ой день, когда она будет счастлива вполне, она осуществит свои намерения и восстановит отношения с Сакотой. Как странно было думать, что выросшие под одной крышей в Оловянном переулке, они теперь жили врозь в своих дворцах, и у них был один господин — император.
Следуя своим беспокойным мыслям, она подумала о Жун Лу. Вспомнив, как сегодня встретились их взгляды, а потом, наперекор желанию, расстались, Цыси страстно захотела услышать его голос и почувствовать тепло его тела. Почему бы ей не призвать Жун Л у, как родича, за советом? Какой совет был ей нужен? Она лихорадочно искала предлог. Обещание, данное матери и все еще не исполненное! Ведь она обещала выдать сестру замуж за принца — тут, конечно, уместно попросить совета у родича. Своему евнуху, верному Ли Ляньиню, она честно может сказать: «Есть семейное дело — обещание, которое я дала маме. Я хочу спросить совета у родича, начальника императорской гвардии»…
Свет луны становился все ярче, воздух благоухал сильнее. Цыси счастливо вздохнула. Разве в этом волшебном месте не могло случиться волшебство? Она посмеялась этой ребяческой мысли. Радость Цыси была не беспредельна, ее ранила тонкая острая грань старого желания, пробуждающегося вновь. «Хорошо, пусть все так и остается», — подумала Цыси.
Ей не надо надевать на себя узду, уздой будет его честность, к этому замку он сам держал ключ. Она могла довериться Жун Лу, его нельзя было совратить.
Ей захотелось спать. Мягко ступая, Цыси прокралась между тюфяками спавших на полу служанок, раздвинула занавеси своей кровати и легла.
И снова пришел ясный и тихий рассвет, хотя дальняя северная буря принесла большую свежесть. В этот день Цыси позволила себе позабыть обо всем. То, что она видела вокруг, приводило ее в детский восторг, и этому чувству она отдалась без остатка. Пройдет много дней, прежде чем она узнает все здешние достопримечательности. Когда дворцы и озера, дворы и террасы, сады и павильоны будут ею осмотрены, то останутся еще сокровищницы, в которых хранились дары, подносившиеся императорам правящей династии в течение двухсот лет. Шелка, тюки мехов из Сибири, редкости стран Европы и Британских островов, подношения Тибета и Туркестана, дары Кореи и Японии, а также тех маленьких стран, которые, хотя и считались свободными, признавали своим покровителем Сына неба; изысканная мебель и драгоценная утварь из южных провинций, нефриты, серебряные безделушки и ларцы, золотые вазы и драгоценные камни из Индии — все эти дары ждали, когда ее внимательный глаз и ловкие руки оценят их по достоинству.
Вечером по приказу Сына неба императорские актеры давали театральное представление. Впервые в жизни Цыси наслаждалась любимым зрелищем сполна. Да, она читала книги о прошлых веках, она прилежно изучала старинную литературу и живопись. Но в спектаклях исторические личности оживали перед ее глазами. Она наблюдала жизнь других супруг и императриц и видела в них себя. Если пьеса наводила на размышления, она отходила ко сну задумчивой, а если представление было веселым, то веселой ложилась и она. Все, что ни происходило, доставляло ей удовольствие.
Среди сокровищ, привлекавших Цыси более других, была знаменитая библиотека, которую составляли великие книги четырех прошедших тысячелетий. Ученые переписали эти книги каждую по два раза, и когда получилось два одинаковых собрания, то одно разместили в Запретном городе, а другое — в Летнем дворце, чтобы пожар или вражеское нашествие не уничтожили безвозвратно плод великого труда. У Цыси еще не было случая познакомиться с бесценными манускриптами, так как в Запретном городе они хранились в Зале литературной славы и держались под замком. Лишь раз в году, в праздник классиков знаменитейшим из ученых вменялось в обязанность выносить старинные писания и объяснять их смысл
Сыну неба. Эта традиция напоминала о событиях восемнадца-тивековой давности, когда первый император задумал покончить с древним учением и поставить себя над всеми: он сжег^ книги и покарал ученых. С тех пор первейшей заботой мудрецов стало сохранять книги и учить почтению к ним самого императора, а также его подданных. А чтобы кто-нибудь своенравный не мог уничтожить писаний мудрого Конфуция, его «Рассуждения и беседы» были вырезаны в камне, и эти каменные стелы украшали Зал классиков, двери которого запирались на засов. Здесь, в Летнем дворце, даже будучи женщиной, Цыси могла беспрепятственно читать старинные фолианты, она поклялась, что будет заниматься чтением, когда день окажется дождливым или же ей наскучит осмотр достопримечательностей.
Однако, чем бы она ни занималась — наслаждалась ли пиршествами под открытым небом в императорских плавучих домах, гуляла ли по цветущим садам, играла ли с сыном, который поправился и окреп на свежем воздухе, находилась ли в спальне императора, Цыси не забывала о своем намерении поговорить с Жун Лу. Соблазнительный замысел не давал ей покоя, он был подобен бутону, готовому распуститься, как только она пожелает.
Свобода и бесконечные удовольствия придали Цыси безрассудства. И вот, решившись, она сделала Ли Ляньиню знак своей царственной, блиставшей драгоценностями, рукой. Евнух был при императрице неотлучно, всегда готовый исполнить ее прихоти. Ли Ляньинь поспешил подойти и, опустившись на колени, склонил голову в ожидании приказа.
— Мой ум в смятении, — сказала Цыси властным голосом, — я не могу забыть обещание, которое дала маме в отношении замужества младшей сестры. Месяцы идут, а я ничего не делаю. А в доме моего детства ждут и волнуются. Но к кому я могу обратиться за советом? Вчера я вспомнила, что начальник императорской гвардии — мой родич. Он может помочь мне в этом семейном деле. Вызови его.
Она нарочно сказала это перед фрейлинами, ведь у императрицы не могло быть секретов. Пусть все знают, что она делает. Отдав приказание, Цыси спокойно продолжала сидеть на своем роскошном троне, украшенном тонкой резьбой и инкрустированном бирманской слоновой костью. Придворные дамы стояли рядом, все слышали, но не выказали ни малейших признаков недобрых мыслей.
Что касается Ли Ляньиня, то он хорошо знал свою госпожу и сразу повиновался. Ничто так не гневило императрицу, как задержка в исполнении ее приказа. А что думал евнух в своей темной душе, никто не знал и никто не спрашивал. Конечно же, он помнил и другой случай, когда тоже подчинился приказанию и привел Жун Лу в покои Ехоналы. В тот день евнух провел во дворе долгие послеобеденные часы, сидя у закрытой двери и никого не пуская. Только он да служанка знали, что Жун Лу был у наложницы. На закате статный родич вышел с гордым и взволнованным видом. Они не разговаривали, Жун Лу даже не посмотрел на евнуха. А на следующий день Ехона-ла подчинилась вызову императора. И через девять лунных месяцев родился наследник. Кто знает… Кто знает… Ухмыляясь и прищелкивая пальцами, Ли Ляньинь отправился искать начальника императорской гвардии.
Если раньше Цыси принимала родича тайно, то теперь она делала это на глазах у фрейлин. Сидя на троне в большом зале дворца, она ждала Жун Лу, окруженная великолепием, которое так шло ей. Стены были увешаны свитками, позади трона стояла алебастровая ширма, а справа и слева в фарфоровых горшках цвели деревья. Маленькие собачки резвились на полу вместе с белыми котятами, и императрица, забавляясь с ними, казалась обыкновенной женщиной, которой чуждо величие. Она так потешалась над своими любимцами, что, вконец развеселившись, сошла с трона и принялась расхаживать по залу. Она похвалила одну из фрейлин за румянец, другую за головной убор, поиграла с котятами шелковым платком, но когда послышались угодливые шаги евнуха, сопровождаемые такой знакомой ей твердой поступью, Цыси поспешила снова усесться на трон и сложить на коленях руки, украшенные драгоценностями. Императрица выглядела гордо и величественно, хотя фрейлины улыбались, прикрывшись веерами.
Поджав губы, она сидела с безразличным видом, но вот ее глаза блеснули. Одетый в ярко-красную атласную тунику стражника и черные бархатные штаны, Жун Лу переступил порог зала. Он сделал девять шагов вперед и не поднял лица к императрице, пока не опустился на колени. Тогда перед тем как склонить голову, он прямо посмотрел на женщину, которую любил.
— Здравствуй, родич, — сказала Цыси приятным голосом. — Давно не виделись.
— Давно, почтенная, — отвечал он, стоя на коленях.
Она вглядывалась в него с трона, и уголки ее губ растягивались в улыбке.
— Есть дело, в котором мне нужен совет, и я тебя вызвала.
— Приказывайте, почтенная, — произнес Жун Лу.
— Моя младшая сестра выросла, ей пора замуж, — продолжала Цыси. — Помнишь этого ребенка? Помнишь это болезненное и капризное создание? Она все время льнула ко мне.
— Почтенная, я ничего не забыл, — проговорил он, все еще не поднимая головы.
Цыси извлекла из этих слов тайный смысл и спрятала сокровище в своем сердце.
— Ну вот, а теперь моей сестре пора замуж! — воскликнула она. — Девочка превратилась в невесту, стройную, красивую, а брови у нее такие же тонкие, как мои!
Она сделала паузу и указательными пальцами провела по своим изогнутым заостренным, как ивовые листья, бровям.
— Я обещала ей принца, но какого принца, родич? Назови мне принцев!
— Почтенная, — осторожно обратился Жун Лу, — кто же знает принцев лучше вас?
— Ты знаешь, — настаивала она, — потому что ты знаешь все. Все сплетни проходят через дворцовые ворота.
Цыси прервалась, ожидая ответа, но не услышала ни слова. Тут же ее настроение переменилось, и она набросилась на фрейлин.
— Уходите, уходите все, — приказала она. — Видите, при вас мой родич не хочет говорить! Он знает, что разнесете сплетни повсюду. Уходите, уходите, развесили тут уши…
Фрейлины упорхнули прочь как испуганные бабочки. Цыси засмеялась и спустилась с трона. Жун Лу все еще не поднимался с колен.
— Встань! Нас не увидят, здесь никого нет, кроме моего евнуха, а это все равно, что стул или стол!
Жун Л у нехотя подчинился.