— А что Его Величество возьмет с собой? — перебила его Нюгуру.
— Кроме любимых золотых и серебряных скрижалей, книг и манускриптов, Его Величество возьмет с собой лампы. — Архитектор указал на два гигантских кувшина, стоящих по обеим сторонам от постели.
— Что у них внутри? — спросила я.
— Древесное масло и хлопковые жгуты.
— Вы считаете, что они будут гореть? — спросила Нюгуру, подходя поближе к кувшинам.
— Разумеется.
— Я хотела сказать, как долго они будут гореть?
— Вечно, Ваше Величество.
— Вечно?
— Да, Ваше Величество.
— Однако здесь сыро, — заметила я. — Видно, сюда откуда-то просачивается вода.
— Какой ужас! — воскликнула Нюгуру.
— Против этого я предусмотрел дренажную систему. — Архитектор показал нам, что саркофаги слегка наклонены. — Вода будет стекать по специальным желобам вниз, а потом вытекать наружу.
— А как насчет безопасности? — спросила я.
— Ваше Величество, здесь предусмотрены три большие каменные двери. Каждая состоит из двух мраморных панелей, укрепленных на медной раме. Как вы сами можете видеть, внизу каждой двери, где обе панели сходятся, имеется углубление в форме половинки арбуза. Над этими углублениями, в толще стены я поместил по каменному шару. Дорожки для этих шаров уже готовы. Когда погребальная церемония завершится, мы сдвинем каменные шары с помощью специального крюка и заставим их упасть прямо в углубления. А когда шары упадут куда следует, двери будут закрыты намертво.
Мы наградили архитектора свитком с каллиграфической надписью, сделанной рукой Сянь Фэна, и он удалился. Нюгуру не терпелось поскорее уехать домой. Она не желала удостаивать архитектора обещанным ему обедом. Я убедила ее, что держать слово — для нас сейчас крайне важно.
— Если у него останется о нас приятное впечатление, то он, в свою очередь, сделает все, чтобы император Сянь Фэн покоился с миром, — сказала я. — Кроме того, нам придется снова сюда прийти в день похорон, а потом и наши кости тоже попадут сюда.
— Нет! — воскликнула Нюгуру. — Я ни за что не желаю сюда возвращаться! Мне нестерпим вид моего собственного гроба!
Я взяла ее за руку.
— Мне тоже нестерпим.
— Тогда пойдем отсюда скорее!
— Моя дорогая сестра, мы должны остаться всего лишь на обед.
— Почему ты пытаешься меня заставить, Ехонала?
— Мы должны завоевать полное доверие архитектора, — ответила я. — Нам надо помочь ему избавиться от его собственных страхов.
— Страхов? Каких страхов?
— В прошлом архитекторы и строители императорских гробниц очень часто замуровывались в этих самых гробницах вместе с гробом. Считалось, что после завершения работ от них уже нет никакой пользы. Здравствующие император и императрица боялись, что они могут рассказать дорогу разбойникам и раскрыть им секреты потайных ловушек. Наш архитектор тоже скорей всего боится за свою жизнь, и поэтому мы должны его ободрить и вселить уверенность в том, что ему ничего не угрожает. Даже более того, мы должны убедить его в том, что за его старание его вознаградят, а не накажут. Если мы этого не сделаем, то он вполне может решиться — для своей безопасности — вырыть в гробнице потайной туннель.
Нюгуру все-таки согласилась остаться, и архитектор был успокоен.
Когда мы вернулись в Пекин, принц Гун предложил нам немедленно сформировать новое правительство. Я считала, что мы еще к этому не совсем готовы. Казнь Су Шуня усилила симпатию к нему в некоторых кругах общества. Меня настораживало, что мы получали из разных мест гораздо меньше писем с поздравлениями, чем ожидалось.
Людям нужно время, чтобы почувствовать к нам доверие. Я сказала принцу Гуну, что наше правление должно стать желательным для большинства. Чтобы получить моральное право на власть, мы должны иметь хотя бы видимость поддержки большинства.
И хотя принц Гун очень торопился, он согласился еще раз прощупать глубину политических вод. В качестве основы мы взяли проект генерала Шэн Бао, адресованный губернаторам всех провинций, в котором он предлагал ввести «трехногое правление»: Нюгуру и я как сорегентши и принц Гун как главный императорский советник в сфере исполнительной и законодательной власти.
Принц Гун решил, что нам следует перенять у иностранцев метод голосования. Он убеждал нас в том, что в европейских странах это главный метод легитимации власти. Причем мы сочли возможным разрешить губернаторам и другим государственным чиновникам голосовать анонимно, о чем в истории Китая никогда раньше не слыхивали. Я согласилась, хотя исход всей акции казался мне не слишком надежным. Проект генерала был растиражирован и разослан по всем провинциям вместе с бюллетенями для голосования.
Мы с волнением ждали результатов. К нашему большому разочарованию, половина губернаторов вообще не ответила на наш запрос, а четверть выразила желание переизбрать регентов Тун Чжи. Ни один бюллетень не выражал ни малейшей поддержки принцу Гуну, так что тот должен был признать, что недооценил влияние Су Шуня.
Это молчание и негативное отношение четвертой части государственных мужей не только сделали наше положение весьма шатким, но и нарушили режим работы: победа над Су Шунем обернулась для нас горечью. Люди всегда сочувствуют побитой собаке. Со всех концов страны начали поступать такого рода отзвуки, которые вполне могли в скором времени перерасти в восстание.
Я поняла, что мы должны действовать. Прежде всего, мы должны перегруппироваться, а потом решительно выступить. Мое предложение состояло в том, чтобы я и Нюгуру дали показания под присягой о том, что наш бывший муж в частном порядке перед смертью назначил принца Гуна главным советником при Тун Чжи. В обмен на такую хитрость принц Гун предложит двору сделать меня и Нюгуру соправительницами при нем. Его влияние заставит придворных высказаться в нашу пользу.
Принц Гун этот план одобрил.
Чтобы ускорить результаты, я посетила человека, с которым хотела связаться с самого момента падения Су Шуня: я встретилась с шестидесятипятилетним ученым Чжань Таем, весьма известной в обществе фигурой и ярым критиком Су Шуня. Сам Су Шунь настолько ненавидел этого достойного человека, что лишил его всех государственных титулов.
В благоприятный день я навестила Чжань Тая в его скромных апартаментах. Я пригласила его в Запретный город в качестве главного наставника Тун Чжи. Вся семья и сам ученый, удивленные и польщенные, бросились к моим ногам.
На следующий день Чжань Тай начал вести кампанию в мою пользу. Рассказывая всем и каждому о своем новом назначении, он попутно расхваливал меня за то, как мудро и дальновидно я умею распознавать истинные таланты. Он расписывал мою искреннюю заинтересованность в том, чтобы привлекать к работе в правительстве таких людей, как он. В результате потребовалось всего несколько недель, чтобы в мою спину подул попутный ветер.
Двор проголосовал, и мы победили.
30 ноября, через сто дней после смерти Сянь Фэна, девиз правления Тун Чжи был сменен с «предсказанного счастья» на «возвращение к порядку». Это придумал не кто-нибудь, а Чжан Тай. Стоило нашим подданным по всей стране заглянуть в календарь, как они видели там слово «порядок».
В нашем обращении к нации, которое было составлено мной и отшлифовано Чжан Таем, мы подчеркивали, что ни я, ни Нюгуру не стремимся к власти. В качестве регентов, говорилось в обращении, мы призваны помогать Тун Чжи, пока он мал, однако при этом мы с нетерпением ждем дня своей отставки. Мы просили у народа проявить к нам снисхождение, простить нас и выразить нам свою поддержку.
Такой поворот дела вызвал в обществе великое ликование. Все в Запретном городе ожидали, что вот-вот придется снимать с себя траурные одежды. В течение стодневного траура никто не облачался в другие цвета, кроме белого. А так как мужчинам не разрешалось к тому же бриться, то все они стали похожи на неопрятных отшельников со всклокоченными бородами и с торчащими из ушей и из ноздрей волосами.
В течение недели Дворец духовного воспитания был вычищен до блеска. Посреди тронного зала был установлен стол красного дерева, покрытый желтым шелком в весенних цветах. За столом стояли два обитых золотой парчой кресла, для меня и для Нюгуру. Стол отделяла от зала желтая полупрозрачная занавеска Этот символ говорил о том, что правим не мы, а Тун Чжи, трон которого стоял в самом центре зала, впереди нас.
В день инаугурации большинству высших чиновников было даровано право въехать в Запретный город либо в паланкинах, либо верхом на лошадях. Все приглашенные были одеты в роскошные меховые одеяния, украшенные лентами, кисточками и драгоценными камнями. Собрание сверкало бриллиантами и пестрело павлиньими перьями.
Без четверти десять Тун Чжи, Нугуру и я покинули свои дворцы. В паланкинах мы прибыли во Дворец высшей гармонии. Наш приезд был обозначен щелчком бича в тишине. Все присутствующие, несмотря на то, что возле дворца собралось более тысячи человек, хранили полное молчание — слышны были только шаги носильщиков по плитам двора. Меня захлестнули воспоминания о том, как я впервые вступила в Запретный город, и я едва сдерживала слезы.
Идя за руку со своим дядей, принцем Чунем, Тун Чжи впервые вступил во дворец в качестве китайского императора. Толпа синхронно упала на колени и начала отбивать земные поклоны.
Ань Дэхай, одетый в зеленое платье, расшитое стилизованными соснами, шел рядом со мной. Он нес мою курительную трубку, ставшую теперь необходимой мне. Я вспомнила, как несколько дней тому назад я спросила его, чего он больше всего на свете желает: мне хотелось наградить его по-царски. Он робко ответил, что желал бы жениться и усыновить детей. Он считал, что его новое положение и достаток помогут ему завоевать любую понравившуюся женщину, и к тому же он не совсем лишился своих мужских способностей.
Я не знала, что и делать: то ли поддержать его, то ли отказать. Я понимала, что его гложут страсти, которые не оставляют ему ни минуты покоя. Не живи я в Запретном городе, я бы и сама, наверное, стала распутницей. Как и его, меня постоянно одолевали фантазии об интимной близости с мужчиной и телесных удовольствиях. Я проклинала свое вдовство и едва не сходила с ума от одиночества. Только страх быть пойманной на месте преступления и испортить тем самым будущее Тун Чжи удерживал меня от рискованных шагов.