И Константин Алексеевич с ещё большим рвением набросился раскапывать ямки для саженцев винограда.
Николай Константинович задумчиво смотрел на редкие перистые облака, предвещавшие хорошую погоду.
– Понимаешь, отец, у меня так бывает перед каким-то роковым, жизнеопределяющим событием. Интуиция срабатывает, как подушка безопасности на «русско-балте»…
– Ну, пошло-поехало! – закряхтел Константин Алексеевич. – Интуиция, роковые события. Зануда ты, дружок, порядочная! Дай-ка сюда ещё одну Пинушку-Нуарушку. Нет, вы посмотрите на него, теперь Мерло мне пихает. Пинушку давай! Нуарушку! Вот, другое дело.
– У меня интуиция звенела, как сумасшедшая, за несколько часов до рождения Кати; и накануне ухода Василисы. Я тогда тоже не спал, чувствовал, что что-то будет. Каждый раз перед запуском новой модели «русско-балта» не сплю…
– Я тебе, сынок, одно скажу, – распрямился, держась за спину, Константин Алексеевич. Вся его цветастая рубаха была перемазана землёй. Борода, впрочем, тоже. – Ты же вышел на пенсию! У тебя только-только жизнь начинается! Наслаждайся ей! Возьми жизнь за грудки и встряхни как следует, а не про интуицию рассуждай! Ходит тут серьёзный, мрачный, как памятник своему тёзке Николаю Второму. Эх, надо было тебя Афоней назвать, как я хотел! Или, скажем, Баламутом. А что? Прелестное новгородское имя четырнадцатого века. У бабули твоей как раз новгородские корни. Ведь совсем другой характер бы у тебя получился!
Николай Константинович на секунду вообразил, что его зовут Афоней, или, того пуще, Баламутом, и негромко хохотнул. Беспокойные мысли вмиг куда-то подевались.
– Вот так-то! – довольно подвёл итог Константин Алексеевич и направился к дому. – Пойдём-ка чайку с крыжовенным вареньем попьём. Катенькино любимое. И Екатерины Второй, к слову сказать, тоже.
Возле "Фодиатора", припаркованного на круглой песчаной площадке перед входом в скромную резиденцию экс-императора, крутилась невероятно аристократичная собака – русская борзая. Белая шерсть с рыжими подпалинами ложилась мягкими волнами – за обладание такой шелковистой шевелюрой столичные модницы, поскуливая от зависти, отдали бы что угодно. Гордая осанка, аккуратная узкая голова.
Несмотря на печальную от природы морду, собака казалась очень даже беззаботной и вела себя соответствующе: деятельно обнюхивала колёса и фары «Фодиатора», исподтишка заглядывала в салон и вообще всячески интересовалась автомобилем. Старинная русская порода на фоне обтекаемого, блестящего "Фодиатора" смотрелась весьма контрастно.
В этой ухоженной аристократке Николай Константинович с удивлением узнал Золушку – собака ещё год назад жила в Царском селе, при Императорских конюшнях. Завели её больше по традиции, на охоту никогда не водили, и вообще как-то некому было ей заниматься, пока в Царское село не прибыл архитектор Иван Воронихин, один из участников конкурса «Великая княжна. Live». Жену-принцессу Иван в итоге не получил, зато обзавёлся другой верной спутницей – красавицей Золушкой. И наконец-то познакомился со своим кумиром – Константином Великолепным.
– Ага, и Ванятка тут! – обрадовался Константин Алексеевич. – Наверное, с Алёшкой забежал поздороваться. Он тут работает неподалёку.
– Ванятка? Вы что же, настолько подружились?
– Почему бы и нет? – пожал цветастыми плечами Константин Алексеевич. – Он мне тебя в молодости напоминает. Смешно так дёргается, когда я его подкалываю. Прям как ты. Два нытика.
Николай Константинович сморщил нос.
– Вот-вот! Ванятка точно так же делает! – возликовал Константин Алексеевич.
В доме было шумно и весело. «Нытик»-архитектор хлопал старого товарища и бывшего коллегу по могучим плечам, Алексей в ответ громко пищал: «Ай, дяденька, задавишь!». Высокий, интеллигентный, чуть сутулый Иван в ответ улыбался и говорил: «Тебя попробуй задави, шкаф ты эдакий».
Свой вклад в общую суету и толкотню вносила маман Мадлен, маневрировавшая по столовой с «идеевскими» чашками и «хохломскими» розетками для варенья.
– Ваше величество! – воскликнул Иван, оглянувшись на скрип деревянной двери. – Как я рад встрече! Сто лет с вами не виделись!
– Сто не сто, а больше полугода точно, – протянул архитектору руку Николай Константинович. – А ты, Иван, где так загорел? За границу ездил на отдых?
– Наоборот, ваше величество!.. – гордо начал Воронихин, но бывший государь был вынужден его перебить:
– Не «ваше величество», а Николай Константинович.
– Да, Вань, ты про это официозное «величество» забудь; Николай Константиныч рад-радёшенек, что вырвался из золотой клетки, – вклинился в разговор Алексей. – Тем более, ты ему почти что родственник.
– Ну что ты такое болтаешь, – застеснялся Иван.
– А что? Ты же был официальным кандидатом в зятья Николая Константиныча? Был. И я был. И я почти что родственник. Жаль, несостоявшийся.
– Знаешь, Алёшка, а мне порой кажется, что ты мой внебрачный сын, – вмешался в разговор Константин Алексеевич. Старичок уютно устроился в плюшевом кресле производства «Хохломы» и оттуда благосклонно взирал на суматоху в центре столовой. – Весь в меня! Скажи-ка, как маму-то твою зовут?
– Софья, – усмехнулся Алексей.
– Хм-м, Софья? – почесал в бороде Константин Алексеевич. Из бороды посыпались мелкие комочки земли. – Нет, с Софьями дела не имел… И вообще ни с какими женщинами, кроме моей Марусечки, никогда не знался! – нарочно повысил он голос, заприметив Мадлен, входившую в столовую с банкой крыжовенного варенья в одной руке и горячим чайником в другой.
– Ах ты, бесстыдник! – добродушно сказала маман. И она, и её сын прекрасно знали, что Константин Алексеевич, несмотря на своё бахвальство, всю жизнь преданно любил только одну женщину – свою прекрасную шведскую принцессу.
– Кажется, Иван, мы отклонились от темы. Так откуда, говоришь, этот очаровательный загар? – не в силах сдержать улыбку, переспросил Николай Константинович.
Архитектор выпрямился, мечтательно посмотрел куда-то вдаль, сквозь настенный календарь посадки редиса. Такой же взгляд, если верить неизвестному художнику начала девятнадцатого века, был у знаменитого предка Ивана – Андрея Никифоровича Воронихина, создателя Казанского собора и Горного института в Санкт-Петербурге.
– А я, Николай Константинович, – вдохновлённо сообщил Иван, – выиграл конкурс на лучший проект нового здания Шепсинской киностудии. Сразу после этого уволился из Императорской строительной коллегии и теперь работаю здесь, на Чёрном море. Веду авторский надзор за воплощением своего проекта в жизнь.
– Что за проект? – заинтересовался Николай Константинович.
– О, революционный! Откровенно говоря, даже слишком. Я и сам-то изрядно удивился, когда студия его выбрала. – Иван выпустил небольшую трёхмерную голограмму из своего перстня: – Смотрите.
Посреди деревенской столовой – с отскобленными добела полами и кружевными занавесками на окнах – засветился эфемерный сказочный остров. С южной стороны он напоминал угрюмый замок Монте-Кристо; с северной – старый новгородский кремль; с восточной – Великую Китайскую стену, какой она видится со стороны Бохайского залива; с запада остров походил на один из сверкающих небоскрёбов Манхэттена. Вокруг хлестали волны Чёрного моря.
– Называется проект – «Гвидон». Это комплекс универсальных локаций, – объяснил Иван, подкручивая проект по часовой стрелке. – Экстерьеры со всего света. На одном острове можно снимать фильмы про разные страны. Очень удобно, всего в паре километров от побережья. Чуть ли не вплавь можно добраться.
– Не припомню, чтобы возле Шепси были острова… – задумался Николай Константинович, мысленно представляя себе карту империи.
– А их и нет, – согласился Иван. – Мы строим насыпной остров, с нуля. Студия сейчас процветает, деньги есть.
– Да, эти чумички хотели за пятьсот тысяч купить у меня права на экранизацию истории моей жизни, – послышалась реплика из «хохломского» кресла. – Только я отказался.
– Пол-лимона? Ах, ёлки цитрусовые! – схватился за голову Алексей. – Почему же вы отказались?
– Услышал рабочее название фильма: «Сын служанки на российском троне», – вздохнул экс-император.
– Да уж, – покачал головой Николай Константинович. – Сильно. Так ты, Иван, и живёшь где-то неподалёку?
– Студия предоставила мне домик на побережье, – махнул рукой куда-то в сторону Иван. – Я как туда въехал, сразу обзавёлся разумной кормушкой для Золушки, очень меня этот гаджет выручает, а то часто задерживаюсь на острове допоздна…
– Не за что, дружище, – милостиво кивнул Алексей, он же – изобретатель автоматической кормушки для домашних питомцев. – Не забудь написать хвалебный отзыв в Интерсетке.
– Некогда мне глупостями заниматься, у меня революционный проект горит! Кстати о революционных проектах, – спохватился Иван. – Николай Константинович, позвольте поздравить вас с «Фодиатором»! Великолепная идея, великолепное воплощение. Я впечатлён.
– И Золушка твоя, судя по всему тоже, – посмотрев в окно, сказал Николай Константинович. – Дверь в салон лапой умудрилась открыть!
После небольшой паузы, посвящённой совместному вытаскиванию упирающейся собаки из «Фодиатора», уселись за длинный сосновый стол.
– Чай мы разливаем по старинке, – извинилась Мадлен, берясь расшитой прихваткой за горячую ручку чайника. – Без этих ваших новомодных самоваров, «Электро Пых-пыхов» и прочего. Каспер, угощай гостей вареньем!
Николай Константинович кушал кисловатое изумрудное варенье из наивно-нарядной, как подсолнух, розетки; в миллионный раз рассматривал старинную серебряную ложечку, на которой было выгравировано его имя; пил сладкий чай из белой, вытянутой, словно полураскрывшийся тюльпан, шведской чашечки. На душе, как раньше говорили, было покойно. Яркие лучи путались в кружевах на окнах и смеялись над глупыми ночными предчувствиями бывшего монарха. Николай Константинович расслабился и вполуха слушал застольный разговор.
– Крыжовник нужно залить отваром из вишневых листьев и дать ему настояться, – неторопливо рассказывала маман Ивану. – Только через два дня он будет го