– Зе-е-еркальце, зеркальце! Хей-йоу! Да, разумное! – на мотив последней песни Беты весело напевал себе под нос Ангел, усаживаясь на банкетку перед зеркалом. Он подмигнул в камеру: – Снимай, дружочек-пирожочек, снимай исторический момент! Какие там скипетры, какие державы! Разумное зеркало – вот символ власти!
Оператор, чьё лицо было полускрыто козырьком дешёвого картуза из пассажа Ламановой, понятливо покивал, на секунду оторвавшись от камеры.
Этого парнишку любезно прислал "Всемогущий" – очевидно, в знак примирения. Судя по всему, креативный дурак Левинсон осознал свою недальновидность и теперь всеми силами старался загладить вину перед новым императором. Сам Гаврюшка-дурашка, конечно, не звонил, не осмелился беспокоить государя. Стыдливо передал с пареньком записочку на рисовой бумаге. Дескать, не откажите в просьбишке, ваше превосходнейшее величество… Документальный фильм о самом стильном монархе России? Ох, ну ладно, уговорили!
Рыжая щетина оператора на первый взгляд показалась Ангелу какой-то знакомой; но потом Головастиков погрузился в размышления о собственном величии и перестал зацикливаться на всяких скучных глупостях. Наверное, где-то в коридорах на Чапыгина сталкивался с парнем, когда ещё сам работал на "Всемогущем"!
– Ну что, свет наш, зеркальце, готово к докладу? – Ангел нажал кнопку включения на деревянной кружевной раме. – Кто на свете всех милее, интересненько было бы узнать?.. Да что с этой кнопкой, сломалась, что ли?
Зеркало никак не активировалось. Стекло оставалось тёмным, а изображение в нём – мутным. Новый владелец едва мог разглядеть контуры собственного румяного личика.
Ангел капризно выпятил губки и принялся давить на непослушную кнопку со всей силы, взвизгивая: "Ну! Ну! Ну же!". Зеркало упорно молчало.
– Кто на свете всех милее? – вопил Головастиков, забрызгивая слюнями гладкую поверхность. – Кто, я спрашиваю?!
От волнения он даже позабыл о своём намерении говорить о себе во множественном числе.
– Куда ставить вещи, ваше императорское величество, всемилостивейший государь, царь-батюшка, повелитель Всея Руси? – вдруг раздалось из-за его плеча. Это церемониймейстер тихо подкрался сзади.
Головастиков подпрыгнул от неожиданности, больно ударившись коленкой о ножку малахитового столика:
– Ах ты, Господи! Чего тебе?
– Позвольте осведомиться, ваше императорское величество, всемилостивейший…
– Понятно, понятно, – нетерпеливо прервал титулоизлияние государь. – Ну?
– Где вы изволите поселиться? – добрался наконец до сути вопроса церемониймейстер. – В опочивальне Екатерины Николаевны или Николая Константиновича?
– Боженьки, не знаю я, не знаю! Отстань, ради Бога!
– Но, ваше императорское…
– Ближе к делу!
– Я просто хотел сказать, что во всём дворце всего четырнадцать слуг, и им нужно возвращаться к своим делам, они устали держать вещи…
– Что?! – взревел Головастиков, вскакивая с банкетки и вновь ударяясь о малахитовый столик.
– Я говорю, люди устали… – дрожащим голоском повторил церемониймейстер, вжимая голову в круглые плечи и становясь совершеннейшим шаром в нарядном камзольчике.
– Люди?! Люди устали?! – Ангел стукнул худым кулаком по малахитовому столику. – Какие ещё люди? Не знаю никаких людей! Плевать мне на людей! Вот так – тьфу и растереть! Люди! Не видишь, что ли, глупая ты курица? Я пытаюсь зеркало включить, а он со своими людьми лезет! Потерпят твои люди, ясно? Никуда не денутся! Постоят как миленькие ради своего светлейшего императора! А не то выкинем из дворца! Вместе с тобой! Я понятно выражаюсь?
– Да, ваше величество! – побледневший церемониймейстер с перепугу присел в книксене.
– Не слышу!
– Так точно, ва-ваше императорское величество, всемилостивейший государь, царь-батюшка, повелитель Всея Руси! – чуть не плача, проговорил кругляш.
– А теперь покажи мне, как включается дурацкое зеркало!
– Там аутентификация по отпечатку пальца, ваше императорское…
– Как по отпечатку? – возмущённо крикнул Ангел. – По какому ещё отпечатку?
– По отпечатку Екатерины Николаевны, ваше имп…
– Ах так? По Катькиному отпечатку?! Бяка! Бяка какая! – Головастиков иступлённо заколотил по стеклу. – Закаляка проклятая! У-у, ненавижу! Это что же за дела тут творятся, люди добрые?! Я, первый после Бога, и не могу включить какую-то никчёмную штуковину! Я так ждал этих бьюти-подсказок! Я хочу наконец избавиться от красного пятна! Ух, просто не могу этого вынести!
Переполненный горем, Ангел схватился за голову, позабыв, что причёску украшает золотой венец с острыми краями.
– А-а! Руку поранил! Врача мне сюда! Нет, не сюда! В опочивальню Николая! Тут я не останусь! И подать мне туда Доброжира!
В опочивальне Николая Константиновича было тихо и прохладно. Вокруг преобладали оттенки серого: жемчужные стены, дымчатые шторы, пушистый графитовый ковёр. Тем более яркими казались красочные плакаты начала и середины двадцатого века в тонких карбоновых рамах, подсвеченные продолговатыми лампами для картин: по рекламным постерам можно было проследить историю становления автомобилестроения в России.
Ангел повалился на серебристое покрывало и захныкал. Свита – за исключением оператора, бродящего туда-сюда с камерой – боязливо кучковалась в углу опочивальни. Не поднимая головы, Головастиков махнул израненной (ну хорошо, на самом деле даже царапин не осталось) рукой в сторону плакатов.
– Срочно снимите эту безвкусицу! – приказал он невнятно, уткнувшись заплаканным личиком в подушку. – И повесьте вместо этого мои фотографии в разных видах!
Тут он несколько оживился и перевернулся на кровати лицом вверх. А ведь отличный повод устроить фотосессию!
– Вызови-ка мне придворного фотографа! – велел он церемониймейстеру. – А врача можно отменить. Я умею терпеливо переносить боль, – хвастливо сказал он в сторону камеры. – Я сдержанный и стойкий.
Церемониймейстер отделился от группы слуг, нагруженных вещами, и сделал несколько меленьких шажочков по направлению к Ангелу.
– Видите ли, ваше императорское величество, всемилостивейший государь, царь-батюшка, повелитель Всея Руси… – залопотал он.
– Ну что опять?! – крикнул Головастиков. – Сил моих уже с вами всеми нету!
– Видите ли, вместо придворного фотографа у нас квадрокоптер…
– Какой ещё квадрокоптер?!
– Обыкновенный, летающий, с камерой двадцать мегапикселей, – бормотал церемониймейстер.
– Вы что тут, издеваетесь надо мной?! – несчастный император рывком сел на кровати. – Смеётесь, что ли? Цирк тут устроили, а не дворец! Слуг на весь Зимний – четырнадцать штук! Да ещё и банальный квадрик вместо изысканного фотографа завели! Ах вы, бяки несусветные!
– Тук-тук! Ваше величество, звали? – В открытую дверь заглянула улыбающаяся бородатая физиономия.
– А, святой отец! – Ангел спустил ноги с постели. – Я вам расскажу, вы не поверите, какие тут порядки! Дикость! Дурость! В голове не укладывается! Дремучие, дремучие людишки!
– Не переживайте, ваше величество, всё исправим! – приободрил его Доброжир, заходя в опочивальню и с комфортом располагаясь на стуле возле окна.
– На вас, святой отец, на вас вся надежда, – постепенно успокоился Ангел. – А вы все, закаляки эдакие, убирайтесь вон! Вещи оставьте. И оператора тоже. Чтобы не упустил ни крупицы моего величия. То есть нашего, нашего, Ангела Первого, величия.
Свита, под руководством как следует пропотевшего церемониймейстера, выкатилась из опочивальни. Ангел обессиленно упал обратно на подушки.
– Вы видите, святой отец, с чем приходится иметь дело? Как всё запущено! Я это понял ещё во время Катькиной свадьбы.
– Увы, сын мой, увы и ах! – Доброжир энергично закивал. – Бог свидетель, ты совершенно прав.
– Вы представляете – слуг-то тут всего-навсего четырнадцать штучек! Че-тыр-над-цать! – никак не мог поверить Ангел. – У меня и то всегда было два домработника и одна домработница!
– Я рад, сын мой, что ты тоже заметил острую необходимость в немедленных реформах, – деятельно потёр руки Доброжир. – Я тут успел проглядеть кой-какие документы – на императора из бюджета выделяется просто смехотворная сумма!
– Боженьки, это что же получается – я не смогу побольше слуг себе нанять? – забеспокоился Ангел. – Не смогу закатить величайший бал в истории? Не смогу заказать свежие устрицы из Франции утренним самолётом? Господи! У меня что, не будет даже денежек на личного чистильщика зубов?!
– Будет, ваше величество, будет, – Доброжир сложил кончики пальцев домиком. – Всё будет: и чистильщик зубов, и устрицы, и бальные туфли. Нужно только протолкнуть соответствующую поправочку в закон о содержании монарха.
– Как? Как протолкнуть? – снова чуть не разревелся Ангел. – Я не умею, святой отец! Всё, что я умею проталкивать – это свежих устриц в свой ротик!
– Спокойно, сын мой, я всё возьму на себя. – Доброжир всем телом подался вперёд. – Занудную возню с бумагами, общение с Мелиссой Карловной…
– Терпеть не могу эту кикимору! – прокомментировал Ангел. – Всё время лезла к нам на программу, а теперь волком смотрит. Сегодня, святой отец, столкнулся с ней на лестнице – а она даже не поздоровалась! Со мной! С государем! Нам, Ангелу Первому, царю-батюшке, посмела не пожелать здоровьица!
– Вот-вот, – сочувственно поддержал Доброжир. – Хорошо, я знаю, чем ей пригрозить!
– И чем же? – Ангел затаил дыхание. С этой упёртой женщиной справиться будет непросто.
– А отставкой, вот чем! – Доброжир выглядел ужасно довольным собой. – По забытому, но очень даже действующему закону, император Российской империи имеет право в любой момент снять премьер-министра. Никто из монархов ни разу этим правом не воспользовался, но я ей о его существовании напомню.
– Никогда не слышал о таком законе.
– Главное, что Мелисса слышала. На втором курсе юридического факультета мы его проходили. Я сидел за соседней партой и смотрел, как она старательно записывает лекцию… – Доброжир на мгновение закрыл глаза, потом встряхнул кудлатой головой: – Ладно, нев