Уже в Копенгагене, когда мы готовились к переходу в Вильгельмсхафен, наша «Аврора» получила отдельное задание – встретить в проливе Скагеррак подводный крейсер «Кузбасс», передать на него почту и принять на борт нескольких человек. Вот и выдался случай свидеться со своим заочным знакомцем[31], и своими глазами увидеть все чудеса, о которых так восторженно писал мой сын.
И вот настала светлая[32] июльская ночь. На небе, скорее темно-синем, чем черном, горели только самые яркие звезды, пролитым молоком над головами растекся Млечный Путь, в котором не рассмотреть было отдельных звезд, а в южной стороне неба, почти над самым горизонтом, висела сияющая как боевой прожектор полная луна. При таком хорошем освещении вполне отчетливо видны и очертания береговой линии, и торговые суда, движущиеся по проливу в обоих направлениях. Впрочем, как раз ярко освещенные каботажные пароходы можно было разглядеть без всяких проблем. Скагеррак – одна из самых оживленных морских торговых артерий в мире, и движение тут такое же интенсивное, как в праздничный день по Невскому проспекту. Не самое подходящее место для тайной встречи с подводным кораблем из будущего… Секретность, хе-хе, которую так любят потомки, тут не соблюсти, поскольку через пролив шляется кто попало и куда попало.
А может, так и задумано, чтобы встречу «Кузбасса» и «Авроры» видела каждая пробегающая по проливу собака? Например, в том случае, если паника на берегах одного не столь далекого острова не просто желательна, но и обязательна. Капитаны трампов, оказавшихся у нас в пределах видимости, а особенно матросы-рулевые, которые стоят ночную вахту, непременно поделятся своими впечатлениями с собутыльниками в портовых тавернах, а потом и с газетчиками. Все должны знать, что Ужас Токийского Залива уже здесь, в этих водах, и что ему ничего не стоит точно так же разнести Портсмут, Лондон и Ливерпуль… Не знаю, не знаю; хотя любая другая причина такой нарочитой беспечности происходящего говорили бы о том, что господин Степанов и его начальник господин Одинцов – полные дураки, а это явно не так. Вот и мы им слегка подыграем. Прикажу-ка я помимо ходовых огней, необходимых для навигации, зажечь на лежащем в дрейфе крейсере полное электрическое освещение, чтобы нас было видно издалека.
И вот, минута в минуту, как и говорилось в имеющемся у меня предписании, чуть покрытые легкой рябью воды пролива расступились – и на поверхность во всей своей смертоносной красе, рассекая волны, появился китообразный силуэт, блестящий мокрыми черными боками. В этот момент нас наблюдали не меньше чем с пяти пароходов, причем один из них был пассажирским. Так как этого визита мы ждали, то паровой катер, спущенный на воду, уже стоял у тапа с разведенными парами. На кораблях американской, германской или французской постройки катера уже давно бензиновые, а у нас по старинке паровые… Едва подводный корабль «Кузбасс» лег в дрейф в паре кабельтовых от нас, тоже зажег освещение и поднял флаг, я торопливо спустился по трапу в катер (тюки с почтой уже находились на месте), и мы отчалили.
На «Кузбассе» нас уже ждали. Сверху на катер сбросили швартовы и шторм-трап. Немного непривычно было лезть по покатому, едва выступающему из воды борту, но я справился. При этом поверхность обшивки подводного корабля показалась мне действительно похожей на кожу живого существа – очевидно, она была сделана из материала, похожего на толстую резину. Капитан первого ранга Степанов ожидал меня на палубе прямо у трапа в окружении своих офицеров, и, на первый взгляд, он не показался мне человеком, который смог с легкостью разворотить Токийскую бухту – так, что в ней не осталось живого места. Правда, большую часть разрушений сами японцы относят на счет взрыва парохода, груженого мелинитом, но все равно первопричиной того взрыва стал стоящий передо мной человек.
– Здравствуйте, Евгений Романович, – поприветствовал он меня, – премного рад вас видеть.
– И я, Александр Викторович, – ответил я, – тоже рад вас видеть. Мой сын писал мне о вас много хорошего…
– Сын? – переспросил каперанг Степанов.
– Да, – подтвердил я, – сын. Мичман Всеволод Егорьев, состоящий в настоящий момент флаг-офицером при контр-адмирале Карле Петровиче Иессене.
– А, вспомнил, – сказал Степанов, – конечно же, мичманец Сева. Весьма любознательный молодой человек. Наш особист даже заподозрил в нем японского или британского агента. Насилу удалось его убедить, что любознательность вашего сына связана только с его весьма юным возрастом и тем неподдельным интересом, который тот проявляет к морскому делу… Впрочем, хорошо все, что хорошо кончается…
При этом я обратил внимание на очень неприятный взгляд, который на меня бросил невысокий, коротко стриженый хмурый офицер крепкого телосложения. Наверное, это и был тот самый «особист», который заподозрил моего сына в таком непотребстве как сговор с врагами России. Но это чувство было мимолетным, потому что, глядя на то, как из катера извлекают тюки с почтой (в основном там были только газеты, российские и иностранные), господин Степанов переменил тему, спросив о здоровье государя-императора. Тогда я ответил, что на здоровье Николай Александрович не жалуется, правда, с момента кончины супруги находится в печали, из-за чего совсем не окидает своего Царскосельского дворца.
– Это хорошо, что государь на здоровье не жалуется, – коротко и непонятно ответил каперанг Степанов, который вдруг, приложив руку к уху, снова переменил тему. – Вы уж, Евгений Романович, не обессудьте, что в низы вас не зову, чаи в капитанской каюте погонять. Времени нет совсем. На все дела на поверхности нам отведено не более четверти часа, и они почти истекли. Вот, будьте знакомы – американский газетчик и писатель Джек Лондон, а также ваш коллега русский морской офицер Александр Васильевич Колчак, который в связи с окончанием войны желает снова послужить России по научной части. Пока не вернетесь в Кронштадт, можете временно включить его в команду. Весьма грамотный и храбрый офицер, хотя последнее его качество вам вряд ли понадобится. Берите этих двоих и немедленно отправляйтесь к себе на «Аврору», а у нас появились срочные дела…
Не успел наш катер пройти и половины расстояния между нашими кораблями, как «Кузбасс» на палубе которого больше не было ни единого человека, снова стал погружаться под воду. Вот последний раз плеснула волна над рубкой – и снова рядом с нами нет, как не было, никакого подводного корабля; и только два человека, которые сошли с его борта, напоминают о том, что он не был банальным бредом воображения. Как-то все скомкано и почти неприлично. И только когда мы уже поднялись на «Аврору», старший офицер крейсера Аркадий Константинович Небольсин сообщил, что с юга в нашем направлении быстро движется неизвестный военный корабль без огней, невыясненной национальной принадлежности.
Наверное, такая экстренная торопливость каперанга Степанова, стремившегося как можно скорее покинуть поверхность вод, объяснялась именно с приближением этого корабля. Флага незнакомец не показывал и огней не зажигал, но благодаря достаточно светлой ночи в его обводах все же удалось опознать бронепалубный крейсер британской постройки. Убедившись, что цель его гонки ускользнула, британец заложил крутую циркуляцию и направился в том же направлении, откуда прибыл. Вот такая вот история.
26 июля 1904 года, 01:30. Малая Вишера, литерный ВИП-поезд, салон-вагон.
Полковник морской пехоты Александр Владимирович Новиков.
Мы должны были следовать без остановок до самого Петербурга, но перед станцией Малая Вишера, когда до цели оставалось уже всего ничего, наш поезд стал замедлять ход. Поскольку четыре эшелона моей бригады и ВИП поезд занимали весь перегон, то несоблюдение интервала между движущимися в одном направлении поездами могло привести к крайне неприятным последствиям, а проще говоря – к крушению.
– Не извольте беспокоиться, господин полковник, – склонился передо мной вызванный в салон-вагон начальник поезда, – все предусмотрено. В Малой Вишере мы примем дополнительного пассажира, а чтобы не случилось помехи движению, пропустим вперед один воинский эшелон.
Вот те на. Всю дорогу от Владивостока до этой самой Малой Вишеры, располагающейся в ста шестидесяти верстах от Петербурга, мы двигались неизменным порядком. Впереди – два эшелона с первым и вторым батальонами моей бригады, потом наш ВИП-поезд, а уже за нами – эшелоны с третьим и четвертым батальонами. Было у меня предчувствие, что если нам без особых проблем удалось преодолеть девяносто девять процентов пути, то на оставшемся одном проценте что-нибудь непременно произойдет. Ведь если наши противники пронюхали о планах «рокировки», ибо у аборигенов по части секретности вода в попе абсолютно не держится, то предпринимать против нас что-то вредное они будут уже в непосредственных окрестностях столицы Российской империи – то есть там, где они наиболее сильны.
Так уж получилось, что перед тем как стало известно об этой внеплановой остановке и желающем подсесть таинственном пассажире, мы с Михаилом сидели в салон-вагоне и под поздний чаек вели «душеспасительные» разговоры на разные темы. Причем в чайнике был именно крепкий духовитый цейлонский чай, а не перелитый туда для маскировки коньяк, как это иногда делают некоторые алкоголики. Женщины давно спят и вообще, а нам просто захотелось поговорить – ибо мандраж перед прибытием к цели, и вообще… В конце пути нам предстоит встреча с Николаем Вторым, а я до сих пор не знаю, как к нему относиться. Для Михаила и Ольги он любимый старший брат, а кто он для меня? Богом данный нам Император Всероссийский, легитимный глава Российского государства, или просто человек, который за четверть века своего правления просрал все, но так ничего не понял и не раскаялся? Две проигранных войны там, в нашем прошлом, и три русских революции лежат и на его совести. Когда я вел своих орлов в атаку на японские позиции, то делал это во исполнение присяги России, которая началась не в девяносто первом году и не в семнадцатом, и закончится тоже не с нашей смертью.