В Москву поезд пришел в два часа ночи. Обычно местные города (не то что буйные столицы нашего времени) в это время уже крепко спят. Поэтому на Казанском вокзале, куда пришел поезд из Нижнего Новгорода, нас встречали только дюжие городовые, да великокняжеская чета и никто более. Ни хищно-алчной бизнес-братии, ни корреспондентов московских газет, ни прочих представителей политического бомонда Первопрестольной на перроне вокзала не наблюдалось. Как мне показалось на первый взгляд, несмотря на двадцать лет брака и сорокалетний возраст (по местным временам почти старуха), Великая княгиня до сих пор влюблена в своего мужа, хотя тот держится с ней достаточно холодно и отстраненно. Впрочем, эта встреча была весьма мимолетной и заняла лишь то короткое время, в течение которого мы рассаживались по экипажам, чтобы отправиться в выделенные нам кремлевские квартиры.
В Кремле, куда мы приехали к трем часам ночи, выяснилось, что помещения для женской половины нашей команды выделены в противоположном крыле дворца, чем те, что предназначались для нас, мужчин. И правильно: ведь ни одна из наших пар, включая Дарью Михайловну и Павла Павловича, еще не была венчана, а, следовательно, размещение нас не то чтобы в одном, но хотя бы в близкорасположенных помещениях считалось бы глубоко безнравственным. При этом, когда мы расставались, Дарья Михайловна шепнула мне на ухо, что она проследит за тем, чтобы с моей драгоценной невестой не случилось ничего страшного. И в самом деле, лучшей охраны для будущей императрицы и не придумаешь. При Дарье Михайловне постоянно находятся пистолет «Гюрза» из нашего времени, два браунинга, образца 1903 года, а также все ее умения лишать негодяев жизни на всех дистанциях – от рукопашного боя до дальности в сотню метров. С одной стороны моя комната одной стеной соседствовала с апартаментами Павла Павловича, а с другой – с комнатами Великого князя Михаила. Еще дальше располагались апартаменты Великого Князя Александра Михайловича, которого в семействе московского генерал-губернатора не любили, а только терпели. Так уж получилось, что Павел Павлович отошел ко сну сразу, а Великий князь Михаил напросился ко мне с бутылочкой коньяка немного перетереть за жизнь. А почему бы и нет? Сам я был слишком сильно возбужден для того чтобы уснуть сразу, и тоже решил расставить некоторые точки над «и». Ведь Михаил в самом ближайшем времени станет одним из самых близких наших с Ольгой родственников, и от его позиции будет зависеть очень многое.
– Ну что, зятек, – сказал он, разбулькивая коньяк по бокалам, – как дальше-то жить будем?
– Обыкновенно, – ответил я, принимая бокал из его рук и вдыхая острый, чуть смолистый аромат, – война закончилась победой, теперь нам надо выиграть мир.
– В смысле? – спросил Ольгин брательник, чокаясь со мной.
– В самом прямом, – ответил я, – одерживать победы в войнах у России еще с грехом пополам получается. Петр Великий унасекомил шведов, Елисавет Петровна – прусскаков, Екатерина Великая – турок, Александр Павлович – французов… А что было после этих войн, не напомните? Петр Первый закрепил за Россией половину Прибалтики, хотя если бы не распылялся, мог бы добиться гораздо большего, вплоть до ликвидации шведского королевства. При этом он еще ЗАПЛАТИЛ побежденным за отвоеванные у них земли. Вы представляете себе такой афронт – платить побежденным? Елисавет Петровна до конца войны с пруссаками банально не дожила, а ее преемник взял – и, как у нас говорят, слил результаты победоносной семилетней войны королю Фридриху. И все; в следующий раз Кенигсберг и Берлин мы брали уже в сорок пятом году двадцатого века. Единственная императрица, которая, кроме военных побед, добивалась политических успехов, была Екатерина Великая и то только потому, что воевали за нее генералы и адмиралы, которые разбирались в этом деле гораздо лучше своей императрицы, а она закрепляла их успех дипломатическими демаршами…
– Так значит, – после маленького глотка, сказал Михаил, – мы с тобой должны воевать, а сестрица – добиваться наилучших результатов от наших побед? Тоже скажу тебе, Александр Владимирович, вполне недурственная идея…
Я тоже пригубил коньяку и ответил:
– Ну почему только мы вдвоем, Миша? Есть еще на Руси таланты, определенно есть. Из готовых генералов-адмиралов на данный момент это Кондратенко, Брусилов, Макаров, Иессен и известный вам уже безумный храбрец генерал Келлер. Во втором эшелоне, в чинах от полковника до капитана у нас еще один Келлер, двоюродный брат первого, Маннергейм, Деникин, фон Эссен, Эбергард… и это только верхушка айсберга. Сколько их еще в нашей истории: погибших на полях Манчжурии, спившихся после поражения, сгинувших безвестно в круговерти первой русской революции, с нашей легкой руки по-прежнему продолжают стоять в строю… А вот задача найти среди этих неизвестных нам с тобой людей еще никому неизвестные таланты, будет посложнее, чем открыть зеленую улицу тем, которые и так, безо всякой нашей помощи, сумели выбиться в дамки…
– И это тоже верно, – подтвердил Михаил, – в этой войне из целой кучи генералов дельных оказалось всего ничего. Старики Штакельберг и Линевич, Кондратенко и Келлер. И все. И если из Куропаткина еще можно было сделать начальника тыла, то остальные годились только для мирного времени, а как началась война, так сразу выяснилось, что генералов в России много, а воевать-то и некому. Насколько я понимаю, в начале следующей войны с германцами было то же самое.
– Как и в начале послеследующей, – подтвердил я, – той самой, которую у нас называли Великой Отечественной. Генералов много; девяносто процентов из них перезрелые поручики, которым в лучшем случае командовать ротой, если не взводом. В этом у нас, однако, между различными войнами имеется общая закономерность.
– Э нет, – покачал головой Михаил, – я ведь вашу историю не только по приключенческим книжкам изучал. У вашей Великой Отечественной с другими войнами есть одна большая и толстая разница. Не прошло там и полутора лет, как поручики в генеральских чинах оказались пристроены по назначению, кто на тыловые должности, а кто и в могилу. Тех, кто был получше, но у кого банально не хватало опыта и знаний, доучили прямо на поле боя, а на первый план выдвинулись гении маневренной войны и мастера таранного удара. Эти люди железной суворовской когорты были способны по указанию Верховного Главнокомандующего вертеть земной шар в любом направлении – хоть с востока на запад, хоть с севера на юг…
– Да, – кивнул я, – были. Но, по большому счету, все решали не они, поэтому-то и Победа в нашей истории осталась мимолетным светлым эпизодом, оплаченным четырьмя годами жесточайшей войны и целыми реками русской крови. Все это – и жертвы, и героизм, и победы – десятилетием спустя оказались мимоходом слиты в сортир в беспощадной схватке партийных кланов за власть… Но не побеждать в той войне нашим предкам было нельзя, потому что тогда наш народ и вовсе перестал бы существовать. В наше время поговаривали, что Советский Союз победил в Великой Отечественной войне, а Вторую Мировую выиграли американцы. Тонкую смысловую разницу между словами «победили» и «выиграли» объяснять надо?
– Да нет, пожалуй, – покачал головой Михаил, – и так понятно. Победа, она ведь бывает и пирровой, а выигрыш – это всегда выигрыш, забирай и пользуйся.
– Примерно так, – согласился я, – но это не отменяет нашей главной задачи. Кстати, Миша, ты профессора Менделеева знаешь?
– Видал, – кивнул Михаил, – он у сестрицы Ксении часто бывает, которая привечает разную ученую братию. Смешной такой старикан с длинной седой бородой…
– Этот старикан, – сказал я, – настоящая глыба мысли и человечище. Он, кстати, не только изобрел пироколлодийный порох, равно пригодный к снаряжению выстрелов для двенадцатидюймовок и ружейных патронов, но еще является специалистом во многих науках, считая демографию. Так, он предсказывал, что к концу двадцатого века на территории Российской империи будет проживать больше миллиарда человек народу, из которых восемьсот миллионов будут русскими…
– Насколько я понимаю по вашей интонации, – хмыкнул Михаил, – эти прогнозы не оправдались.
– Даже более чем не оправдались, – ответил я. – Сто сорок миллионов всего, из них восемьдесят миллионов русских в «узком смысле». Вполне достаточно для какой-нибудь европейской страны размером с Францию, но совершенно недостаточно для огромных российских просторов. При этом сомневаться в компетентности Дмитрия Ивановича у меня нет оснований. Виноваты не неточности в расчетах, а политические пертурбации, которые потрясали мир и Россию в двадцатом веке, а также откровенная халтура некоторых наших вождей, включая и вашего брата. Россия как объект недвижимости только тогда чего-нибудь стоит, когда населена многочисленным процветающим народом, способным отстоять ее от различных внешних поползновений. Чем больше у вас людей, чем лучше они накормлены, оснащены и вооружены, тем меньше будет в мире желающих покуситься на вашу собственность. А то, что у нас есть сейчас, ничего, кроме стыда и злости, не вызывает. Зажравшаяся, ожиревшая верхушка, сидящая на шее изголодавшегося народа. И не надо не говорить про то, что народ ленив и глуп. Ведь у меня в бригаде служат парни, набранные в тех же русских деревнях, и они не являются ни лентяями, ни тупицами. Зато многих из них перед началом настоящей службы пришлось откормить и обучить, но тем интереснее получается результат.
– Туше, – воскликнул Михаил, – я тоже с тобой согласен, что русский народ умен, предприимчив, способен к учению и в то же время не злобен и, главное, не злопамятен. Но там, у нас в верхах, некоторые очарованные так называемой просвещенной Европой, считают русского мужика за белого дикаря, с которым можно говорить только языком кнутов и топоров…
– А потом, – сказал я, – когда мужик разок поговорит с ними о том же самом и на том же языке, они будут орать «А нас за что?» и тонкими, скользкими от собственной крови пальцами будут пытаться выдернуть из живота вонзившийся туда солдатский штык. Но впрочем, это уже крайний случай, который имел место в нашей реальности.