Потому что всегда за тебя это делал проводник. Тебе было незачем обращать внимание.
А если ты невнимателен, как тебя могли произвести в офицеры? Офицеры обязаны уметь ориентироваться на местности. Реми знал, что ты – дутая фигура.
Ах, Реми!
Сейчас это уже не имеет значения. У тебя нет ни компаса, ни винтовки, ни верблюда. Пешком ты не догонишь остатки экспедиции. Офицеры погибают точно так же, как рядовые.
Поль содрогнулся. Солнце начинало припекать спину. Вокруг – только нескончаемые пространства и безмолвие.
Мне страшно.
Посмотри страху в лицо, и он отступит.
Я здесь умру.
Прекрати! Скулящий щенок! Иди на север. В Амгид, затем в Уарглу! На север, где вода. На север, где жизнь.
А если они где-то поблизости и преследуют туарегов? Пойдешь на север и разминешься с ними. Заблудишься и умрешь в одиночестве.
Мне так и так грозит смерть. Я всегда умудрялся заблудиться.
Лучше заблудиться, идя на север, чем на юг. Лучше выбраться отсюда.
Едва успев закончить мысленный разговор с собой, он зашагал и лишь потом понял, что идет. Его шаги становились длиннее, сильнее, побуждаемые настоятельной необходимостью и жутким страхом.
Я заблудился. Мне страшно. Я не хочу умирать.
Поль ускорил шаги. Он двигался все быстрее, подгоняемый демонами собственного разума. Он гнал их всех прочь. Сейчас не время строить теории, оплакивать Реми, сокрушаться из-за собаки и поддаваться страху. Только вперед, на север, в Уарглу.
Я на войне.
Из-за мрачных реалий положения, в котором он очутился, ему было не до окрестных красот. Горы и скалы превратились в препятствия, мешавшие идти. Сколько бы он на них ни смотрел, глаза не замечали ни одной знакомой мелочи. Теперь он сам прокладывал курс. Поль старался думать исключительно о скорости движения и пройденном расстоянии. Варианты маршрутов исчислялись сотнями; он выбирал те, которые были легче для прохождения. Поход превратился в игру. Разум оценивал расстояние и вычислял углы поворота. Ноги ритмично, уверенно и быстро несли его вперед. Так Поль шел час за часом, не замедляя шага. Его внимание было целиком сосредоточено на ходьбе, тело сливалось с разумом, разум со скалами, скалы – с его тенью, а его тень неуклонно двигалась на север.
Только когда солнце скрылось за горизонтом, он почувствовал утомление и решил сделать привал. Сняв с плеча поклажу, он сел на песок, достал из сумки горсть фиников, и пока жевал, думал, как ему быть с мукой. Поль ни разу в жизни не готовил себе еду. Мука, доставшаяся ему, была непросеянной, цельнозерновой, добротной, хотя в ней попадались кусочки насекомых. Он лишь знал, что из такой муки пекут хлеб и лепешки. Значит, ему понадобится огонь, а для огня нужно топливо. За день ему часто попадались одиночные деревья, однако там, где он остановился, растительности не было. Он сидел на песке, рядом с большим черным камнем, еще горячим от солнца. Может, тепла камня хватит, чтобы соорудить из муки нечто съедобное?
Поль насыпал муки в миску, добавил воды из бурдюка, посолил, но, подумав, что напрасно насыпал столько соли, добавил побольше сахара. Ложки не было. Тесто приходилось месить пальцами, не очень годившимися для этого. У теста не было однородности, местами оно получалось клейким, местами комковатым, а кое-где сухим. Пальцы уставали, но смесь упрямо не желала превращаться в настоящее тесто. Точнее, оно было у него лишь на пальцах, и, как бы он ими ни шевелил, липкие шарики не смешивались с остальной мукой. Убедившись, что с замесом одной рукой ничего не получается, он стал месить обеими, смыкая их, давя на неподатливую массу и растирая ее между пальцами.
Он понял, что налил слишком много воды, отчего подобие теста липло к рукам, норовя подняться выше запястий. Поль старался загнать это месиво в миску, однако бо́льшая часть по-прежнему липла к рукам. Он стряхивал тесто, помогая себе тыльными сторонами ладоней, затем поочередно освобождал пальцы, проводя ими по краям миски, пока кусочки не оказывались на дне. Решив, что максимально очистил руки от теста, Поль оглядел их. Увы, на руках еще оставалось немало теста. Не решаясь понапрасну тратить драгоценную муку, он стал облизывать пальцы. И это тоже оказалось делом непростым, ибо к этому времени мука успела высохнуть и превратиться в камень. Вдобавок она прилипла к волоскам на тыльных сторонах ладоней. Поморщившись, Поль стал оттирать руки, водя ими по штанам.
Это подобие теста Поль положил на нагретый камень, после чего тщательно прикрыл снятой курткой и стал ждать, надеясь, что время превратит тесто в лепешку. Увы, этого не случилось. Его палец проделал в тесте дыру. «Что-то не похоже на лепешку», – подумал он. Выждав еще полчаса, он потрогал снова и понял, что дальнейшее ожидание ничего не даст. Теперь его изделие хотя бы не липло к рукам. Снаружи лепешка была жесткой, а внутри оставалась клейкой. Замеса по всем правилам не получилось, и потому язык натыкался на кусочки сахара и крупинки соли. Непонятным образом к лепешке пристал песок, хрустевший на зубах. Поль храбро проглотил свой ужин, с удовлетворением отметив, что ничего лучшего не готовил.
В свете сумерек он посмотрел на Серкут. За день пути гора несколько уменьшилась в размерах, но не настолько, как ему хотелось бы. Над горизонтом уже ярко светила Венера. Над ней, несколькими градусами восточнее, повис серп растущей луны. Ее света ему хватит, чтобы идти еще несколько часов.
Снова взвалив на плечи мешки с едой и водой, Поль отправился дальше. Он радовался, что снова шагает, ибо после захода солнца стало зябко. В сумерках он шел намного медленнее. Памятуя участь туарегского верблюда, он шел с осторожностью, глядя под ноги и не всегда зная, ступает на твердую землю или в глубокие тени. Он старался идти так, чтобы Венера находилась у него за левым плечом. Потом, когда стало темнее и появилось больше звезд, ориентироваться стало легче. Он оглядывался на сверкающую планету и все хуже различал силуэты гор на горизонте, начинавших сливаться с густым пурпурным небом.
Туарег, подъехавший к месту, где Поль пытался испечь лепешку, слез с верблюда и осмотрел следы. Их француз оставил более чем достаточно. Довольный тем, что находится на верном пути, туарег вновь залез в седло и пришпорил своего мехари. Холода он не чувствовал, тагельмуст, гандура и верблюжья спина согревали его. Он удобно сидел в седле, упираясь ногами в шею верблюда. Если понадобится, он мог ехать так всю ночь.
– Бок-бок, – совсем негромко произнес туарег.
Верблюд послушно отреагировал на прикосновение хозяйской ноги и развернулся на север.
Поль шел два часа подряд. Когда совсем стемнело, через час подул ветер – незваный гость с востока, шумный и холодный. Луна была еще недостаточно яркой, чтобы освещать пустыню. Поль прикинул, что прошел пять или шесть километров – совсем неплохо для вечернего похода по пересеченной местности, но совсем ничтожно для громадного расстояния, которое требовалось преодолеть. Луна стала клониться к горизонту. Поль решил найти себе место для ночлега, пока луна не исчезла совсем и не оставила его в полной темноте.
Он нашел большой валун, выщербленный с одной стороны, и устроился на постели из песка и мелких камешков. Подушкой ему служил мешок с едой. Поль закрыл усталые глаза. Через десять минут он понял, что не уснет. Ветер был слишком холодным и задувал в края ниши. Французская военная форма не спасала от пустынных ночей, да и костра не разведешь. Надо сооружать укрытие.
При угасающем свете луны Поль набрал плоских камней, расположив их полукругом. Ему было некогда осматривать каждый камень и прежде, чем браться за камни руками, пошевелить их носком сапога. Эль-Мадани его предупреждал: в пустыне все всегда надо проверять. Но усталость, темнота и желание поскорее согреться притупили бдительность Поля. Он почти уже закончил. Его каменная стена достигала высоты колена. Он выкладывал последний ряд. Соприкасаясь, камни издавали резкий гулкий звук. Поль старался класть их как можно плотнее, чтобы никакой ветер не проникал в щели.
Ночной холод сделал большого скорпиона медлительнее, но не погрузил в спячку. Он инстинктивно отреагировал на вторжение, его хвост молнией взметнулся вверх, нашел теплый незащищенный участок на теле противника и вогнал под теплую кожу порцию яда. Сделав это, скорпион медленнее, чем днем, ретировался под защиту другого камня.
Огонь, вспыхнувший внутри, сразу подсказал Полю, что́ с ним случилось. Жжение быстро распространилось по всей руке, а в мозгу пронеслась мысль о собственной глупости. Поль с громким криком отскочил. Он скрючился, прижимая укушенную руку к животу и моля Бога, чтобы обошлось. Но не обошлось. Огонь парализовал ему руку. Поль забрался в укрытие и тяжело рухнул на песок, ударившись головой о камень. Он больше не чувствовал холодного ветра, словно тот перестал существовать. Он вообще ничего не чувствовал, кроме адского жжения.
Яд действовал быстро. Поль улегся боком, подтянул колени к груди, приняв утробную позу и качая пострадавшую руку. Защитная стенка рухнула, и ветер вовсю буйствовал в нише, завывая и царапая Полю лицо. Это лишь усугубляло его состояние. Поль дрожал и стонал. Подмышка начала распухать. Как же ему сейчас недоставало погибшего доктора Гиара с лекарствами и умело оказанной помощью. Поль ругал себя за то, что поддался глупому гневу и не взял накидку убитого туарега. Затем он попробовал одолеть свои мучения сосредоточенностью, заставить разум думать о чем-то более теплом, приятном и безопасном. Цеплялся за любую мысль, способную унести его из продуваемой ниши. Но разум отказывался подчиняться. Неистовый огонь внутри и немилосердный холод снаружи отрезали ему путь к отступлению.
Лежать на животе стало невыносимым. Поль сел, поджал под себя ноги и попытался раскачиваться, чтобы унять боль. Он сосредоточился на медленном качании. Это помогло, но ненадолго. Тогда он стал качаться быстрее. Однако и быстрые качания действовали короткое время. Поль снова замедлил темп и увеличил амплитуду движений, пока не стал утыкаться лицом в каменную стену. Когда и такая уловка перестала помогать, он снова попробовал лечь набок, медленно извиваясь в песке, словно собрался выкопать себе могилу и умереть.