Родинный стол в Грановитой или Золотой палате в 1693 году не устраивался. Однако по традиции в Передней палате царь Иван «жаловал… бояр, и окольничих, и думных и ближних людей кубками фряжских питей, а стольников, и генералов, и полковников стрелецких и дьяков и гостей водкою». Царь Пётр в соборную церковь и переднюю палату в этот день не выходил.
Зато он принял самое активное участие в крещении царевны, став крестным своей племянницы. По записям Разрядов, «февраля 3, в пяток, на праздник св. Симеона богоприимца и Анны пророчицы… великого государя и великого князя Иоанна Алексеевича… новорожденная дщерь… царевна и великая княжна Анна Иоанновна… приняла святое крещение… христианские веры Греческого закона». По обычаю, утвержденному еще при царе Иване Грозном, обряд проходил в церкви святителя Алексия в Чудове монастыре в присутствии всех чинов. Действо крещения царевны совершал патриарх Адриан. Восприемниками «от купели святаго крещения» стали ближайшие родственники – царь Пётр Алексеевич, одетый для праздника в «объяринный кафтан белого цвету», и старшая из благоверных царевен, великая княжна Татиана Михайловна.
«Радостного стола», как и раздачи питей и коврижек, на крестины царевны не было. Впрочем, такое умаление обрядов уже стало обычным при рождении царских детей. Зато в Передней палате дворца был совершен важный обряд московского двора – ритуальное поднесение «для поздравления» даров отцу новорожденной. Церемония состоялась в четверг сырной недели в 6-м часу дня. Святейший патриарх Адриан и власти поднесли государю «животворящие кресты господни с мощами и святые иконы во благословение; а потом подносили: золотые червонные, а кубки серебреные золочены с кровлями, и соболи сороками, и оксамиты, и бархаты, и объяри золотные, и иные дорогие и узорчатые вещи и портища». Вслед за ними царевичи, бояре, окольничие, думные и ближние люди подносили: «кубки ж, и соболи сороками ж, и оксамиты, и бархаты, и объяри золотные, и бархаты ж, и отласы и камки и иные узорочные портища». После чинов подношения такими же вещами делали «гости, и гостиной сотни и из слобод соцкие и старосты».
Следуя дворцовому этикету, Иоанн Алексеевич велел принять у святейшего патриарха и властей животворящие кресты и святые иконы, а драгоценные дары – золотые и прочее «принять не указал». Также он поступил и с дарами царевичей, государственных чинов, гостей и земских людей, царь «пожаловал… тем подношением их по-прежнему».
Московское детство
После отправления требуемых церковных обрядов и дворцовых церемоний, началась повседневная жизнь царевны в дворцовых хоромах. Маленькой Анне был назначен детский штат, в который вошли: мамка для досмотра, ею была «боярыня честная» на жалованье; кормилица, целовавшая крест и получавшая от двора наряд; бабка-лекарка для «бережения» ребенка, а также няньки и прочие служительницы. Во дворце царевне выделили собственный покой, стены которого, по описи дворца 1694 года, были обиты кожами. Здесь ребенка окружил обычный мир детских вещей, предназначенных для повседневной жизни, игр, а позже и учения.
Выход царицы. XVII в.
Среди бытовых занятий и хлопот вряд ли маленькая девочка хорошо осознавала, что в семье вскоре случилось несчастье. В январе 1696 года царь-отец Иван Алексеевич, шествуя с церковным ходом, простудился и, проболев несколько дней, 29 января скончался. Уже на следующий день с печальной процессией из церковных иерархов и московских чинов его тело было перенесено и «положено» в Архангельском соборе рядом с царственными предками. В погребальном шествии за гробом брата следовал в печальном платье царь Пётр Алексеевич. При совершении надгробного пения он «сотворил с братом своим государевым прощение… и по погребении тела его государева» с погрузившейся в горе царицей Прасковьей Фёдоровной «изволил идти в свои государские хоромы». Царевне Анне в те дни исполнилось три года.
После смерти мужа молодая вдова Прасковья Фёдоровна стала полновластной хозяйкой отписанных ей дворцов и имений, в числе которых была и лучшая государская загородная резиденция Измайлово. Царица рачительно управляла своими вотчинами и штатом многочисленных служителей. Не чураясь новшеств, которые вводил царь Пётр Алексеевич, она стремилась удержать его расположение и, когда понадобилось, перебралась вместе с двором в Петербург. В невской столице Прасковья строила в новом вкусе дворцы и бывала в свете.
Лефортовский дворец. Архитектор Д. В. Аксамитов. Реконструкция Н. Н. Соболева.
Лояльная к своим царственным родственникам и светским персонам, Прасковья Фёдоровна при случае могла быть решительной и жестокой. В ее биографии, написанной историком М. И. Семевским, отмечен случай, когда за год до смерти, задетая за живое, царица опустилась до собственноручного участия в пытках. Тогда Прасковье Фёдоровне требовалось вернуть письмо, написанное ею к фавориту, другу любезному Василию Алексеевичу Юшкову. Случайно оброненное, оно попало в руки подьячего Деревнина, ранее ведавшего царицыной казной и не пожелавшего сознаться в находке. Эта история окончилась для служителя 18-дневным содержанием в оковах в застенках двора самой царицы, а когда эта мера не помогла, следствием в Тайной канцелярии по срочно заведенному делу о хищении денег. Лично явившись в канцелярию, царица к удивлению много видевших на своем веку тюремщиков в гневе сама до крови избивала подьячего тростью и жгла ему бороду свечой, изуродовав лицо. Бурными романами жизнь Прасковьи отмечена не была. И, быть может, именно поэтому угроза огласки ее позорной связи вызвала такое разъярение. Эпизод с письмом хорошо показывает властный характер царицы, внешне соблюдавшей требуемое благочестие и требовавшей его от других.
Находясь в Москве, Прасковья Фёдоровна жила зимой в Кремле, где после пожара 1696 года, превратившего в пепел царские деревянные хоромы, занимала каменный Теремной дворец. Лето вместе с дочерьми и другими царицами и царевнами проводила в подмосковном Измайлове. Эта обширная «увеселительная» резиденция, созданная царями Алексеем Михайловичем и Фёдором Алексеевичем, оставалась в 1690-е – 1700-е годы любимым местом пребывания высочайшей фамилии. В окруженном благоухающими садами и прудами Измайлове на острове, опоясанном речкой Серебровкой, был построен каменный дворец-каре с башнями и голландскими курантами. Рядом располагались деревянные хоромы, пятиглавый Покровский собор, многочисленные поварни, медоварни и прочие службы. Здесь же находились зверинец с диковинными питомцами, пчельники, Стеклянный завод с мастером-итальянцем, производившим хрустальные кубки с государскими вензелями, мельницы и пр.
Измайлово. Художник И. Ф. Зубов. Справа за мостом дворец Прасковьи Фёдоровны.
Царские апартаменты, полные служителей и служительниц, были украшены поставцами с драгоценной посудой, зеркалами, шандалами для освещения и различной мебелью. Сытный, Хлебенный и Житный дворцы поставляли многочисленные «ествы и питья» на высочайший стол. Из Мастерской царицыной и Оружейной палат присылались изготовленные там одежды: праздничные из драгоценных золотных, серебряных и шелковых тканей и повседневные из тканей попроще. В гардеробе маленьких царевен-сестер сначала были старомосковские шляпы, столбунцы, шапки, а с 4 лет – дорогие венцы и короны с жемчугом, яхонтами и финифтью; из платья девочки носили телогреи, летники, роспашницы, опашни, кортель – зимнюю меховую одежду, шубки и пр. Однако, подрастая, дочери царицы Прасковьи Фёдоровны вместе со всем двором оделись по последней французской моде в платья с лифами и стали носить европейские головные уборы.
Вид Кремлевского дворца с Боярской площадкой и Теремным дворцом.
При воспитании детей особое внимание уделялось их приобщению к православным обрядам. Малолетние царевны и царевичи имели особого крестового попа, который исправлял комнатные службы. На Рождество к детям приходил славить царский духовник, посещавший их и на Пасху. Подрастая, царевны почти ежедневно слушали заутрени и обедни в дворцовых церквах. Повседневными занятиями их стало рукоделие, вышивание шелками и золотом. Летом царевны гуляли с боярынями и верховыми девушками в садах, по праздникам смотрели хороводы у государевых хором, зимой катались с горок, на лыжах и салазках. В комнатах веселили царскую фамилию жившие при дворе многочисленные шуты и шутихи, карлы, дураки и дуры.
Особый детский мир царевен составляли игры и забавы. Комнаты девочек были полны резными птичками, барашками, собачками, возками и другими деревянными игрушками, потешными куклами с одеждами, куклами механическими и пр. Были у царевен и музыкальные инструменты, домры и цимбалы, для подвижных игр им дарились мячики, санки, устраивались качели. С первых лет жизни в комнаты царевен приносились немецкие печатные листы-картинки, гравюры и акварели, а с полутора лет для них по заказу писали и переплетали потешные книги, открывавшие ребенку живой мир, лежащий за пределами дворца.
Первое обучение царевен было традиционным, старомосковским. Учительницы-мастерицы с 5 лет учили девочек азбуке по Букварю, в 6 с половиной лет могли приступить к выучиванию Часослова и далее Псалтыри, затем учились Часы и с 11 лет – Апостол. В 7–8 лет приступали к обучению письму и церковному пению. Однако для Анны и ее сестер в обучении было внесено важное новшество. Подросших дочерей Прасковьи Фёдоровны стали обучать географии и современным языкам – французскому, немецкому и итальянскому. Французский язык, а заодно танцы и хорошие манеры пять лет преподавал царевнам француз Стефан Рамбург, «танцевальный мастер телесного благолепия и комплиментов чинов немецким и французским». Немецкому языку обучал не обладавший талантами немец Иоганн Дитрих Остерман, брат будущего российского вице-канцлера Андрея Ивановича Остермана.
Вероятно, особых успехов у Анны не наблюдалось, так как современники не заметили ее умения прекрасно танцевать и блестяще говорить на каком-либо иностранном языке. Однако они не дали и негативных характеристик талантам царевны, хотя результаты учебы очень скоро оказались востребованы в публичной жизни. В 1700-х годах московские дамы, отбросив теремные порядки, уже открыто появлялись в обществе и демонстрировали знание европейского политеса. Участницами нового общения с высокими чинами и иностранными дипломатами становились и царские дочери. Один эпизод такого церемониального общения во время пышного Полтавского триумфа описал датский посланник Юст Юль. В декабрьские дни 1709 года по заполненным народом улицам Москвы сквозь триумфальные ворота следовали с распущенными знаменами под барабанный бой и звон колоколов победоносные русские полки. Царская семья наблюдала торжественное шествие из специально отведенного дома, куда прибыл и дипломат. Здесь произошло то, что невозможно было вообразить еще несколько лет назад. Сам царь представил Юлю свою сестру – царевну Наталью Алексеевну, вдовствующую царицу Марфу Матвеевну, царицу Прасковью Фёдоровну и трех царевен-племянниц, которым дипломат поцеловал руку. Среди последних была и 16-летняя Анна. «Молодые царевны, – написал Юль в дневнике, – при встрече с кем-нибудь тотчас протягивают руку, подымая ее высоко вверх с тем, чтобы к ним подошли и поцеловали оную». Это замечание показывает обычность для царевен ситуации официаль