м говорилось, что если принцу Чуню дать столько власти, то Верховный совет окажется бесполезным, она вспомнила, что этот цензор был хорошим и прямым человеком, имевшим опыт как наместник Маньчжурии, а затем как ее наместник в провинции Сычуань, и ответила ему с должной заботой. В эдикте, который она приказала разослать во все концы государства, она отвечала, что по закону и по обычаю принцу крови не следует иметь столько власти, сколько она давала раньше принцу Гуну, однако обстоятельства заставляют ее искать различные пути, чтобы получить поддержку своих усилий по восстановлению страны в прежней силе и славе. Более того, указывала она, нынешнее назначение принца Чуня было лишь временным. Заканчивался эдикт так:
«Вы, принцы и министры, не представляете, как велики и многочисленны задачи, которые Нам приходится решать в одиночку. Что же до Верховного совета, то пусть советники остерегаются использовать положение принца Чуня предлогом для уклонения от своих собственных обязанностей. В заключение Мы желаем, чтобы в будущем Наши министры оказывали больше уважения побудительным причинам, стоящим за деяниями их Повелительницы, и воздерживались от того, чтобы беспокоить Нас своими ворчливыми жалобами. Таким образом докладчику в его запросах отказывается».
Она всегда отличалась умением писать ясным твердым стилем, без пустых церемониальных слов. Когда министры и принцы получили эдикт, то никто не сказал ни слова. Семь лет окруженная молчанием подданных императрица была полновластным и великодушным тираном.
Это были хорошие годы. Императрица, пользуясь молчанием принцев и министров, давала мало аудиенций. Тем не менее она тщательно соблюдала все церемонии и принимала во внимание пожелания народа. Она объявляла все праздники и дозволяла много дней отдыха, и Небо одобряло ее правление, ибо во все эти годы не было ни наводнений, ни засухи, а урожаи были обильными. Не было и войны во всем ее государстве. В отдаленных районах иностранные враги удерживали свои позиции, но не продвигались дальше. К тому же, поскольку страх был ее основным помощником, подданные не передавали ей слухов, а советники таили свои сомнения внутри себя.
В царящем вокруг спокойствии императрица могла посвятить себя исполнению заветной мечты — завершить строительство Летнего дворца. Она огласила свое желание, и когда народ услышал ее, то стал посылать дары золота и серебра, а провинции удвоили дань. Она не позволяла никому думать, что это ее каприз. В эдиктах, которые она писала как письма своим подданным, она благодарила их и заявляла, что Летний дворец будет ее прибежищем, когда она отдаст трон законному наследнику Гуансюю, молодому императору, ее племяннику и приемному сыну, а это она сделает сразу же, как только он завершит свой семнадцатый год.
Таким образом императрица даже свою мечту представила народу праведной, такой же она казалась ей самой. Как к исполнению приятной обязанности относилась она к работе над проектом, планируя огромные залы, великолепие и красота которых должны были удовлетворить ее душу. Она решила строить дворец на прежнем месте, выбранном еще императором Цяньлуном. Этот император, будучи натурой властной и сильной, построил свой Летний дворец удовольствий по желанию своей матери. Однажды она посетила Ханчжоу, город необыкновенной красоты, и была восхищена тамошними дворцами удовольствий, тогда ее сын, император Цяньлун, объявил, что построит подобный дворец за стенами Пекина. Так появился Летний дворец, построенный с роскошью и удобством, и в нем были собраны сокровища со всего мира. Великолепие, однако, было разрушено по приказанию англичанина лорда Элгина, и от дворца оставались только величественные руины.
Таким было место, выбранное императрицей, которая не только воплощала собственную мечту, но и возрождала мечты императорских предков. Отличаясь несравненным вкусом, она внесла в свой проект храм Десяти тысяч Будд, который построил Цяньлун, а иностранцы не разрушили, а также бронзовые павильоны, которые не тронул огонь, и прекрасное, безмятежное озеро. Другие развалины она не захотела ни восстанавливать, ни убирать. Пусть останутся, сказала она, ради памяти, чтобы, глядя на них, люди размышляли о конце жизни и о том, как всякие дворцы могут быть разрушены временем и врагами.
В юго-восточной части озера она приказала построить личные дворцы, где она и император смогут жить порознь и в то же время не слишком далеко друг от друга. Там же она разместила обширный театр, где на склоне лет сможет наслаждаться любимым времяпрепровождением, а рядом с мраморными воротами, имевшими крышу из голубых изразцов, разместила Зал аудиенций, ибо даже на отдыхе правитель должен слышать голоса министров и принцев. Зал аудиенций был задуман величественным и огромным, с резными деревянными украшениями и дорогой старинной лакированной мебелью, а на его стеклянных дверях — большой иероглиф, означающий долголетие. Перед залом простиралась мраморная терраса, откуда широкие мраморные ступени вели к озеру. На террасе стояли бронзовые фигуры птиц и зверей, а летом глубокие веранды закрывали от солнца шелковыми навесами.
В ее дворце залы следовали друг за другом, окруженные широкими верандами с колоннами, где императрица любила прогуливаться в раздумьях. Когда шел дождь, она прохаживалась взад и вперед, глядя на озеро, покрытое дымкой, и кипарисы, с которых капала вода. Летом она приказывала, чтобы внутренние дворики дворца устилали благоухающими коврами из сладких трав, и дворики превращались в комнаты под открытым небом, украшенные причудливыми камнями и цветами; среди всех своих цветов императрица по-прежнему больше всего любила маленькие зеленые орхидеи, именем которых была наречена в детстве. Вдоль озера она построила коридор с мраморными колоннами, и здесь она тоже любила прогуливаться, разглядывая пионовую гору, дикие яблони и олеандры, и гранатовые деревья. Со все возрастающей страстью она отдавалась красоте, ибо красота, говорила она самой себе, и только красота была чиста и добра и стоила ее любви. Поощряемая согласием народа, императрица стала безрассудной в погоне за великолепием. Ее необъятная кровать была задрапирована императорским желтым атласом, на котором она приказала самым искусным мастерицам вышить летящих фениксов. Из всех уголков западного мира ей доставляли часы для коллекции, часы из золота, отделанные драгоценностями. Некоторые были украшены хитроумными птицами, которые пели, другие — петухами, которые кукарекали, некоторые работали от потока воды, вращающей внутренние колесики. Однако, несмотря на все забавы, она собрала для себя библиотеку, которой завидовали величайшие ученые. Императрица никогда не переставала читать книги.
Отовсюду были видны голубые воды озера. На острове посередине озера возвышался храм Дракона Гина, к которому вел мраморный мост с семнадцатью арками. Давным-давно, по приказанию Цяньлуна, на небольшом песчаном пляже острова поставили бронзовую корову, чтобы предотвратить наводнения. Много мостов приказала построить императрица, но один мост она любила более всего — мост, выгнувшийся горбом на тридцать футов над землей. С этой высоты она любила смотреть на воду, на крыши, на пагоды и террасы своих обширных владений.
Усыпленная красотой, она не замечала, как года пролетают мимо. Однажды ее евнух, долгом которого было напоминать ей то, что она забывала, обратился к ней с мольбой подумать о том, что молодой император Гуансюй приближался к концу своего семнадцатого года, и поэтому ей следовало выбрать для него супругу. В этот день императрица наблюдала за окончанием строительства новой пагоды, которую она придумала, чтобы еще более возвысить острую вершину горы, стоявшей позади Летнего дворца. Она сразу поняла, что Ли Ляньинь прав и ей не следовало более откладывать женитьбу наследника. Скольких забот стоило ей выбрать супругу для своего родного сына! Теперь ее не волновали заботы, она знала только, что выберет женщину, которая всегда будет верна ей как императрице и будет непохожа на Алутэ, которая слишком любила своего повелителя.
— Я хочу только покоя, — сказала императрица Ли Ляньиню. — Назови мне каких-нибудь девушек, которых ты знаешь и которые не будут любить моего племянника так же сильно, как Алутэ любила моего сына. Раздоров я терпеть не могу. Я больше не желаю быть обеспокоенной ни любовью, ни ненавистью.
Увидев, что Ли Ляньиню, который в последнее время сильно располнел, было неловко стоять на коленях, она велела ему сесть и отдохнуть, пока он думал, кого из девушек можно предложить. Евнух с радостью уселся на стул, при этом вздыхая и обмахивая себя веером, ибо погода была слишком теплой для весны и на деревьях и кустарниках началось раннее цветение.
— Ваше высочество, — сказал он, поразмыслив, — почему бы не выбрать славную, но некрасивую дочь вашего брата Гуйсяна?
Императрица хлопнула в ладоши, выражая свое одобрение и бросив на безобразное лицо своего евнуха взгляд признательности.
— Почему это я не подумала о ней? — ответила она. — Это наилучшая среди молодых придворных дам, молчаливая и готовая услужить, скромная и всегда преданная мне. Она моя любимица — потому, полагаю, что я забываю о ее существовании!
— А в качестве императорских наложниц? — спросил Ли Ляньинь.
— Назови мне каких-нибудь красивых девушек, — сказала она беззаботно, и ее глаза поднялись к высокому шпилю пагоды, возвышавшемуся над соснами. — Только пусть будут глупенькими, — добавила она.
На это евнух сказал:
— Наместник Кантона заслуживает награды, ваше высочество, за то, что он удерживает бунтовщиков, которые чинят беспорядки в южных провинциях. У него две дочери, одна красивая, а другая толстая, и обе глупые.
— Я назову их, — сказала императрица по-прежнему беззаботно. — Готовь указ.
Получив указания, Ли Ляньинь поднялся с трудом, сотрясаясь своим огромным телом, а она посмеялась над ним, и это ему понравилось; он пробормотал, что Старому Будде не следовало беспокоиться, он сам все устроит, ей нужно появиться только в день свадьбы.