– Ну почему же, Ваше Императорское Величество… – ответил я, – наши с вами разговоры совсем не закончились, если вы, конечно, не откажете мне от дома.
– Не откажу, – кивнул бывший император. – Только должен заметить, что я теперь уже далеко не Величество. Когда колонна падает оземь, любой дурак может измерить ее шагами и высказать свое мнение. Впрочем, об этом я ничуть не жалею. Сначала я скорбел по Аликс и думал, что, покончив с прошлым, мне будет лучше удалиться от мира (уйти в монастырь), а теперь думаю, что это совсем не обязательно. Ведь я же мог бы научиться хоть чему-нибудь полезному; и только одной работы я не захочу себе больше никогда – быть Хозяином Земли Русской.
– Я думаю, что вы умный человек, – ответил я, – а значит, обязательно найдете себе применение, пусть это случится не завтра и не послезавтра. И, кроме того, у вас есть дочери и вы им нужны больше всех остальных людей на свете. Запомните, конец старого есть начало нового, и жизнь – это не прямая линия, и не круг, по которому надо бегать до бесконечности, а спираль, восходящая из прошлого в будущее.
Тогда же и там же.
Коммерческий директор АОЗТ «Белый Медведь» д.т.н. Лисовая Алла Викторовна.
Пока товарищ Одинцов, полковник Новиков и прочие наши попаданцы вершат историю, я, как пошло выразились бы в нашем времени, «устраиваю свою личную жизнь». Николай сделал мне официальное предложение, и уже ни для кого не секрет, что мы собираемся пожениться, как только настанет для этого благоприятный момент. Словом, я – невеста Николая Романова, бывшего Императора Всея Руси. Это ж надо, куда меня занесло… Как задумаюсь обо всем этом – неизменно голова кругом идет. Но я счастлива. Очень, очень счастлива. Я знаю, что мой избранник – это именно тот мужчина, который мне необходим. И он тоже не сомневается, что, когда он потерял свою ненаглядную Аликс, Господь послал ему меня в качестве равноценной замены.
Поначалу, признаться, меня несколько смущало мое сходство с его покойной супругой, поскольку психологи утверждают, что в подобных случаях человек начинает невольно копировать прошлые отношения и не в состоянии оценить личность партнера, видя в нем совершенно другого человека. Имея достаточно неплохое представление о личности Александры Федоровны, первое время я была настороже. Но однажды я услышала из уст своего кавалера:
«Алла, вы одновременно и похожи и не похожи на мою покойную жену… Имея все достоинства, что были свойственны ей, вы в то же время лишены того, что мешало ей существовать свободно и легко. Признаюсь, поначалу, когда еще велика была моя скорбь, я часто пытался увидеть в вас некое новое воплощение моей любимой Аликс, но потом это прошло. Раз за разом я открывал для себя вашу личность – бесконечно интересную и привлекательную для меня. Теперь ваше сходство с моей почившей супругой уже не является для меня значимым фактором, это уже не волнует меня столь сильно, как было ранее; напротив, я нахожу в вашей внешности все больше прелести и очарования, которые свойственны именно вам… Собственно, глядя на вас, Алла, я уже не пытаюсь найти в вас черты другой… Я просто любуюсь вами, как прекрасной, неповторимой, дорогой моему сердцу женщиной, с которой я хотел бы провести отпущенные мне годы. Да, любуюсь, и всякий раз преклоняюсь перед милостью Господней, что привела вас ко мне, словно долгожданную награду и утешение… Я понимаю теперь, что это внешнее сходство должно было привлечь мое внимание к вам. В противном случае я и не заметил бы вас, ведь я был уверен, что прелести светской жизни для меня остались в прошлом, и собирался уйти в монастырь».
После того как я ответила на предложение руки и сердца согласием, Николай стал со мной еще более нежным и внимательным. Очень часто мы проводили время все вместе – я, он и его дочери. Я уже не мыслила своей жизни без них, своих самых дорогих людей, а особенно привязалась к маленькой, плотной как колобок, трехлетней Анастасии. Это были дети, которые только что потеряли свою мать, и я отдавала им весь нерастраченный жар моего сердца, предназначенный природой для еще не рожденных мною детей, и девочки отвечали мне взаимностью. Видя такое согласие в дорогих ему людях, радовался и сам Николай, который в тот момент был не царем-императором и не хозяином земли русской, а любящим отцом и галантным кавалером…
Тем временем подходил срок осуществления спланированной Одинцовым и прочими нашими ребятами операции «Рокировка» по замене Николая на троне его сестрой Ольгой. По мере приближения этого дня он становился чуть более нервным, чем прежде, и я понимала его волнение. Еще бы – ведь он должен был стать первым российским императором, уходящим «со сцены» в расцвете лет, вполне живым и здоровым. С другой стороны он уже хотел избавиться от этого царского бремени и, как мне кажется, уже считал дни до того момента, когда это произойдет и он почувствует себя свободным. Впрочем, какие-то там вспышки нервозности, при его меланхолическом темпераменте, были ему несвойственны. Просто он стал более рассеянным, задумчивым, более ранимым. В это время я особенно сильно ощущала, что ему нужна моя поддержка, доброе слово, похвала и одобрительный взгляд.
Николай прислушивался к моим советам. Точнее даже будет сказать – он слушался меня. Честно говоря, не знаю, стал бы он выполнять рекомендации наших ребят относительно рокировки, если бы не я. Но так было лучше и для него самого, и для России, и я прилагала все свои усилия, чтобы облегчить ему это решение. Мне кажется, что он способен быть очень упрямым, хотя я никогда и не сталкивалась с проявлением этого качества с его стороны. Вообще, у него был идеальный характер для того, чтобы стать прекрасным главой семейства. Ну а уж под моим чутким руководством всем его замечательным качествам непременно предстоит расцвести буйным цветом…
Честно говоря, получив предложение о браке, я едва ли не впервые задумалась о нашей с Николаем разнице в возрасте. Ну, то, что я старше его на шесть лет, это не два-три года, но и не десять. Вроде бы нормальная разница. Он выглядит несколько старше, чем мужчины его возраста в наше время, ну а я, соответственно, выгляжу моложе моих сверстниц в начале двадцатого века. Его, кажется, это совсем не смущает, хотя… быть может, он просто не догадывается, сколько мне лет на самом деле? Наверное, ему никто об этом не сказал… И вот эта беспокойная мысль засела в моей голове и никак не хотела оттуда улетучиваться. Да, я выгляжу достаточно молодо в глазах людей этого мира, но факт остается фактом – мне уже, страшно подумать, сорок два года! Уже после того как я согласилась выйти за него замуж, меня вдруг просто замучили мысли о возрасте. А что если он захочет еще детей, а я уже не смогу родить? И вообще… Надо признаться. А то вроде как обман получается.
Николай долго подсмеивался надо мной, когда я сделала это «страшное» признание. Он сказал, что это не имеет никакого значения, как и то, смогу ли я произвести на свет потомство. Кажется, он был искренен… Он меня, конечно, успокоил, но вот только после того разговора у меня у самой появилась внутри какая-то непонятная тяга или жажда… Жажда материнства… Самой пройти через все это – беременность, роды, вскармливание… Произвести на свет своего малыша от любимого мужа…
И вот с тех пор, как этот зов впервые возник во мне, он уже не утихал. Порой на меня находила мечтательность – я воображала себе наше с Николаем будущее дитя… Наверное, у нас будет мальчик – в моем возрасте шанс на это достаточно высок. Было бы просто чудесно! Когда я грезила на эту тему, на моем лице блуждала блаженная улыбка, и, наверное, вид у меня был довольно глупый и при этом счастливый. Впрочем, мне совершенно не было дела до того, что обо мне подумают окружающие. И вскоре в моем сердце поселилась уверенность, что все будет именно так, как мне мечтается. В конце концов, имею же и я право на свое женское счастье?
Все это будет. Так я говорила себе, пока ожидала того дня, когда Николай перестанет быть императором и к браку между нами исчезнут последние препятствия. Последние дни в Александровском дворце царило какое-то напряжение, связанное с атмосферой секретности. Все стали крайне молчаливыми, ходили на цыпочках и разговаривали шепотом. Однако я продолжала общаться с девочками, играть с ними. Игры наши, правда, были довольно тихими и относились преимущественно к разряду интеллектуальных. Дочери Николая не были обделены умом, и, наверное, могли бы получить блестящее образование.
Накануне «покушения» Николай вдруг заболел. Мне кажется, что из-за переживаний на нервной почве у него дал сбой иммунитет, и потому его организм поддался простуде. И теперь я, отодвинув в сторону прислугу, ухаживаю за своим мужчиной, делаю уколы, ставлю банки, даю микстуры и порошки. Доктор Боткин (не тот, имени которого Боткинская больница, а его сын) сказал, ничего страшного нет, обычное воспаление легких, причем не из самых сильных, и уж с нашими лекарствами опасности никакой нет. Да, предполагаю, что если бы не неомицин из наших запасов, который я колю ему два раза в день, дело могло обернуться гораздо хуже. Ведь именно от такой болезни умер его дядя и полный тезка (тоже Николай Александрович Романов), первоначальный жених его матери, который и должен был стать настоящим Николаем Вторым. Тут это серьезно даже для царей. По-настоящему сильных лекарств еще нет, и если твой организм не способен побороть болезнь самостоятельно, то тебя непременно запишут на аудиенцию к Святому Петру.
Вот я смотрю на спящего Николая и невольно задумываюсь: а если бы его и в самом деле убили или он умер бы от той же простуды? Если бы его вдруг не стало? Что было бы со мной? Мне трудно это вообразить, да и не нужно, пожалуй. Просто, думая об этом, я понимаю, что он стал мне очень дорог, и потерять его было бы для меня все равно что умереть.
Когда он не спит, мы строим планы и обсуждаем наше будущее – в основном то, как мы обустроим наш быт… Я стараюсь шутить, чтобы подбодрить его. О вещах большего масштаба мы сейчас не разговариваем, так