Видимо, услышав ответ телефонистки, Великий князь застыл в напряженном ожидании, вдавив микрофон в ухо, а его супруга стояла на месте, побледнев и до боли сжав кулаки, но больше ничего не осмеливалась возразить, потому что когда Владимир Александрович становился таким решительным, то перечить ему было просто опасно. В конце концов, это именно она, поддавшись обаянию этого самого мистера Роджерса, не только подкосила благополучие их семьи, но и поставила под сомнение само ее существование.
– Алло! – наконец сказал Великий князь в микрофон, – Ольга, это твой дядя Владимир. Во имя человеколюбия и для того, чтобы избежать ненужного кровопролития, я сдаюсь тебе со всеми своими чадами и домочадцами, признаю твое право занимать императорский трон и надеюсь, что ты не будешь на нас особенно злиться… Да, сдаюсь на милость победителя, но при этом все же не забывай, что мы с тобой ближайшие родственники, а Боб и Кир твои кузены… Да, еду, до встречи…
Повесив на аппарат обе трубки, Великий князь обернулся к супруге. Теперь во взгбляде его появилось явное облегчение.
– Ольга заверила меня, что обстрела не будет, – сказал он. – Прикажи закладывать коляску, мы едем на Варшавский, сдаваться. И найди способ дать Андрею знать, чтобы он перестал прятаться. Все равно не поможет. Лучше прийти к Ольге и во всем повиниться, она добрая и все простит. И молитесь за то, чтобы выжил Ники. Если он умрет, Ольга обещала сгноить нас всех в такой глуши, по сравнению с которой и Туруханский край покажется столицей. Предупреждал же я тебя, Мария… – Он поджал губы и покачал головой, холодно глядя в лицо супруги. – Ладно, иди уже, распоряжайся…
26 июля 1904 года, 10:45. Санкт-Петербург, Марсово поле (по соседству с британским посольством).
Капитан СИБ Евгений Петрович Мартынов.
Прыжок с поезда у меня прошел на пять с плюсом, как у каскадера, снимающегося в приключенческом боевике. Риск, конечно, был, не без того, но жить вообще опасно. Просто проходя по улице, можно получить на голову цветочный горшок с геранью, уроненный с пятого этажа доходного дома нерадивой хозяйкой. Ну и для снижения степени риска при таких предварительно запланированных операциях, существуют заранее надеваемые налокотники и наголенники, а также перчатки из толстой кожи, чтобы уберечь ладони. А все остальное – вопрос физической формы и тренировок, которыми, смею заверить, я не пренебрегал даже здесь, в Петербурге начала двадцатого века.
Встав на ноги и отряхнувшись от всякой дряни (офицер СИБ всегда должен выглядеть образцово), я принял рапорт от моих людей о том, что операция по перехвату стрелки прошла почти успешно и стрелочник даже не брыкался. Вон он лежит, спеленутый и с заткнутым ртом, в углу своей будки и таращит ничего не понимающие глаза. Вид офицера СИБ при полном параде и ордене (мои люди одеты в штатское, как теперь и положено на нашей службе), кажется, приводит его в состояние исступления.
– Это тебе за беспокойство, – говорю я и сую в нагрудный карман его замасленной тужурки сложенный вчетверо сторублевый кредитный билет (на местном жаргоне «катеньку») что составляет жалование этого железнодорожника за полгода, если не поболее.
– Так ведь, Евгений Петрович, – говорит мне старший группы, – отберут у него эту «катеньку», как пить дать отберут. Такой крупной купюры у простого человека просто быть не может. Придет он менять ее к лавочнику, а тот возьмет и кликнет городового. А у того один вопрос: «где украл?». Пока будут разбираться, «катенька» и потеряется. И концов не найдешь…
Старшим этой группы у меня был бывший ротмистр пограничной стражи Петр Иванович Алексеев – в свое время он ушел со службы, насмерть рассорившись с начальством, по причине того, что это начальство за изрядную мзду покрывало контрабандистов. Большего капитала, как герой некоего романа[38], за время службы не скопил, а следовательно, в отставке с хлеба на квас перебивался, живя случайными заработками. А такие Дон-Кихоты и бессребреники нам требуются в первую очередь. Поэтому мы в числе иных прочих разыскали ротмистра в отставке, взяли на службу, поселили на казенной квартире, восстановили в чине, положили оклад вдвое от прежнего и зачислили в группу Специальных Операций. Одним словом, хороший он человек, честный и надежный, но обломанный местной системой и оттого немного пессимист. Но ничего, будет и на его улице праздник. Мы еще всех чиновных жуликов и их покровителей выведем на чистую воду и вздернем плясать в петле высоко и коротко.
– Вы, Петр Иванович, – сказал я, – неправильно понимаете суть вопроса. Ведь если все и произойдет, как вы сказали, то нам будет до этого первейшее дело. Ведь если полиция вместо охраны порядка и защиты честных людей занимается подобным лихоимством и хватает людей по голому подозрению, то нашей службе до этого есть первейшее дело, так как сие тоже представляет собой угрозу государственной безопасности. А чтобы мы не смогли найти концов – да быть того не может…
В этот момент мимо нас прогрохотал последний, четвертый, воинский эшелон. Все, наше дело тут полностью сделано, и оставаться дальше на этой стрелке нет никакой причины. Нас ждали другие дела, но сначала тут требовалось расставить все точки и запятые. Дождавшись, пока вдали стихнет грохотание колес, я посмотрел на скорчившегося в углу железнодорожника и сказал:
– Да и то верно, дядя – если вдруг тебя спросят, откуда деньги, скажешь, что дал их тебе капитан службы имперской безопасности Мартынов Евгений Петрович, то есть я, за выполнение важного государственного задания. А если все же не поверят и возьмут в околоток, то скажи жене или кому-то из мальцов, чтобы немедля бежали в Петропавловку и спрашивали там меня или, если я буду в отъезде, его благородие господина ротмистра Алексеева. А уж мы разберемся. Работа у нас такая – разбираться… А сейчас мы пошли, так что счастливо оставаться. Эй, парни, развяжите его кто-нибудь, нам пора.
Выбраться из этой глуши было не так просто, прежде чем удалось вырулить на Забалканский проспект, нашим двум пролеткам пришлось изрядно попетлять по улицам предместий и дачных поселков. Можно было, конечно, поехать напрямую вдоль путей через Николаевский вокзал, но нам туда не надо было. Желания оказываться в руках у мятежников я не испытывал, тем более что во второй пролетке в багажном ящике, сложенный вдвое, покоился некий господин в штатском, который пытался заставить стрелочника выполнять указания заговорщиков. Но появление моих людей в тот момент, когда по стрелкам в направлении Варшавского вокзала грохотал первый воинский эшелон, оказалось для этого типа неожиданностью, и, получив рукоятью нагана промеж ушей, он ушел в глубокий рауш. Теперь ему предстояла встреча со следователями в глубоких подвалах Петропавловки, чистосердечное раскаяние и недолгая пляска в петле перед встречей со Святым Петром. Государственная измена – это дело серьезное.
Одним словом, к Марсову полю я прибыл тогда, когда разбор полетов уже подходил к концу. Что еще плохо в этом времени – нет никакой оперативной связи. О новостях узнаешь только тогда, когда до тебя добирается посыльный с запиской или поступает звонок по телефону. При этом, поскольку автоматические телефонные станции еще не изобретены, как и аппаратура ЗАС, ты точно знаешь, что твои разговоры неизбежно слушает барышня-телефонистка на Центральной станции, что накладывает дополнительные требования на уровень их секретности. Поэтому о том, что все идет как надо, ВИП-поезд благополучно прибыл на Варшавский вокзал и процесс принесения присяги новой императрице раскручивается по нарастающей, я узнал только от старшего патруля морских пехотинцев, которые сменили матросов в оцеплении у британского посольства.
Подчиненные полковника Новикова были на высоте: они плотно оцепили Британское посольство и дворец принца Ольденбургского, представлявшие собой единый комплекс, и задерживали всех, кто пытался войти или выйти из этих двух зданий. А то кто его знает – вдруг из посольства во дворец имеются внутренние переходы, и господа британские дипломаты, желая избегнуть нашего внимания, смогут просочиться наружу через соседний дом. А вот не выйдет, здесь вам не тут. Конечно же, это не могло не вызвать разногласий с их обитателями. И если британские дипломаты предпочитали предъявлять свои протесты морским пехотинцам через раскрытые окна (так сказать, не покидая британской территории, каковой считалось здание посольства), то генерал от инфантерии Александр Петрович Ольденбургский, лично вышел разбираться с командиром роты, которому было поручено блокировать посольство и прилегающие к нему здания. Пришлось присоединиться, ибо в одиночку штабс-капитан Александр фон Геринг (есть в России и такая фамилия[39]), несмотря на всю свою немецкую обстоятельность, не смог бы противостоять натиску старого генерала. Принц Ольденбургский, еще будучи генерал-майором, водил в атаку полки еще во времена русско-турецкой войны и получил за те дела, помимо других орденов и медалей, Золотое оружие за храбрость, орден Святого Георгия 4-й степени, орден Святого Владимира второй степени с мечами и Высочайшее монаршее благоволение еще от Александра II. Короче, уважаемый и заслуженный дед, который сейчас лезет в дела государственной важности исключительно от непонимания сути вопроса.
Но черная СИБовская форма и служебное удостоверение отнюдь не напугали старого генерала, а, напротив, раззадорили. А может быть, роль сыграла та история, когда мы с господином Зубатовым под дулом пистолета заставили его сыночка Петра Ольденбургского подписать бумаги, необходимые для расторжения его брака с Ольгой Александровной. Быть может, старый пень думает, что если бы не мы, то его сыночек-содомит стал бы принцем-консортом. А вот хрен! То ночное путешествие для него вполне могло закончиться «ограблением неизвестными со смертельным исходом» со всеми вытекающими последствиями. Такой план «Б» у нас тоже был, ведь, в самом деле, было немыслимо отдать под суд мужа великой княгини и будущей императрицы, такие дела решались келейно в узком семейном кругу. Единственная жертва подобных семейных разборок среди Романовых