В столице победа вызвала огромную радость. Снова европейцы были разгромлены. Император не жалел для Цыси хвалебных слов и подарил ей шкатулку с драгоценностями. Затем Сын неба объявил семь дней празднования по всей стране. В Летнем дворце каждый день давали театральные представления для увеселения двора. Также было объявлено, что когда принц Сен вернется в столицу, то получит богатую награду и высокие почести.
Ликование, однако, вышло преждевременным, и пышное торжество даже не удалось завершить. Получив донесение о засаде и захвате в плен посланников, европейцы выстроили мощное каре и ринулись на войска монгольского генерала так неистово, что ошеломленные императорские воины бежали, не в силах противостоять иноземному оружию. Враги победоносно двинулись на столицу и подошли к мраморному мосту Балицяо, перекинутому через реку Пейхо неподалеку от городка Тунчжоу. До Пекина оставалось всего десять миль.
Тут захватчиков встретили солдаты, спешно посланные императором, получившим с курьером известие о поражении и обезумевшим от ужаса. На мосту произошло новое сражение с тем же печальным исходом, и императорское войско было полностью разбито. Оглашая округу горестными криками, воины двинулись обратно в столицу, по пути к ним присоединялись плачущие крестьяне. Толпы людей врывались в город, надеясь, что ворота скоро запрут и мощные стены сдержат гнев иноземных врагов. Улицы охватила паника, мятущиеся люди не знали, где искать убежище. Женщины и дети громко стенали, мужчины кричали, проклинали друг друга и призывали Небо на помощь. Торговцы забивали лавки, поскольку опасались, что захватчики разграбят их товар, а горожане, имевшие молодых красивых жен и дочерей, спешили оставить город и укрыться в сельской местности.
В Летнем дворце царило смятение. Принцы срочно собрались на совет, чтобы обсудить, как спасти Трон и наследника, а также императриц и императорских наложниц. Им никак не удавалось принять решение, так как ни один сановник не хотел соглашаться с другим. Тем временем Сын неба плакал, дрожал и грозился принять опиум.
Один лишь принц Гун не терял самообладания. Вельможа отправился в личные покои императора и застал там Цыси с наследником на руках, а вокруг — евнухов и придворных. Все осуждали намерение императора наложить на себя руки.
— Ах, вы пришли, — воскликнула Цыси, увидев принца.
Сколь же утешило ее сейчас появление этого спокойного человека в строгих одеждах!
Принц Гун почтительно поклонился и обратился к императору не как к брату, а как к правителю страны.
— Я осмелюсь дать совет Сыну неба, — сказал он.
— Говори, говори, — простонал император.
Принц Гун продолжал:
— С вашего высочайшего позволения умоляю разрешить мне написать письмо предводителю наступающего врага и запросить у него перемирия. К этому письму я приложу императорскую печать.
Цыси потеряла дар речи. Произошло то, что предсказывал принц Гун. Тигр вернулся отомстить. Она крепко обняла сына, прижавшись щекой к его головке.
— А вам, господин мой, — говорил между тем принц Гун, — следует укрыться в Жэхэ, куда вас должны сопровождать наследник вместе с обеими императрицами и двором.
— Да, да, — охотно согласился император, и придворные дамы и евнухи тоже высказали свое одобрение.
Цыси поднялась и, не отпуская от себя ребенка, гневно возразила принцу Гуну.
— Император не должен покидать столицу! — воскликнула она. — Что подумает народ, если правитель оставит Пекин?! Люди поддадутся врагу, и тогда разгром станет неминуем. Нет! Пусть наследника увезут и спрячут, но Сын неба должен остаться в городе, и я останусь рядом с ним, чтобы ему прислуживать.
Все повернулись к императрице, неудержимой и величественной, и сам принц Гун пожалел ее.
— Почтенная, — произнес он как можно мягче, — я вынужден ограждать вас от вашего собственного мужества. Пусть люди услышат, что император пожелал охотиться и едет в северные владения. Через несколько дней он неспешно тронется в путь, и все будет выглядеть, как обычно. А я тем временем задержу европейцев своей просьбой о мире и обещаниями наказать монгольского генерала.
Цыси вновь потерпела поражение и поняла это. Все были против нее, от императора до последнего евнуха. Что же ей оставалось делать? Она молча передала ребенка кормилице, глубоко поклонилась своему господину, а затем покинула его покои, уведя за собой своих фрейлин.
Спустя пять дней двор отбыл по северо-западной дороге в сторону Монголии. Городские ворота снова закрылись, чтобы не допустить врага, а тяжело груженный кортеж паланкинов и повозок начал путешествие длиной в сто миль. Императора сопровождали тысяча человек. Открывали процессию знаменосцы с разноцветными полотнищами, следом гарцевала на конях императорская гвардия, ведомая своим начальником Жун Лу. В тяжелом желтом паланкине, сиявшем золотым каркасом, несли скрытого за занавесками Сына неба. Первая повозка, запряженная мулами, принадлежала императрице Восточного дворца, а вторая — наследнику, который путешествовал вместе с нянями. Экипаж Цыси катился последним, и в этот день она не позволила сопровождать себя никому. Ей хотелось только плакать и плакать, чтобы излить все, что накопилось на сердце. Сколько же она потеряла! Императрица сохранила силу духа, но в этот час и мужество не приносило победы, что же теперь будет? Когда она снова увидит столицу? Неужели это конец?..
Кто же мог ей ответить? Не мог даже принц Гун, а именно от него теперь зависела судьба страны. Он остался, хотя и не в самой столице. Случись худшее, врага следовало встретить за ее воротами и сохранить город. Поэтому принц ждал в своем летнем дворце, расположенном неподалеку от Юаньминъюа-ня.
— Добейся всего, чего сможешь, — прошептал ему утром Сын неба, с трудом забираясь в паланкин. Высочайший был болен и изможден, и главный евнух принес его на руках, как ребенка.
— Верьте мне, господин, — успокоил брата принц Гун.
Однако Цыси не могла плакать бесконечно — даже сейчас.
Наступил миг, когда ее слезы иссякли и она почувствовала, что ей следует примириться со своей нынешней участью. Часы тянулись медленно. Дорога была вымощена камнями, и повозка, не имевшая пружин, раскачивалась из стороны в сторону, так что, даже сидя на атласных подушках, императрица испытывала неудобство. В полдень обоз остановился на привал, приготовленный заранее посланными курьерами.
Цыси была еще так молода! Выйдя из повозки и увидев вокруг свежие зеленые поля, высокую пшеницу и плодоносящие деревья, она, несмотря на переживания, не смогла сдержать сердечной радости. Жизнь не остановилась, кричал ее ребенок и требовал мать, и она протянула к нему руки. Пока рядом с ней сын, не все было потеряно. Ее ждал Северный дворец в Жэхэ, который она еще никогда не видела. На сердце у нее стало легко, ум обрел прежнюю живость, и молодая женщина отдалась предвкушению новых впечатлений.
Взгляд Цыси случайно упал на Мэй, которая стояла рядом. Обе улыбнулись, и фрейлина решилась завязать приятный разговор.
— Почтенная, я слышала, будто Северный дворец самый красивый из всех, что есть у императора.
— Я тоже это слышала, — поддержала разговор императрица. — Давайте же насладимся им, если уж нам приходится туда ехать.
Собравшись взойти в повозку, чтобы продолжить путешествие, Цыси, как будто почувствовав укол в сердце, оглянулась на город. Там, где небо сходилось с землей, она увидела темнеющую завесу дыма.
В тревоге императрица закричала:
— Уж не горит ли это наш город?!
Всем хорошо были видны черные облака, поднимавшиеся вверх на фоне густо-синего летнего неба. Несомненно, это был пожар.
— Быстрее, быстрее, — испуганно закричал император из своего паланкина, и все поспешили взобраться в повозки. Процессия торопливо двинулась дальше.
Ночью двор сделал новый привал на заранее подготовленном месте. Уединившись в своей палатке, Цыси не могла думать об отдыхе. Снова и снова она посылала Ли Ляньиня узнать, не было ли известий о любимом городе. Наконец, ближе к полуночи, прибежал курьер. Бдительный евнух схватил его за шиворот и притащил к своей госпоже. Цыси по-прежнему ждала. Она запретила служанкам готовить ее ко сну, а сами усталые женщины заснули прямо на ковре, постеленном в палатке на голую землю. Увидев евнуха и испуганного курьера, императрица приложила палец к губам, требуя тишины.
— Почтенная, — прошипел Ли Ляньинь, — я привел этого парня сюда, потому что Сын неба уже спит. Главный евнух сказал мне, что приготовил двойную дозу опиума.
Взгляд огромных глаз императрицы остановился на перепуганном вестнике.
— Какую новость ты принес?
— Почтенная, — выдохнул курьер, поставленный евнухом на колени, — вскоре после рассвета враг пригнал свои полчища. С сегодняшней ночи установлено перемирие. Но целый день варвары творили зло. По их словам, это было наказание принцу Сену за то, что он истязал пленников и разорвал белый флаг.
У Цыси похолодела кровь в жилах от ужаса, а биение сердца замедлилось.
— Оставь его, — приказала императрица евнуху.
Когда Ли Ляньинь отпустил курьера, тот, как пустой мешок, соскользнул на ковер и остался лежать, скрывая лицо. Императрица пристально глядела на простертую перед ней фигуру.
— Разве городские ворота не выдержали? — Во рту у Цыси было сухо, так сухо, что язык едва ворочался.
Человек у ее ног стукнулся головой о землю.
— Почтенная, они даже и не пытались их разбивать.
Она спросила:
— Что за дым я видела сегодня на небе — высокий, будто грозовые облака?
— Почтенная, — ответил курьер, — Юаньминъюань больше не существует…
— Летний дворец?! — вскричала императрица. Она прикрыла рукой широко раскрывшиеся глаза. — А я-то думала, что горел город! Я думала, что горел город! — повторяла она.
— Нет, ваше высочество, — слезливо говорил курьер, — это был Летний дворец. Варвары разграбили его сокровища. Затем подожгли двери. Принц Гун пытался предостеречь их, но не сумел. Сам он едва спасся, только благодаря тому, что незаметно ускользнул через служебные ворота на дворе евнухов.