— Я слышу шаги, — прошептала женщина.
— Чьи шаги? — спросил Ли Ляньинь.
Евнух подхватил правой рукой полы халата и стремительно бросился к двери. Отперев засов, он скользнул в щель, а служанка поспешила снова закрыть дверь. Она прислонилась к двери спиной, и в это мгновение раздался тихий стук. Женщина отодвинула засов и выглянула в щелочку, а потом повернулась к императрице.
— Почтенная, — тихо произнесла она, — это ваш родич.
Цыси, которая по-прежнему сидела за письменным столом, резко повернула голову:
— Впусти его!
Императрица поднялась. Служанка открыла дверь, и вошел Жун Лу. Женщина вновь заперла засов, а евнух остался сторожить снаружи.
— Приветствую тебя, родич, — сказала Цыси спокойным и мягким голосом.
Жун Лу не ответил. Он прошагал вперед и почтительно опустился на колени.
— Встань, родич, — приказала императрица. — Садись на тот стул и давай говорить по-родственному.
Однако Жун Лу не захотел сесть. Он поднялся с колен, подошел поближе и заговорил, не поднимая глаз от пола:
— Почтенная, у нас нет времени на любезности. Император умирает, и главный евнух послал меня оповестить вас. Меньше часа назад в покои приходил Су Шунь, а с ним принцы Йи и Чен. Они требовали от императора подписать указ, назначающий их регентами при наследнике! Сын неба отказался, а когда нечестивцы попытались заставить его, он потерял сознание. Но они придут снова.
Цыси не стала терять ни секунды. Она как ураган пролетела мимо родича, тот, не мешкая, ринулся следом, а за ними поспешил Ли Ляньинь. На ходу императрица через плечо бросала евнуху приказания:
— Объяви меня… скажи Сыну неба, что я несу с собой наследника!
Словно несомая ветром, Цыси устремилась к Охотничьему дворцу. Когда она влетела в дверь, никто не осмелился преградить путь неистовой матери. Цыси услышала детский плач и, остановившись на мгновение, прислушалась: это был голос сына. О, какой славный плач вел ее к нему! Отталкивая перепуганных служанок, Цыси пробегала одну дверь за другой и наконец нашла покои, где плакал малыш. Ворвавшись в комнату, она увидела, как служанка пытается развлечь ее ребенка, но тот был безутешен. Цыси схватила его в объятия, а он обвил ее шею ручонками и замолчал от удивления. А императрица уже вновь бежала по дворцовым проходам и коридорам, вверх по каменным ступеням, через залы и спальни, пока не добралась до той, что была самой дальней. Не останавливаясь, она прошла прямо к двери, которую главный евнух уже держал для нее открытой.
— Жив ли еще Сын неба? — спросила она.
— Дышит, — ответил главный евнух, и его голос был хриплым от плача.
Вокруг огромной кровати, приподнятой, будто гроб, стояли на коленях евнухи. Они плакали, закрыв лица ладонями. Цыси прошла между ними, словно через лес склоненных деревьев. Приблизившись к императору, она встала у изголовья с ребенком на руках.
— Мой господин! — позвала императрица громким и отчетливым голосом. Она подождала, но Сын неба не ответил.
— Мой господин, — снова позвала она. Ах, подействуют ли прежние чары?..
На сей раз император услышал и его тяжелые веки поднялись. Он повернул голову. Умирающие глаза посмотрели вверх и увидели лицо любимой.
— Мой господин, — сказала она. — Вот ваш наследник.
Широко раскрыв темные глаза, ребенок разглядывал умирающего.
— Мой господин, — продолжала Цыси, — вы должны объявить, что именно он ваш наследник. Если вы слышите меня, поднимите правую руку.
Все смотрели на безжизненную, высохшую руку с желтой сморщенной кожей. Наконец, она шевельнулась с таким усилием, что присутствующие застонали.
— Мой господин, — властно сказала Цыси, — я должна стать регентшей при сыне. Никто, кроме меня, не сможет сохранить ему жизнь и помешать врагам уничтожить его. Пошевелите же правой рукой, чтобы все видели ваше желание.
И снова ответом было медленное, едва заметное движение.
Цыси шагнула к постели и приподняла желтую руку.
— Мой господин, — позвала она, — мой господин, вернитесь еще на один миг!
С огромным усилием его душа вернулась на зов ее голоса. Тусклые глаза двинулись, и их взгляд остановился на лице императрицы. Цыси вынула спрятанный на груди пергамент, а предвосхитивший ее желание Жун Лу принес с письменного стола алую кисть и вложил ее в руку императора. Жун Лу принял у императрицы ребенка.
— Вы должны поставить подпись под завещанием, мой господин, — внятно сказала Цыси умирающему. — Я беру вашу руку… так… обхватим пальцами кисточку… так…
Рука императора подчинялась Цыси, пальцы двигались, выводя высочайшее имя.
— Спасибо, мой господин, — сказала императрица и вновь спрятала пергамент у себя на груди. — Теперь отдыхайте, мой господин.
Жестом она приказала всем удалиться. Жун Лу унес ребенка, а евнухи сбились в дальнем углу комнаты и застыли, прикрыв лица рукавами. И тогда мать наследника опустилась на кровать, приподняла голову императора и подложила под нее руку.
Теплилась ли в нем еще жизнь? Она прислушалась и уловила в груди несчастного слабый трепет. Сын неба широко раскрыл глаза и заглотнул воздух.
— Твои духи… сладостны…
На короткий миг император задержал дыхание, и воздух задрожал у него в горле, а затем вырвался мощной струей, вместе с которой тело покинула и душа.
Императрица с нежностью опустила его голову на подушку, низко склонилась над ним и дважды простонала. Она даже заплакала. Слезы лились из жалости от того, что мужчина умер столь молодым и никогда в жизни не был любимым. О, если бы ее хоть однажды посетила любовь к нему! Цыси опечалилась, она твердо знала, что этого не могло случиться.
Цыси скорбно поднялась и вышла из императорской спальни медленным шагом, как и подобало овдовевшей императрице.
Скорбная весть облетела дворцовые покои быстрее ветра. Почивший император обрел временное пристанище в Зале аудиенций, двери которого были заперты не только на засовы, но и на висячие замки. У всех ворот огромного здания Жун Лу поставил по сотне воинов императорской гвардии. Только птицы могли свободно летать и даже гнездиться среди золотых драконов, вздыбившихся на двухъярусных крышах. Под тяжелыми карнизами внешних колоннад застыла глубокая тишина, однако в ней не было покоя. Дворцовые стены скрывали сражение за власть, но кто знал, где пройдет последняя битва?..
Цыси теперь стала Матерью императрицей. Она была еще молода, ей не исполнилось и тридцати лет. Ее окружали завистливые принцы крови и ревнивые главы маньчжурских кланов. Могла ли победить вдова даже в новом звании Матери императрицы? Все видели, как ненавидел ее Су Шунь, а вместе с ним и два принца — братья покойного императора. Оставался ли принц Гун ее союзником? Двор выжидал в неопределенности. Никто не мог сказать, кому следует клясться в верности, и каждый придворный держался сам по себе, стараясь выглядеть безучастным и не выказывать никому ни дружбы, ни вражды.
Узнав о смерти императора, Верховный советник Су Шунь позвал к себе главного евнуха и велел ему отправиться в покои Матери императрицы.
— Скажите ей, — надменно проговорил он, — что мы с принцем Йи были назначены регентами самим Сыном неба перед тем, как его дух нас оставил. Скажите, что мы придем к ней объявить об этом.
Главный евнух почтительно поклонился и, ничего не ответив, поспешил сделать то, что ему поручили. Однако по пути он задержался, чтобы переговорить с начальником императорской гвардии, который ни на секунду не терял бдительности.
Жун Лу сразу же принял решение.
— Как можно быстрее проведите эту троицу к Матери императрице, — сказал он главному евнуху. — А я спрячусь за дверьми и войду в тот момент, когда они будут уходить.
Цыси пребывала в дворцовом зале, облаченная в белое с ног до головы, то есть от туфель до головного убора. Это означало безмерный траур. После того как повсюду объявили о смерти императора, она не вставала со своего трона, не принимала пищу и даже не пила чай. Сложив руки на коленях, она пристально глядела вдаль. Ее фрейлины стояли рядом, плакали и вытирали глаза шелковыми платочками. Но она не плакала.
Когда пришел главный евнух, Цыси внимательно выслушала его, хотя по-прежнему смотрела в пустоту. Потом заговорила — устало, словно по велению тяжкого долга, от которого с удовольствием бы освободилась.
— Приведи сюда Верховного советника Су Шуня, а с ним принцев Чена и Йи. Скажи этим трем высочайшим, что, конечно же, воля моего господина, пребывающего ныне на Желтых источниках, должна быть выполнена.
Евнух удалился, а императрица и глазом не успела моргнуть, как появился Верховный советник, а с ним и оба принца. Повернув голову, она нежно обратилась к своей любимице Мэй, дочери Су Шуня.
— Оставь нас, дитя мое. Не подобает, чтобы ты стояла рядом со мной в присутствии твоего отца.
Цыси подождала, пока хрупкая девушка выпорхнет из зала. Затем она приняла почтительные поклоны принцев и, чтобы показать, что после смерти своего господина императрица уже смирила гордость, поднялась и тоже поклонилась им по очереди, а затем снова села.
Но Су Шунь был горд, казалось, за двоих. Он поглаживал короткую бородку и, вскинув голову, смотрел на нее дерзко и надменно. Цыси сразу обратила внимание на это нарушение пристойности, однако ничего не сказала.
— Уважаемая, — произнес надменный сановник. — Я пришел к вам объявить указ о регентстве. В свой последний час Сын неба…
Тут она перебила:
— Подождите, высокочтимый. Если у вас есть пергамент и на нем проставлена императорская подпись, то я подчинюсь воле Сына неба, как велит мне долг.
— У меня нет пергамента, — сказал Су Шунь, — но у меня есть свидетели. Принц Йи…
И снова она его остановила.
— А у меня есть такой пергамент, подписанный в моем присутствии и в присутствии многих евнухов.
Императрица обернулась, ища глазами главного евнуха, однако сей благоразумный человек остался за дверями, не желая присутствовать при схватке тигров. Цыси не смутилась. Она достала со своей груди пергамент, который подписала рука умирающего императора. Спокойным и ровным голосом она зачитала ненавистным вельможам этот указ от начала и до конца, и каждое ее слово прозвучало отчетливо, будто удары серебряного колокола.