние времена. Государь в трауре – заявлялось для всех желающих пробиться к Николаю на прием. Второй посетительницей, имевшей беспрепятственный доступ в Царское Село, была вдовствующая государыня Мария Федоровна, регулярно навещающая сына. В связи с этим некоторые особо умные сплетники даже заподозрили между господином Ивановым и вдовствующей императрицей сердечный комплот, что, конечно же, было неправдой, но зато давало нам возможность брать кое-кого за язык и шить дело. Ведь статью «за оскорбление величеств» никто не отменял.
Что же касается вашего покорного слуги, то ему даже представляться не требовалось. Кто в Санкт-Петербурге не знает самого главного душителя свободы – держиморду, Цербера и Аргуса в одной экономичной упаковке, арестовавшего уже, кстати, за казнокрадство и шашни с террористами целую кучу самой высокопоставленной дряни? Сейчас наши люди, которых мы позаимствовали в министерстве финансов (правда, без согласия министра Коковцева) копали в Новом Адмиралтействе и на верфи Галерного острова, подводя под каторжные работы погрязшее в казнокрадстве и приписках руководство этих двух предприятий. За то время, пока Балтийский завод построил два броненосца серии «Бородино», Галерная верфь и Новое Адмиралтейство смогли сдать только по одному. На верфи Нового Адмиралтейства был построен и печально знаменитый броненосец «Ослябя», строительство которого обошлось дороже, чем его двух систершипов «Победы» и «Пересвета», построенных на Балтийском заводе. И опять та же картина. За то время, пока «Новое Адмиралтейство» строило один броненосец, Балтийский завод успел сдать два, да к тому же со значительно лучшим качеством. Но это я так, к слову, на тему того, что заочно мы с адмиралом Дубасовым были уже знакомы – через некоторых его подчиненных, по которым плакали то ли каторга, то ли виселица.
Но разговор начал не адмирал, который пока не понимал, чего он него хотят, а император Николай.
– Федор Васильевич, – просто сказал он, – я позвал вас совсем не для того, чтобы спросить отчета о строительстве броненосцев. Война окончена, и вместе с ней закончились причины для спешки. Дело, видите ли, в другом. Как нам стало известно, в Санкт-Петербурге назревает маленький такой государственный переворот в интересах семейства Владимировичей. Не думаю, что мой дядя в курсе всего происходящего; по данным имперской безопасности, во главе заговора стоит его супруга, Великая княгиня Мария Павловна, поставившая целью протолкнуть на императорский трон своего сына Кирилла Владимировича…
При этих словах адмирал Дубасов непроизвольно скривился, будто отведал чего-то несвежего. Было видно, что ТАКАЯ кандидатура в императоры ему не была приемлема ни с какой стороны, не говоря уже о том, что сам по себе силовой переворот – это не тот метод, которыми он предпочел бы решать подобные вопросы. У нас уже были данные, что этот человек относился к кругу высших государственных сановников, которые в свое время предпочли бы видеть на троне покойного ныне Великого князя Георгия Александровича, а после его смерти переключили свои симпатии на Великого князя Михаила. Николай тоже заметил это выражение лица, но воспринял его несколько по-своему.
– Знаете, Федор Васильевич, – тихо сказал он, – после смерти моей любезной Аликс мне собственная жизнь была не дорога, но я помню свой долг перед подданными. А значит, во избежание расшатывания государственных устоев, смуты, брожения умов и прочих последствий попыток узурпации власти попрошу вас в критический момент принять на себя обязанности генерал-губернатора и начальника военного гарнизона Санкт-Петербурга, и в сотрудничестве с имперской службой безопасности, не дожидаясь начала событий, навести в городе железный порядок. Но только попрошу вас о том, чтобы мухи были отделены от котлет, истинные мятежники – от подневольных им людей и случайных очевидцев. Впрочем, всем этим займутся люди Евгения Петровича, а вы, используя в качестве вооруженной силы матросов из подчиненных вам команд строящихся кораблей, обеспечите им возможность беспрепятственной работы. Помните, что долю насилия следует отмерять по силе сопротивления: не стоит стрелять в того, кто и сам уже сдается на милость правосудия. Мы не хотим, чтобы на улицах нашей столицы русские матросы стреляли в русских солдат только из-за того, что кучка великосветских бездельников, никогда не слышавших свиста пуль и взрывов гранат, решила поиграть в делателей королей…