низко склонившись, коснулась их лбом.
Император, возвышаясь над нею, смотрел и ждал, а потом заговорил:
— Сегодня я издаю указ, по которому мать императорского наследника, стоящая передо мной на коленях, возвышается до звания супруги, равной во всех отношениях нынешней супруге. Чтобы избежать путаницы, нынешняя супруга будет отныне зваться Цыань или императрица Восточного дворца, а счастливая мать получит имя Цыси или императрица Западного дворца. Такова моя воля. Она должна быть объявлена везде, чтобы все люди моего царства ее знали.
Кровь прилила к сердцу Ехоналы мощно и радостно. Кто мог теперь причинить зло этой женщине? Она была возвышена самим императором. Три раза, а потом еще три и еще три она прикоснулась лбом к сложенным рукам. Затем поднялась с колен и стояла до тех пор, пока главный евнух не протянул ей свою правую руку. Ехонала оперлась на нее и вернулась за ширму с пятипалыми драконами. Сев на прежнее место, она не сказала ни слова и не взглянула на Сакоту. Та тоже молчала.
Пока Ехонала стояла перед троном Дракона, огромная толпа, собравшаяся в Тронном зале, не проронила ни звука и не шевельнулась. Звучал лишь один голос, голос Сына неба. Отныне Ехонала получала новое императорское имя. Ее нарекли Цыси — священная мать.
В ту же самую ночь Цыси призвал Сын неба. Три месяца он не тревожил ее — два последних перед рождением ребенка и один после. Теперь время пришло. Она была рада вызову, причем не только из-за сына, но и из-за самой себя, Цыси было известно, что за прошедшие месяцы император менял наложниц одну за другой, и каждая старалась вытеснить ее, самую любимую. Сегодня ночью ей станет известно, удалось ли кому-нибудь это сделать. Цыси с нетерпением готовилась последовать за главным евнухом, ожидавшим ее у дверей.
Но как же трудно было уходить! Кроватка сына стояла рядом с ее постелью. Перед рождением для него были приготовлены отдельные комнаты. Но она не отпускала его от себя ни на минуту и в эту ночь не собиралась этого делать. Цыси была уже готова, ее одели в мягкий розовый атлас, украсили драгоценностями и надушили, но она никак не могла заставить себя уйти от малыша, который недавно насытился молоком и теперь спал на шелковом матраце. Подле него сидели две женщины — кормилица и служанка.
— Не отходите от него, — строго наказала им Цыси, — имейте в виду, если он будет капризничать, когда я вернусь, или я замечу красноту на его тельце, я прикажу вас побить, а случись что похуже, платой за это будут ваши головы.
Обе женщины широко раскрытыми глазами смотрели на свою неистовую госпожу. Кормилицу охватил благоговейный ужас, а служанка была поражена, так как прежде госпожа всегда была вежлива.
— С тех пор как императрица Западного дворца родила сына, — мягко сказала старая женщина, — она стала тигрицей. Не сомневайтесь, почтенная, мы будем заботиться о нем лучше, чем вы нам велите.
Но у Цыси имелись и другие указания:
У дверей останется Ли Ляньинь, а фрейлинам не дозволяется сегодня спать.
— Все будет так, как вы хотите, — обещала служанка.
И все-таки Цыси никак не могла уйти. Она склонилась над ребенком и ласково смотрела на его порозовевшее личико. Пухлые губки были мягкими, красивой формы, глазки большими и выпуклыми, маленькие ушки с длинными мочками сидели низко и плотно прижимались к головке. Это были признаки высокого ума. Но вот от кого ее ребенок унаследовал красоту? Красоты одной только матери явно было недостаточно, чтобы получилось такое совершенство. Его отец…
Цыси прервала свои размышления. Взяв ручонки малыша, сначала правую, а потом левую, и ласково разжав свернутые пальчики, она с материнской нежностью уткнулась в мягкие ладошки. О, каким сокровищем она обладала!
— Почтенная! — донесся до нее неуверенный голос Ань Дэхая.
Главный евнух поторапливал, но беспокоился он не столько за себя, сколько за нее. Цыси теперь знала, что этот человек был ее союзником в тайной дворцовой войне, и поэтому следовало прислушиваться к его словам.
Она задержалась еще на минутку. Выбрав на туалетном столике два украшения — золотое кольцо и тонкий браслет, отделанный жемчужинами, — она отдала кольцо служанке, а браслет кормилице. Таким образом Цыси подкупила женщин. Затем императрица поспешила к выходу, где вместе с Ань Дэ-хаем ее ждал Ли Ляньинь. Не говоря ни слова, она протянула своему евнуху золотую монету. Тот все понял и, когда она удалилась, остался возле дверей охранять ее сына.
На груди под платьем Цыси спрятала золото для главного евнуха, но не хотела вручать подарок до тех пор, пока не увидит, как ее встретит император. Если ночь пройдет хорошо, то и Ань Дэхай получит свою награду. Главный евнух понимал это и уверенно вел женщину по знакомым узким проходам в императорское сердце Запретного города.
— Подойди ко мне, — велел император.
Войдя, Цыси остановилась на пороге огромной спальни, чтобы он имел возможность увидеть свою недавнюю фаворитку во всей ее красоте. Повинуясь приказу, она медленно двинулась вперед, покачиваясь с неподдельным изяществом. Конечно, ей не было свойственно смирение и покорность, но сейчас она притворялась робкой и играла в застенчивость, которая, впрочем, была показной только наполовину. Цыси умела перевоплощаться. Ей это удавалось с легкостью, и, казалось, было для нее собственной потребностью. Поэтому вряд ли можно было считать ее обманщицей. Ведь и себя она обманывала в той же степени, что и человека, перед которым играла. О, это была великая актриса!
Й вот теперь, приближаясь к императорской кровати, широкой и длинной, скрытой за желтыми занавесками и затянутой золотой сетью, Цыси почувствовала внезапную жалость. Мужчина, который ожидал ее, несомненно, был обречен. Совсем еще молодой, он растратил свои силы слишком рано.
Она поспешила сделать последний шаг.
— Ах, мой господин неба, — вскричала она, — вы больны, а никто мне не сказал.
И действительно, при свете длинных свечей, стоящих в золотом подсвечнике, император выглядел крайне изнуренным. Желтая кожа туго натянулась на хрупких косточках, и Цыси казалось, что среди желтых атласных подушек она видит живой скелет. Руки императора безжизненно лежали на одеяле ладонями кверху. Цыси присела на кровать, протянула к нему свои теплые, сильные руки и почувствовала, как холодна и суха его кожа.
— У вас что-то болит? — с тревогой спросила она.
— Нет, боли нет, — произнес он. — Просто слабость.
— Но вот эта рука, — настойчиво продолжала она и подняла его левую кисть, — отличается от другой, она более холодная и жесткая.
— Я не владею ей, как раньше, — нехотя признался он.
Она отвернула атласный рукав: обнажилась худая, немощная, желтая, как слоновая кость, рука.
— Ах, — простонала она, — почему же мне не сказали?
— О чем тут говорить? — пробормотал он. — Ну, разве что с этой стороны все время мурашки ползут по коже.
Он спрятал руку.
— Иди сюда, — сказал он, — иди ко мне в постель. Ни одна из тех, кто был в ней, не доставила мне удовольствия. Только ты. Только ты…
Она увидела, как в его впалых глазах зажигается прежний горячий блеск, и с готовностью подчинилась. Однако, когда стрелки часов подошли к полуночи, Цыси охватила грусть, какой раньше она не испытывала. Каким же глубоким было горе этого бедного человека, императора могущественного царства! Холод смерти уже прокрался в нутро Сына неба, — он больше не был мужчиной. Беспомощный, как евнух, он пытался любить ее и не мог.
— Помоги мне, — снова и снова просил он. — Помоги… Помоги, или я умру от этого страшного огня.
Но даже она не могла помочь. Осознав это, она поднялась с кровати, села к нему поближе и взяла его на руки, как ребенка. И, как ребенок, он рыдал у нее на груди, убиваясь, что главная радость его жизни стала ему недоступна. Молодой годами — ведь ему не исполнилось еще и тридцати — он был стар телом и изнурен страстями. Слишком рано он отдался своим желаниям, слишком часто евнухи потакали им, слишком покорно придворные лекари возбуждали его кровь травами и лекарствами. Он был истощен, и впереди его ждала только смерть.
Женщина, прижимавшая этого беспомощного мужчину к своей груди, была потрясена. Она утешала его ласковыми словами и сама выглядела такой спокойной, такой сильной, что, наконец, убаюкала его.
— Вы устали, — говорила она, — вы обеспокоены, я знаю, у вас много врагов, знаю, нам угрожают европейцы со всеми их кораблями и армиями. Пока я жила своей женской жизнью, тревоги измучили ваш ум и подточили силы. Пока я вынашивала ребенка, вы поникли под бременем государственных забот. Разрешите мне помочь вам, мой господин. Переложите половину вашего бремени на меня. Позвольте мне присутствовать в Тронном зале. Я буду сидеть за ширмой и слушать ваших министров. Я смогу понять скрытый смысл их жалоб, а когда мы останемся одни, выскажу вам свое суждение. Конечно же, решения будут принадлежать моему господину, как велит мне долг.
От любви и неудовлетворенного желания она увела его к государственным делам, угрозам врагов и укреплению Трона, который теперь было кому наследовать. Она увидела, как измучили этого человека его высокие обязанности. Тяжело вздыхая, он поднялся с ее груди и снова откинулся на подушки. Держа руку любимой женщины в своей, Сын неба попытался поведать Цыси о своих заботах.
— Нет конца моим бедам, — жаловался он. — Во времена моих предков враги всегда приходили с севера, а Великая стена останавливала и всадников, и пехоту. Но теперь стена бесполезна. Белые люди полчищами идут с моря. Англичане, французы, голландцы, немцы, бельгийцы — не знаю даже, сколько стран лежит за пограничными горами Куньлунь! Европейцы воюют с нами, чтобы продавать опиум. А теперь появились еще американцы. Откуда они пришли? Где эта Америка? Если я уступлю европейцам, то и американцы будут требовать таких же выгод. Они намерены продлить свой договор с нами. Но я не хочу продлевать договоры с белыми людьми.
— Ну и не надо, — порывисто сказала Цыси. — Почему вы должны делать то, чего вам не хочется. Прикажите, чтобы ваши министры отказали.